Одно чудо на всю жизнь

Только один разговор как-то тревожил воображение Витька. Года два назад папин приятель, моряк, «кавторанг», как он сам себя называл, оглядел далекие лепные потолки комнаты с компьютером и сказал: «Ты бы вот что, Витя, сделал. Построил бы антресоли. Высота позволяет, а вложений и строительных материалов надо – чуть. Все дело в умном проекте. Я видел в больших квартирах вроде твоей – здорово. И сразу места станет, считай, в полтора раза больше. Поселишь там сына, или, наоборот, себе кабинет сделаешь.» – В ответ папа кивнул другу-кавторангу и пробормотал что-то неопределенное. Две ночи Витьку снилось, как он залезает на антресоли почему-то по веревочной лестнице, наверху, широко расставив ноги на дощатом полу, берется за настоящий штурвал и… На третий день он спросил у папы: «Пап, а эти антресоли, про которые дядя кавторанг говорил, можно сделать?» – «Обязательно сделаем, хорошая идея, – ответил папа. – Когда свободные деньги будут…» – И Витек тут же забыл об этом, потому что время «когда будут свободные деньги» было в семье Савельевых очень похоже на время из народных поговорок типа «когда рак на горе свистнет» или «после дождичка в четверг»…

Свернувшись в клубок под одеялом, Витек думал о загадочной девочке Аи. Думать о ней почти не получалось, мысли с каким-то щекотным попискиванием разбегались в стороны. «Слишком мало информации», – решил Витек и стал думать о том, что он, пожалуй, нашел алгоритм. Про алгоритмы ему часто объяснял папа.

– Понимаешь, сын, – говорил он. – Людей, которые могут искать нестандартные пути и решения, на свете не так уж много. Ты к ним, скорее всего, не относишься. Хотелось бы верить, что – наоборот, но пока никаких данных… Но решать-то задачи приходится всем без исключения! Поэтому нужно изучать, узнавать и запоминать алгоритмы, то есть способы решения сразу многих, типичных задач. Вот есть такие задачи на нахождение процента от целого. Научился решать одну, понял ее (и неважно, сам ты догадался, подсказал тебе кто или в книжке прочитал) и все – дальше можешь сколько угодно таких задач решать, и никакая подсказка тебе больше не нужна. В жизни все, конечно, сложнее, но тоже свои алгоритмы имеются. Можно найти способ справляться, например, с дураками, или с хулиганами, или с девчонками …

– Мне с девчонками справляться не нужно, у меня с ними – нормально, – на всякий случай сообщал Витек, чтобы хоть что-то сказать.

Разговоры об алгоритмах были ему скучны. А вот мама почему-то от них заводилась, и говорила папе, что он сам неудачник, ему самому не повезло, и ребенка на то же самое настраивает, и чтоб Витек его не слушал, а поступал сам, как захочет, без всяких алгоритмов. Здесь Витек не понимал сразу обоих родителей. Школьные задачи по алгебре он решал без всякого труда, да еще и другим объяснял, а вот как можно было бы обобщить в один алгоритм всех хулиганов, а тем более – всех девчонок, на это у Витька даже гипотезы никакой не было. У папы, похоже, тоже. Так что вроде бы права мама. Но какой же папа неудачник? Работает в компьютерной фирме, на работе его ценят, переписывается по е-майлу почти со всем миром. Не понятно. И в чем папе не повезло? Может, ему не повезло с Витьком? Когда Витьку исполнилось 10 лет, папа отдал его компьютерный клуб к какому-то своему другу программисту. Витек к тому времени уже умел писать простые программы, но больше любил книжки читать и решать задачки из «Занимательной математики» Перельмана. А модного Остера совсем не любил, хотя папа и говорил, что это «новое, нестандартное мышление». Через полгода папа с другом-программистом серьезно поговорил. Друг сказал, что Витек старается, и все задания выполняет чисто и хорошо, но искры божьей от программирования в нем нет и винить за это мальчишку глупо. Папа как-то сразу к компьютерному клубу охладел, ничего Витька о нем не спрашивал, и Витек туда потихоньку ходить перестал, хотя всей этой истории так до конца и не понял. Может, папа хотел, чтоб Витек хакером стал и банки грабил? Тогда в семье сразу появились бы «свободные деньги»… Но это тоже вряд ли, потому что и папа, и мама воров очень ругают. Особенно когда телевизор смотрят, и там депутаты выступают. Ничего не понятно…

Но вот сейчас под одеялом Витек вроде бы нащупал алгоритм, из тех, про которые говорил папа. То есть он его еще раньше нащупал, на лестнице. Когда сделал шаг. Алгоритм в первом приближении получался таким: если есть выбор, вмешаться в ситуацию или нет, достаточно сделать хоть что-нибудь, и остальное потянется за ним, как нитка за иголкой. Значит, все силы на первый шаг. Запомним. (Витек не знал, что таким образом он как бы самостоятельно «переоткрыл» утверждение из древнего кодекса японских самураев: «Если не знаешь, что делать, делай шаг вперед»)

На следующий день в школе перед уроками Витек отдал Борьке Антуфьеву сразу две тетрадки по алгебре, его и свою. Они так заранее договорились – Витек списывает у Борьки пропущенные из-за ангины уроки, а Борька у Витька – домашнее задание. Борька пристроился списывать на широком туалетном подоконнике, а Витек из-за Борькиного плеча объяснял ему задачу. Борька вроде бы понимал, но с трудом. Если вызовут с места, что-нибудь скажет, а вот если к доске – неизвестно. Нехорошо. Витек нервничал, но больше не из-за Борьки, а из-за девочки Аи. Одному ему с ситуацией не справиться – это ясно. Кто может помочь?

– Боб, Витек, привет! Дымить будете? – в туалет зашел одноклассник мальчиков Владик Яжембский по кличке Баобаб. Борька от предложенной сигареты отмахнулся – некогда, мол, Витек как бы просто не заметил. Баобаб грациозно заглянул в тетрадку поверх витьковой макушки, и явно заинтересовался увиденным. – Чего это у вас тут? О! Задание по матеше? Дайте-ка я тоже скатаю. Боб, подвинься…

– Постой, Баобаб, дай я тебе хоть задачи объясню, – предложил Витек спустя некоторое время. – Чего ты без толку пишешь – не понимаешь же ничего. А спросят?

– Пошел ты, Витек, со своими объяснениями, – лениво отозвался Баобаб, выпрямляясь во весь свой огромный рост и потирая поясницу. – Ты же знаешь, мне это по сараю…

– Вот выгонят из гимназии – будет тебе «по сараю»! – мстительно пригрозил обидевшийся Витек.

– Баобаба не выгонят, – сказал Борька, который переписывал последний пример. – А него папа – спонсор. А детей спонсоров не выгоняют – не знаешь, что ли?

– Угу, – удовлетворенно прогудел Баобаб, который в общем-то был пацаном скорее добрым, чем злым, и сейчас чувствовал некую неловкость в отношении незаслуженно обиженного им Витька. – Хочешь, Витек, я тебе десятку дам за беспокойство?

– Как-кую десятку? – вытаращил глаза Витек.

– Обычную, бумажную, – терпеливо разъяснил Баобаб. – Ты вот половине класса за бесплатно списывать даешь, да еще и на контрольных решаешь, а мог бы это… хороший бизнес делать…

– Как-кой бизнес? Деньги, что ли, брать?! Да ты с ума сошел, дерево несчастное!

– Сам ты дерево, – вяло рассердился Баобаб, продолжая между делом механически переписывать пример. – Клен опавший. Ты не берешь, другие берут. Мне в прошлом году Воробей весь последний триместр алгебру и физику решал, так я и горя не знал. В этом году еще не сговорился, все лень… Хотя надо бы… Двоек уж нахватал, папаня грозится…

– Как-кой воробей? Почему воробей?

– Да ты что, дебил, что ли! – не выдержал Баобаб. – Заладил «как-кой, как-кой». Серенький такой, знаешь, крылышками «бяк-бяк-бяк»…

– Из параллельного класса Воробей, Кирилл Воробьев, знаешь? – пояснил Борька и спросил с любопытством. – А сколько ты ему платил-то, Баобаб?

– Ну, так по десятке за раз, – солидно уронил Баобаб. – Что ж ты думаешь, я жмот, что ли, Витьку меньше предложил? Если они контрольную раньше нас писали, и он мне вариант решенный передавал, за это – полтинник. В месяц рубликов четыреста набегало. А у него мать 800 получает, считай сам. И мне хорошо, и ему. В чем проблема-то, Витек, скажи мне, дереву несчастному…

– Да пошел ты! – Витек безнадежно махнул рукой, а Борька о чем-то глубоко задумался.

– А выгонят, не выгонят – меня это не парит, – продолжал рассуждать раздухарившийся Баобаб. – Выгнали б, мне, может, и лучше, я б в спортшколу пошел. Меня тренер лично звал три раза, чесс слово, у меня данные по тяжелой атлетике. Я в толчке и в жиме брал больше, чем средняя группа. Тут питание, конечно, важно. А меня маманя на диете держит, чтоб не толстел… Папаня говорит: иди, качайся, будешь нормальным быком, все равно не учишься ни хрена. А я качаться не хочу, я штангу тягать хочу. Мне нравится, когда – я и она, она и я. И вот я выхожу, а она на меня железными глазами смотрит и смеется: куда тебе меня победить! А я так аккуратно ее беру и…Понимаешь, Витек? Да где тебе…

Витек ничего не ответил, молча забрал тетрадку и убрал ее в сумку. Баобаб тут же снова вытащил сигареты. На этот раз Борька не отказался. Витьку тактично предлагать не стали – видно было, что он переживает из-за предложенной десятки. И разговаривать совсем не расположен. Хотя, как это ни смешно, как раз Витек-то Баобаба понимал. Потому что так же, как Баобаб на штангу, сам Витек «выходил» на трудные задачи по алгебре.

Все уроки он думал о стоящей перед ним совсем не математической задаче. И каждый раз решение находилось только одно. У решения был недостаток: Витька оно категорически не устраивало. У решения было имя: Лиза Ветлугина; и была кличка – Капризка.

Вместе с Капризкой Витек ходил в детский сад. Потом на подготовительные курсы в математическую гимназию с углубленным изучением английского языка. Потом были экзамены. Витек на экзаменах не блистал, но в гимназию поступил. Капризка – нет. Витек хорошо запомнил, как он стоял возле вывешенных в вестибюле списков и в двадцатый, наверное, раз читал свою фамилию. А на скамейке в углу рыдала Капризкина мама тетя Света. Витек тогда удивился, потому что тетя Света всегда была веселой и ужасно красивой, а сейчас у нее распух нос и размазалась тушь. Рядом со скамейкой стояла Капризка в клетчатой куртке. Капризка не плакала, только глаза у нее были какие-то мохнатые. Витек подошел к Капризке и сказал:

– Подумаешь, не поступила! В другую школу пойдешь – еще лучше.

– Провались ты! – сказала Капризка сквозь зубы.

Витек подумал и решил на Капризку не обижаться.

Осенью, первого сентября, шел дождь и дул ледяной ветер. Придя на школьный двор, Витек сразу же увидел Капризку все в той же клетчатой куртке. В ее руках стыл большой букет гладиолусов. На мгновение Витьку показалось, что этот букет охладил воздух во всем городе. Он засмеялся и спросил у Капризки:

– А ты чего тут? Ты ж не поступила.

– Тебя не спросила, – огрызнулась Капризка.

– Понимаешь, Витенька, мы потом досдавали, летом, – объяснила стоящая рядом тетя Света и улыбнулась так, как будто Витек прямо сейчас принимал у нее какие-то экзамены. – Вот Лизу и взяли, на резервное место.

– Хорошо, – улыбнулся в ответ Витек. Тетя Света снова была очень красивой, и это ему понравилось.

А вечером, на кухне, когда родители стали обсуждать, каким именно способом тете Свете удалось просунуть свою дочь в гимназию, Витек сказал:

– Она летом экзамены сдала. И ее взяли на резервное место. Так тетя Света сказала. Так и было. – Витек вдохнул и выжидающе поглядел на родителей.

Мама открыла было рот, чтобы что-то сказать, но папа приложил палец к губам и мама промолчала. Витек выдохнул и начал есть творог со сметаной.

Витек с Капризкой дружили еще в детском саду. В школе они сели за одну парту и тоже дружили. Вместе ходили в гимназию и обратно. Менялись завтраками: Капризка ела Витьковские бутерброды, а Витек – неизменный йогурт, который давала дочери тетя Света. Если Капризка вспоминала, то отдавала Витьку свой мешок. Витек носил его вместе со своим.

– Ты у нас джентльмен, никогда девочек не обижаешь, – говорила тетя Света и гладила Витька по голове. Рука ее шуршала по стриженным волосам и пахла незабудками. – Будешь мою Лизу защищать?

– Буду, – соглашался Витек и слегка краснел, потому что по правде получалось наоборот. Это Капризка его защитила, когда огромный Владик (тогда он еще не был Баобабом) приподнял Витька за шкирятник и собирался вмазать за то, что Витек случайно наступил ему на ногу в очереди в столовой.

– Только тронь его! Только тронь! – заверещала Капризка. – Я учительнице расскажу, а потом сама тебе все глаза выцарапаю. Будешь с палочкой ходить и по стенкам стучать! И в метро с шапочкой стоять!

Ошеломленный нарисованной картиной Владик машинально отпустил Витька. Витьку очень хотелось сразу убежать, но он понимал, что это будет нехорошо, и поэтому встал между Владиком и Капризкой. Владик задумчиво смотрел поверх Витьковской головы (о самом Витьке он тут же забыл, ибо больше одной мысли в его коротко стриженной голове не помещалось) и долго подбирал слова для ответа Капризке. В конце концов, так и не придумав ничего достойного, махнул пухлой рукой, сказал:

– Да ну вас, придурки! – и ушел, косолапо переваливаясь и дожевывая пятый пирожок.

– Спасибо, – сказал Витек Капризке.

– Сам дурак, – ответила Капризка и неожиданно разревелась. Словами Витек утешать не умел, но отдал ей свои бутерброды и купил в буфете полоску. Все это Капризка молча съела вместе со слезами. Она всегда была тощей, но ела много и быстро, гораздо больше Витька. Куда только в нее помещалось?

В пятом классе Капризка вдруг с Витьком раздружилась. Когда он к ней подходил и пытался заговорить, она только фыркала и отворачивалась к девчонкам. А потом они все вместе над чем-то смеялись противным скрипучим смехом. Витек полагал, что скорее всего – над ним. Кому это надо? Витек решил, что он тоже с Капризкой больше не дружит, но на всякий случай попробовал спросить у мамы, что, собственно, случилось.

– Не бери в голову! – ответила мама. – Тоже мне – сокровище нашел. Раздружилась – и слава Богу. Будешь с другими девочками дружить.

Витек не хотел дружить с другими девочками, потому что больше половины жизни дружил с Капризкой и как-то к ней привык, но спорить с мамой не стал, потому что вообще спорить не любил, и по-настоящему заводился только тогда, когда речь шла о задачах по математике. А Капризка и ее неожиданная враждебность – это, хотя и задача, но не по математике. И Витек отложил ее решение на потом. Когда-нибудь.

А вскоре Витек заметил, что и другие девочки в классе, которые с мальчиками дружили, с ними раздружились, и решил, что это – алгоритм. Чего и думать? И стал Витек ходить в школу с Борькой Антуфьевым или вообще один. Сначала без Капризки было скучно, потому что она всегда что-то придумывала, а потом ничего – привык. Даже лучше – идешь себе спокойно и задачки решаешь.

И вот теперь получалось, что без Капризки ему никак не обойтись. Ведь Аи – девочка. Рассказать о ней кому-нибудь из мальчишек? При мысли о том, что именно скажут в ответ пацаны-одноклассники, как они будут ржать и на что намекать, Витек почувствовал, как у него заледенели пальцы. И еще какой-то противный звук – ах, это он сам зубами скрипит. Нет, мальчишкам рассказывать нельзя. То есть, некоторым можно, конечно. Альберту или Варенцу, например. Эти смеяться не будут. Но чем они помогут? Кроме Интернета своего, ничего не видят и не знают, скоро друг с другом через модем общаться будут. Да и сам Витек не лучше, даже не представляет, что этой самой Аи нужно. Еда, конечно, одеяло… У нее же совершенно ничего нет. И из одежды. Свитер и брюки Витьковские подойдут, но ведь надо еще… белье же у девчонок совсем другое… в этом месте своих размышлений Витек неожиданно задохнулся и зажмурился так крепко, что заболели веки.

После уроков он решительно подошел к стайке девчонок, столпившихся у раздевалки. Они что-то обсуждали в кругу и, чтобы обратить на себя внимание, Витьку пришлось постучать Капризку по спине. Все девчонки разом обернулись и уставились на Витька одинаковыми круглыми глазами. – «Как совы в Зоопарке» – подумал Витек.

– Капризка, давай отойдем, – сказал Витек, глядя на девчонок снизу вверх, потому что почти все они были выше его ростом. – Разговор есть.

«Пошлет ведь, непременно пошлет. Это ж Капризка! – мелькнула паническая мысль. – Что ж тогда делать-то?!»

Девчонки, опомнившись, начали потихоньку подхихикивать, как будто заводились моторы игрушечных мотоциклов: «Хи. Хи-хи. Хи-хи-хи-и…»

– Пойдем, – внимательно оглядев Витька с головы до ног, сказала Капризка. – Сейчас я куртку в раздевалке возьму и пойдем. Подержи сумку.

Глава 2. Братья Лисы

– Ну, Андрей Палыч, чем сегодня богаты? – Виктор Трофимович дожевал домашний пирожок, вытер уголки губ носовым платком и взглянул на молодого милиционера безо всякого интереса.

– Опять двух алкашей обработали.

– Живы?

– Один жив, в больницу отвезли, а другой лежал головой в луже, то ли сам захлебнулся, то ли…

– Ясненько-колбасненько, мир его заблудшей душе…

– Я не понимаю, Виктор Трофимович, чего они там думают! – в голосе милиционера неожиданно зазвучали смешные капризные нотки. – Это же пятнадцать случаев за полгода! Надо что-то делать!

– Надо, – равнодушно согласился Виктор Трофимович и почесал лысину. – Пирожок хочешь? Еще один с капустой остался. Ангелина вчера пекла…

– Да не хочу я пирожок! – молодой милиционер явно заводился. – Пусть они бомжи, пусть алкаши, но ведь – тоже люди. Граждане, в конце концов. А старушки, у которых пенсию отбирают? Закон-то для всех един!

– Чего ты от меня-то хочешь, Андрей? – рассудительно спросил Виктор Трофимович. – Я – участковый. Я сто раз сигнализировал, десять раз ориентировку давал, все, что знал, рассказывал всем, кто спрашивал. Дела, сам знаешь, не я завожу, не я веду.

– Но ведь вы знаете, я знаю, все знают…

– И ты знаешь? Ну хорошо, тогда расскажи мне, старому, что с этим делать? Или хотя бы как сделать так, чтобы они все под суд пошли. А я потом, так и быть, следователю с опергруппой перескажу…

– Да ведь на каждый случай по десятку свидетелей!

– Чего свидетелей? Как кто-то кого-то бил? Ну и что с того? Опознать-то эту рвань наверняка все равно никто не может. Они же в темноте все одинаковые. Да и боятся люди. Они же – стая. А у всех – жены, дети…

– Господи, бред какой-то! Сами же первые должны быть заинтересованы, чтобы эту погань извели…

– Ты что, Андрюша, осуждаешь кого? Не знаешь, как люди живут?

– Да не жизнь это вообще, если так!

– Ну, ты молодой, попробуй в Финляндию эмигрируй. Там, рассказывают, все как у нас, только спокойно… Выучишь финский язык, женишься на финке, нарожаешь финчат, будешь им на ночь «Калевалу» читать…

– Да прекратите вы издеваться, Виктор Трофимович, без вас тошно! Неужели ничего с этими… этими… сделать нельзя?

– Отчего же нельзя? Можно. Пробуем помаленьку. Рано или поздно сделается.

– Да откуда они вообще взялись на нашу голову?!

– Кто? Лисы? Бригада их? Дак они местные, ниоткуда не взялись. Младший вообще тут родился. Ну, а то, что вокруг них, так это, сам понимаешь, по-разному. Кто из поселков вокруг, кто – наша голытьба, а есть, говорят, и из Питера…

– А началось-то с чего? Когда?

– Началось, Андрюша, когда тебя здесь еще не было. Ты тогда еще в школе своей учился. Когда точно – не помню, потому что и мы не сразу въехали. Беспризорников-то у нас с начала перестройки хватает, да и прочие всякие шалили всегда. Вон, у перекрестка, где 17 училище, да «тройка», да техникум сельскохозяйственный – редкое воскресенье, чтоб кому-нибудь башку не проломили, или еще чего похуже.

А братья Лисы – это особая история.

– Сколько их всего-то? Я разное слышал.

– Всего их трое. Из наших клиентов – один, Старший Лис. Второй подрастает – Младший.

– А еще кто? Средний?

– Не. Еще есть Большой Лис.

– Запутался. Кто ж из них старший-то?

– Старший – Старший и есть. Большой Лис – больной, умственно отсталый. А Старшего ты живьем видел?

– Нет, на карточке только. Я еще подумал, что он на зверька какого-то похож. Злобного.

– Впечатляющее зрелище, я на суде видал.

– Так суд был?!

– А ты как думал? Совсем милиция мышей не ловит? Полтора года назад. Все фигуранты – несовершеннолетние. Лисы – это вообще песня. В Питере огромная статья была, в Комсомолке, кажется. Называлась: «Дети платят за грехи отцов».

– Ну, и чем кончилось?

– Да ничем. Какое-то количество в колонию пошло. По Старшему Лису ни одного эпизода доказать не удалось. Следствие на пупе извернулось, привязали что-то. В колонию его не взяли, сунули в больницу. Большого Лиса – в интернат. Младшего – в детдом.

– А потом?

– Потом – Старший из больницы сбежал, отрыл где-то заначку, или грабанул кого по дороге. Выкупил Большого из интерната. А Младшего они совместно из детдома попросту украли. Ну, он сам не шибко сопротивлялся, потому что братья…

– А почему – Лисы?

– Так они и вправду – Лисы. Фамилия такая – братья Лисс. Немцы они по отцу. Ты не знал? А как их зовут – знаешь? Генрих, Вальтер и Иоганн. Вот так. Папаша ихний один из первых предпринимателей был в нашем Озерске. Ресторан держал, и бензоколонка на въезде, и еще что-то. К лесу подбирался, расширяться хотел, тут что-то и застопорилось. Пересеклись интересы, то ли с питерскими бандюганами, то ли вообще с международниками. Кокнули его вместе с женой, дай Бог памяти, году в 96… Убийц, ясненько-колбасненько, не нашли…

– А дети? Как же их-то?

– А они сбежали. И где-то почти год хоронились. Я так думаю, что у Старшего-то точно крыша от всего этого отъехала. Судя по его последующим действиям.

Больше всего на свете Генка ненавидел общественный транспорт. Вонючие, замасленные куртки, полузастегнутые ширинки, шершавые пальто, пояса которых царапают щеки, огромные сумки, которые норовят поставить тебе на голову… Неужели придется ехать?!

И еще проблема – менты. Ментов Генка ненавидел тоже. Еще он ненавидел алкашей, стариков и старух, бомжей, бандитов, теток, от которых воняет духами, ухоженных, чистеньких детишек с портфельчиками и без – в общем, устав от перечисления, можно сказать, что Генка ненавидел почти весь мир. В этом жутковатом калейдоскопе Генкиной ненависти было два исключения: Валька и Ёська. Теперь вот еще Вилли появился. Генка изо всех сил старался, чтобы об исключениях знало как можно меньше народу. Любая привязанность – это слабость, ниточка, за которую можно потянуть. Генка категорически не желал, чтобы кто-нибудь тянул его за ниточку. Генка желал дергать за ниточки сам.

Прежде, чем что-то решать, следовало отыскать Ёську, поговорить с ним. Найти Ёську просто – наверняка с новой книжкой у пруда сидит. Спрыгнув со стула, Генка распахнул дверь и на несколько секунд замер на деревянном высоком крыльце, готовясь к спуску. Справа между стволами сосен поблескивала поверхность озера, слева стояли три заколоченных корпуса, а прямо перед Генкой, метрах в пяти от крыльца, маячил скрытый под зеленой крышей умывальник с семью расположенными в ряд кранами и жестяным желобом для стока воды. Пахло водой и опавшими листьями. Генка вдохнул терпкий осенний воздух и, кряхтя, начал спускаться с крыльца.

Ёська лежал на мостках на животе и заворожено глядел в глубину пруда. Раскрытая и придавленная палкой книга покоилась рядом. Тут же стояло две стеклянных банки, в которых копошилось что-то умеренно отвратительное.

– Ты смотри, Генка, это наверняка – водяной скорпион, – не оборачиваясь, сказал Ёська, узнав брата по шагам. – Вон там, на картинке, сравни. А это у него дыхательная трубка торчит… Мне первый раз попался. Он на гнилой лист похож, его не видно, так и в книжке сказано. Но я подстерег, когда он пошевелился… Здорово, правда?

– Отличный водяной скорпион, – сдержанно согласился Генка. – Оторвись от них маленько, разговор есть.

– Чего, опять жрать? Я не хочу, – закапризничал Ёська и обернулся. Круглый белобрысый затылок сменился на не менее круглую и белобрысую мордашку. – Пусть Валька лопает. Так, как ты меня кормишь, только землеройки едят. Я читал…

– Не про жратву речь, слушай сюда, – тяжело уронил Генка, глядя на брата холодными как вода глазами. Ёська мигом подобрался, сел, подтянув под себя ноги. – Вилли-новичка видел?

– Да, видел, – серьезно кивнул Ёська.

– Как тебе?

– Мне он понравился, – от капризности не осталось и следа, Ёська тщательно подбирал слова, поглядывал на брата с нескрываемой опаской. – Он хорошо говорит, интересно.

– Его история – все брехня, верно?

– Пожалуй, да… – Ёська еще больше съежился под тяжелым Генкиным взглядом.

– «Подснежник», ты думаешь? Чей? Пацан ведь совсем…

– Не «подснежник», нет! – Ёська энергично замотал круглой головой. – Он один, совсем один, никого за ним нет – я чувствую.

– Зачем тогда брешет?

– Не знаю. Может, по голове ударили? Может, хочет чего?

– Угу! – Генка удовлетворенно кивнул. – Хочет. Хочет, чтобы мы ему сестру нашли.

– Какую сестру? Где? Почему – мы?

– Третье – понятно, – Генка сплюнул в воду и замысловато выругался. – Все, даже менты, знают, как я братцев опекаю… чтоб вам всем провалиться!

– Если мы провалимся, ты, Гена, совсем озвереешь, – серьезно сказал Ёська, глядя куда-то в сторону озера.

– Зверю жить лучше…

– Но ты – человек…

– Я – не человек! – неожиданно сорвался на крик Генка. – Давно не человек! И не был никогда! Я – урод!

– Прекрати, пожалуйста, – тихо попросил Ёська. – Если бы не ты, мы с Валькой уже пять лет как в земле гнили …

– Ладно, – Генка взмахнул рукой, мимоходом утерев глаза. – Проехали. Соль в том, что этот сучонок, этот лживый язык Вилли обещает тебя вылечить.

– Почему – меня? А тебя? А Вальку? – вскинулся Ёська. – Как – вылечить? Он что, врач, колдун? И откуда он знает? Я ему ничего не говорил…

– В том-то и дело! Если бы он про меня или про Вальку заикнулся, я бы ему язык поганый тут же на сучок насадил и на ветку намотал. Потому что про нас и так все ясно. А про тебя он не знал. И не спрашивал ни у кого – я выяснял. Сказал: я сам вижу по каким-то там признакам. Диагностика такая. То есть: или «подснежник» с готовой информацией или… или в этом что-то есть…

– Генка… – голубые Ёськины глаза, явно против воли мальчика, стали умоляющими и похожими на собачьи. – А чего он за это хочет-то?

– Говорит, найди мне сестру, а я тебе брата вылечу. Я сам ничего у вас не знаю, поэтому у меня не получится. Либо это все тонкий расчет и наглость такая, что… – Генка выругался еще раз. – Либо… либо правда, Ёська! Такой вот расклад получается… И если ты чувствуешь, что он – один…

– Гена, давай хотя бы попробуем, а? – Ёська вскочил на ноги и сверху вниз взглянул на брата. – Но… но кто же он тогда получается, Вилли этот? Инопланетянин, что ли? Или волшебник?

– Да я сам ничего не знаю! – Генка с досадой стукнул кулаком одной руки по ладони другой. – И он, сучонок, молчит. Бормочет что-то такое, что, мол, сам не понимаю, как все это вышло, но только – вот так…

– Так может, он все это придумал? Ну, вроде Валькиной козы. Помнишь, Валька в прошлом году рассказывал, что в лесу козочку встретил, беленькую, с рожками? Даже ты тогда поверил…

– Ну, если придумал, так я его…найду, в общем, что с ним сделать… Но видишь, в чем штука, Ёська: Вилли этот замки пальцем открывает.

– Как это?!

– Мне пацаны рассказали, я не верил, велел показать. Он показал: прикладывает палец к замку, тот через полминуты где-то открывается. Никогда в жизни такого не видел, и не слышал даже…

– Жуть, Генка! Что же делать-то будем?!

– Да я и сам не знаю, – признался Генка. – К тебе вот, видишь, советоваться пришел. Больше-то не к кому…

– Ген, может, он сбежал откуда? Я в газете читал, есть такие секретные центры, где всяких таких собирают… Может, он как раз – такой? Может, он и тебе помочь сможет, и Вальке…

– Да это-то нам по барабану. Сбежал, не сбежал. Врет или не врет? – вот в чем вопрос. Может он тебя вылечить или туман гонит? С другой стороны подумать: найдем мы ему эту сестру, куда он от нас денется? Придется обещание выполнять, иначе им с сестрой лучше на свет рождаться – это он понимает, не дурак вроде. Значит – может?

– Гена, давай пока будем считать, что он просто волшебник, а? – попросил Ёська, и сразу стало видно, сколько ему на самом деле лет – десять, одиннадцать, не больше. – Ну, столько всего написано про чудеса – бывают же они хотя бы иногда, правда? Иначе про что писать? Редко, я понимаю, но бывают же! Хотя бы одно чудо на всю жизнь!

– Да, Ёська, наверное, так, – пробормотал Генка, закрыл глаза и с силой потер лицо сжатыми кулаками. – Наверное, так. Лови своих скорпионов, а я буду думать, как его сестру искать.

– Ой, Генка, здорово! – обрадовался Ёська и даже подпрыгнул на вздрогнувших мостках. – Я знаю, ты что-нибудь обязательно придумаешь. Ты – самый лучший брат на свете! – закончив комплимент ослепительной улыбкой, Ёська снова растянулся на мостках и склонился над своими банками. – Смотри, смотри, Генка! – тут же завопил он. – Он трубку наружу выставил, чтобы дышать. Смотри!

– Сам смотри! – грубовато ответил Генка и потрепал брата по коротко стриженой макушке. – Пока! Волшебник… Щенок еще… – пробормотал он себе под нос, сходя с мостков и карабкаясь по вырубленным в береге ступенькам.

В комнате было три небольших окна без подоконников. Бежевые обои с сиреневыми завитушками по углам отстали от стен, обнажив затканные паутиной доски. Прямо над застеленным газетой столом глуповато хмурилась с плаката певица Наталия Орейро. Валька сидел за столом, положив на газету круглые голые локти, и сыпал сахар на ломтик лимона, плавающий в поллитровой банке с чаем. Рядом лежал наполовину съеденный батон.

– Оп! Опять перевернулся! – сказал Валька, внимательно пронаблюдал, как кристаллики сахара оседают на дно банки, и зачерпнул новую ложку из треснувшей сахарницы с ядовито-синими васильками на боку. – Теперь сюда насыпать…

Генка вошел в комнату и сел на железную кровать, аккуратно заправленную клетчатым байковым одеялом.

– Помнешь, Гена! – укоризненно сказал Валька.

– Ничего, потом уберу, – Генка стряхнул башмаки и улегся на кровати, подложив под спину подушку без наволочки.

– У тебя температуры нет? – внезапно забеспокоился Валька и замер с ложечкой руке. – Если температура, надо таблетку пить. Хочешь чаю с лимоном?

– Ничего не хочу, Валька. Не дергай меня. Мне подумать надо. Пойди лучше погуляй. Там у пруда Ёська каких-то страшилищ ловит.

– Не люблю страшилищ – боюсь! – энергично замотал головой Валька. – Ты думай, а Валька будет булочку кушать…

– Валька! – устало прикрикнул Генка. – Как надо сказать? Кто будет кушать?

– Я буду кушать булочку, – подумав, сказал Валька. Генка кивнул, прикрыл глаза и расслабил сведенные судорогой мышцы.

И тут же перед внутренним взором почему-то возникла картина, которую Генка не вспоминал уже много лет: освещенная солнцем чинара посреди вымощенного известковой плиткой двора, ослепительно голубое небо над ней, белый забор. По веткам чинары скачут взад-вперед скворцы-майны и оглушительными криками приветствуют наступившее утро. Черные перья, ярко-желтые клювы на фоне пыльной серо-зеленой листвы. Вдоль забора в тени тополей журчит арык…