– Потому что я такая, – ответила она с печальной улыбкой, в которой не слышалось, впрочем, ни малейшего чувства обиды, и указала глазами на свою тщедушную фигурку.

– Мне было бы очень приятно, синьор, – добавила она после некоторого колебания;-если бы вы тоже звали меня Nichts.

– Почему, Иустина?

– Не знаю, ответила она. Потому что это более… как бы сказать… vertraut… проще, фамильярнее…

Она делалась с каждым днем откровеннее с ним и перестала скрывать от него свои огорчения. Однажды утром он застал ее в слезах.

– Что с тобою, Nichts? – спросил он ее.

Это вырвавшееся у него «ты» вызвало у нее жест удивления и радости; она высказала ему всю правду и немного отвела душу с ним. Два последних дня она еле держалась на ногах от усталости. На ее обязанности лежала уборка восемнадцати комнат, и хорошо, если бы ей приходилось исполнять только необходимую работу. Беда была в том, что люди совершенно не считались с силами бедной Nichts. Не все посетители гостиницы были похожи на «синьора». Многие из них относились к ней без всякого сожаления и не знали границ злоупотреблению ее трудом, особенно дамы. Некоторые поминутно звонили и заставляли ее бегать по лестнице, чтобы закрыть ставни, положить сложенную газету под ножку столика, перенести из одного угла комнаты в другой пустой чемоданчик. Одна дама изучала итальянский язык и десять раз в день требовала ее, чтобы спросить у нее название какого-нибудь предмета. Это было свыше сил бедной Nichts. И когда она уставала, то еще глубже чувствовала всю печаль своего полного одиночества; подруг у нее не было, родственники почти забыли ее и очень редко писали ей, и в довершение всего здоровье ее расстроилось.

Он задумался, его огорчило, что он не находит для нее слов утешения, которые не казались бы ему общими вульгарными фразами. Она прочитала это чувство на его лице и сразу утешилась, воскликнув веселым голосом: – Впрочем, знаете, кто работает, тот всегда жалуется. Кроме того, я чувствую себя лучше за последние дни. Здесь очень хороший воздух. Какой сегодня чудный день! Рыбная ловля будет удачная, вон все рыбацкие лодки! Поглядите, как легко они плывут.

Когда она обратилась к нему с обычным вопросом: – Прикажете еще что-нибудь, синьор? – из смутных воспоминаний о немецком языке, которым он занимался в молодости, внезапно выплыла в его памяти одна фраза, и он сказал в уверенности, что сделает ей приятный сюрприз: – Ich habe Nichts notig (мне ничего не нужно). Иустина быстро обернулась, и лицо ее засветилось детскою радостью и удивлением, точно эти слова открыли ей кровное родство с ним. Она подумала, что он говорит по-немецки, но он сейчас же разубедил ее. После этого он постоянно искал в памяти другие немецкие фразы и каждый раз, как он произносил их, в ее глазах светились счастье и благодарность, точно он подарил ей цветок.

Однажды вечером в гостиницу из Милана приехали старый господин с дочерью – прехорошенькою барышнею, с которыми он познакомился за год до того на Комском озере. На следующее утро он поехал с ними прокатиться по морю в парусной лодке. Взглянув с лодки в бинокль на окно своей комнаты, он увидел облокотившуюся на подоконник Nichts. Он не мог разобрать направление ее взгляда, но понял что она глядит на него и на его спутников. Когда он вернулся, Иустина с необычайным усердием убирала комнату и была веселее обыкновенного, но держалась как-то неестественно и улыбалась принужденной улыбкою, которой он никогда не видел прежде на ее лице; все это очень удивило его, но особенно поразила его в ней странная разговорчивость, тоже более вынужденная, чем естественная. Но на этот раз он не придал всему этому большого значения.

Как-то другой раз, войдя однажды неожиданно в свою комнату, он застал Иустину разглядывающей полученный им в то утро и поставленный на комод портрет одной красивой дамы; на лице девушки так ясно отражалось смешанное чувство восхищения, грусти и печали, что он, не долго думая и не отдавая себе отчета в своих словах, сказал: – это моя сестра. – При этих словах лицо ее засияло; она продолжала глядеть на портрет и воскликнула со вздохом: – Как она красива!