Перст королевы. Елизавета: Последний монарх из дома Тюдоров

3
«Дивный новый мир»^[199]

Нидерландский кризис должен был стать главной темой очередного заседания Тайного совета. И именно тогда, в октябре 1584 года, на сцену ступил удалой тридцатилетний сэр Уолтер Рэли. Статный белокожий брюнет с яркими вьющимися волосами, он был образцом мужественности: самоуверенный, честолюбивый, удалой фехтовальщик, красивый до головокружения, всегда изящно одетый, начитанный и небесталанный даже в поэзии. Первый европеец, который мог похвастаться слугой-африканцем. Личность Рэли была поистине масштабна, и вскоре он стал рассматриваться как соперник графа Лестера^[200]. Филипп Испанский поначалу не имел представления об этой новой фигуре при дворе Елизаветы. Предупрежденный о том, что у королевы появился очередной фаворит, он приписал на полях письма: «Понятия не имею, кто этот человек». Лучше бы Филиппу этого не знать никогда^[201].

Померанский дворянин Лупольд фон Ведель, которого Елизавета пригласила в 1584 году на Рождество в Гринвичский дворец, отмечал, что королева постоянно общалась с Рэли – даже в присутствии графа Лестера. В парике с вьющимися золотыми локонами, скрывающими лысеющую голову, и черном бархатном платье, пышно украшенном серебром и жемчугом, которое она носила в показной скорби по Вильгельму Оранскому, Елизавета присела отдохнуть после танцев. Рэли же стоял рядом и, наклонившись к ее уху, что-то рассказывал. Королева была всецело им очарована. Ведель был поражен, наблюдая за тем, как Елизавета игриво тыкала пальцем в лицо Рэли, указывая на грязное пятнышко и предлагая его стереть. «Ходили слухи, – писал фон Ведель, – что на данный момент сего господина королева предпочитает всем остальным. Увиденное мною позволяет утверждать это без всякого сомнения»^[202].

Лестеру уже приходилось мериться силами с соперником, но в тот раз победителем вышел он. Так, в 1560-е годы внимание королевы все чаще привлекал сэр Кристофер Хэттон. Она осыпала его подарками, а в 1572 году сделала камергером внутренних покоев. Почти такой же высокий и красивый, как Рэли, Хэттон был законченным подхалимом (когда королева обратила на него внимание, ему было едва за тридцать). Этот приторный льстец в качестве отличительного знака украшал свою шляпу пером. Однажды он, вроде бы без тени лицемерия, назвал себя «вечным рабом» Елизаветы. «Ни смерть, ни муки ада, ни страх смерти не заставят меня повторить мою ошибку и отлучиться от Вас хотя бы на один день, – взахлеб божился он в 1573 году. – Страсть сильнее меня. Я не в силах писать. Любите меня, ибо я люблю Вас»^[203].

Справедливости ради стоит заметить, что Хэттон – в отличие от Дадли – не был замечен в связях с другими женщинами и никогда не женился. В знак привязанности Елизавета назвала его «глазок». Он же называл себя ее «рабом» и «овцой». Так когда он слег от болезни, то писал Елизавете (вновь в 1573 году): «Барашек Ваш почернел, и теперь из-за этой болезни Вы вряд ли признаете во мне своего верного слугу».

В 1577 году Хэттон стал членом Тайного совета и целиком переключился с дел обольстительных на дела государственные. По многим важным вопросам он работал рука об руку с Дадли, и в конце концов они стали хорошими друзьями. Согласившись принять звание генерал-губернатора Нидерландов и тем самым вызвав гнев Елизаветы, граф Лестер обращался за помощью к Хэттону даже чаще, чем к Бёрли. Хэттон, заручившись поддержкой Уолсингема, проверял и подправлял письма Лестера, прежде чем зачитывать их королеве^[204].

Рэли же никогда не мечтал о месте при дворе. Неисправимый авантюрист, человек «легкого и переменчивого нрава», он слыл атеистом^[205], поскольку, по слухам, отрицал бессмертие души^[206]. Его девизом были два слова Amore et Virtute («Любовь и добродетель»), и многие считали, что в первом он преуспел больше, чем во втором. О его любовных приключениях ходили легенды: так, по слухам, где-то в Ирландии у него была незаконнорожденная дочь, а одну из влюбленных в него служанок Елизаветы он удовлетворил прямо в саду, прижав к стволу дерева. Рэли любил широкие жесты, однако популярная история о том, как он впервые обратил на себя внимание королевы, бросив ей под ноги свой плащ, чтобы она смогла перейти через лужу, с большей долей вероятности является апокрифом.

Первые шаги в своей блестящей карьере Рэли сделал не благодаря плащу, но с помощью двух важных девонширских знакомств. Он был племянником Кэтрин (или Кэт) Эшли^[207], которую в 1559 году Елизавета сделала старшей камер-фрейлиной. Кэт и Елизавета были знакомы давно. Дочь сэра Филиппа Чемперноуна из Модбери, Кэт была приставлена к Елизавете, когда той было не больше пяти^[208]. Затем она служила при ней гувернанткой, а примерно в 1545 году вышла замуж за Джона Эшли^[209], который впоследствии дослужится до должности хранителя королевских драгоценностей. Приблизительно в то же самое время, когда Томас Сеймур захаживал по утрам к юной Елизавете, он со своим сводным братом Джоном Сеймуром подшучивал над Кэт, прося его посмотреть, как там поживают ее необъятные ягодицы, мол, не стали ли они чуть-чуть поменьше^[210]. Кэтрин Эшли умерла от неизвестной болезни, когда Рэли было всего двенадцать лет, но упоминания ее имени было достаточно для Елизаветы, и в 1577 году у королевы появился новый придворный.

Другим важным связующим звеном Рэли со двором был его старший сводный брат сэр Хемфри Гилберт. Резкий, вспыльчивый, пылкий авантюрист, Гилберт гордился своим девизом Mutare vel Timere Sperno («Страх и переменчивость я презираю»). Окруженный группой таких же отчаянных молодцов, он был ярым сторонником традиционной монархии, а славу зарабатывать предпочитал военными подвигами. Сорвиголовы Гилберта хвастались, что не дадут покоя педанту Бёрли, а королеве покажут, как неразумно было забирать власть у закаленных в боях воинов и отдавать ее раболепному бюрократу «с пером и чернильницей за поясом»^[211].

В 1580 году отправленный на усмирение мятежа в Ирландии Гилберт выхлопотал для Рэли офицерскую должность в армии. Так Рэли стал участником осады Смеруика в графстве Керри, где гарнизону повстанцев помогали папские и испанские войска. После трех дней обстрелов гарнизон сдался. Выжившие были разоружены и по приказу Рэли все, за исключением тридцати человек, жестоко убиты. Спустя несколько недель он хвастался «подвигами» своего сводного брата, сообщая в письме Уолсингему, что никого никогда ирландский народ не боялся так же сильно^[212]. Эти слова Рэли относились к подавлению предыдущего ирландского мятежа 1569 года. Гилберт тогда служил полковником и с охотой претворял в жизнь свои принципы. Он взял приступом двадцать пять замков, всюду объявляя военное положение и жестоко расправляясь со всеми, кто оказывал сопротивление. Сдавшихся он унижал, заставляя ползти на четвереньках к его шатру сквозь узкий коридор из отрубленных голов их близких^[213].

В течение года после осады Смеруика Рэли сделал первый важный шаг к сближению с королевой. Будучи специальным посланником командующего офицера, он лично докладывал Елизавете о ситуации в Ирландии. Во время этих аудиенций он не упускал возможности покритиковать старших по званию за их ошибки и просчеты. Елизавета же получала альтернативную точку зрения на ситуацию, что позволяло ей формировать свое мнение, отличное от мнений Бёрли и Уолсингема^[214].

Вскоре Хэттону уже пришлось ворчать, что подъем молодого Рэли происходит слишком стремительно. Особенно его раздражало то, что королева придумала ему прозвище «вода»^[215]. Однажды утром темпераментный Хэттон послал Елизавете, отправившейся охотиться на оленя, три символических подарка. Одним из них было небольшое ведро, что объясняет, почему в ответе королева призывала его не бояться утонуть. Ответным подарком была голубка – птица, которая, по словам королевы, должна принести добрые вести и уговор, что «водою больше ничего разрушено не будет»^[216].

Впрочем, Рэли отличался не только придворной находчивостью, но и высокомерной агрессивностью, свойственной его сводному брату и старшему товарищу Гилберту. Тайному совету приходилось не раз отчитывать его за драки и дуэли – как-то даже дважды за месяц^[217].

К 1584 году стало ясно, что карьера Рэли будет развиваться в том направлении, которое очень интриговало его сводного брата: Гилберт верил в величайшие перспективы Нового Света. На тот момент, несмотря на смелые авантюры английских моряков-первооткрывателей, королевская власть не спешила делать ставку на исследование и колонизацию новых земель. Одним из сдерживающих обстоятельств было издание в 1493 году папой Александром VI четырех булл, в соответствии с которыми закреплялись права Испании на все вновь открытые земли к западу от меридиана, проходящего в 100 лигах к западу от островов Зеленого Мыса. В 1494 году после подписания Тордесильясского договора линия раздела сфер влияния Испании и Португалии была отодвинута на 270 лиг на запад.

Отправным пунктом двух английских экспедиций 1480 и 1481 годов был Бристоль. Затем в 1496 году Генрих VII выдал знаменитым мореплавателям генуэзского происхождения Джону и Себастьяну Кэботам жалованную грамоту, по которой им разрешалось пересечь под британскими знаменами Атлантический океан в поисках полулегендарного Северо-Западного прохода через льды Арктики к Тихому океану и в Ост-Индию^[218]. Предполагалось, что этот путь находится между Лабрадором и Гренландией (66-й и 67-й градусы северной широты). Найти такого пути не удалось, но в 1497 году король выплатил Джону Кэботу 10 фунтов (по современным меркам – средняя годовая зарплата) за «открытие нового острова» (современный Ньюфаундленд), а также обеспечил его годовым пансионом в 20 фунтов^[219].

После разрыва Генриха VIII с Римом морские путешествия стали важным стратегическим шагом в деле создания конкуренции иберийской дуополии в Новом Свете. Однако сам Генрих, несмотря на любовь к флоту и мореходству, никаких конкретных шагов не предпринял. Опережали англичан в этой сфере даже французы, поскольку пользовались открытиями испанских картографов.

Важный шаг был сделан во времена правления Эдуарда VI. В 1553 году вдохновленные успехами в торговле и заручившись поддержкой Тайного совета, лондонские купцы решили вложить свои силы и средства в открытие северо-восточного пути в Азию через Северный Ледовитый океан и Берингово море. Из Тилбери в графстве Эссекс отплыло три корабля. Помимо прочего у членов экспедиции было письмо, подписанное Эдуардом и предназначавшееся «всем монархам, князьям, правителям и владыкам земли, или равным им по достоинству, царствующим в подлунном мире»^[220]. Два судна навеки застряли где-то около Лапландии – весь экипаж замерз, не пережив зимовки. Спустя год эти корабли были обнаружены поморскими рыбаками, которые нашли злополучных матросов в тех позах, в которых застал их смертельный холод^[221]. Третье же судно, которым командовал капитан Ричард Ченслор, добралось до Белого моря, но не пошло дальше бухты Святого Николая (современный Северодвинск). Экспедиции было суждено увенчаться большим успехом, потому что Ченслор в итоге добрался до Москвы, где ему удалось заключить договор с царем Иваном Грозным о торговле представителей английского синдиката с русскими купцами. В результате была основана Московская компания, которой в 1555 году Мария Тюдор выдала королевскую грамоту^[222].

В 1578 году Гилберт, намеревавшийся пойти по стопам Кэботов, поставил перед собой цель открыть морской путь из Атлантики в Тихий океан. От Елизаветы он получил разрешение сроком на шесть лет «искать, открывать и исследовать далекие дикие и варварские земли, страны и территории, не принадлежащие ни одному из христианских монархов». Гилберт положил глаз на Ньюфаундленд, который он намеревался отвоевать для британской короны и получить в бессрочное пользование для себя и своих наследников. В свои планы он посвятил Рэли, которого это предприятие сильно заинтересовало.

Цель и конечный пункт экспедиции держались в тайне, при этом плавание включало в себя набег на испанские колонии в Карибском море. Награбленное должно было стать материальной основой будущего североамериканского поселения. Увы, Гилберт вернулся назад, едва достигнув Ирландии. Виной тому стали плохая погода и разногласия с помощником. Успехи Рэли были немногим серьезнее. Храбро прорвавшись через атлантические зимние бури к островам Кабо-Верде, он тоже был вынужден повернуть назад из-за нехватки припасов^[223].

Вскоре в 1583 году настойчивый Гилберт организовал вторую экспедицию. На этот раз все складывалось удачнее. Высадившись в Сент-Джонсе в Ньюфаундленде, Гилберт захватил гавань, в которой тресковым промыслом занимались бретонские рыбаки, и объявил сам порт и всю территорию в радиусе почти тысячи километров владениями английской королевы^[224]. К деревянному столбу он прибил отлитый из свинца королевский герб, обозначив первое со времен плавания Кэбота в 1497 году заморское владение британской короны. Затем начались поиски руды, в которых участвовал специально нанятый немецкий металлург^[225]. Не один год Гилберт, мечтавший о богатстве, вращался в кругах алхимиков. Подобно своему приятелю, знаменитому астрологу и магу Джону Ди, Гилберт надеялся найти вещества, с помощью которых можно было бы превращать недрагоценные металлы в медь или даже золото^[226].

Однако в скором времени людей Гилберта поразила некая болезнь. Когда же он с остатками экипажа все-таки собрался в разведывательную экспедицию для составления карт североамериканского атлантического побережья, корабль, едва выдерживавший все погруженные на него образцы горных пород вкупе с продовольственными припасами, сел на мель и потонул. Люди Гилберта просили его прервать экспедицию и отправиться домой, иначе все они погибнут – а погибли уже многие. Корабль же самого Гилберта застигла страшная буря в районе Азорских островов: последний раз его видели стоящим на палубе с Библией в руках и выкрикивающим: «В море мы не дальше от небес, чем на суше». Лишь один корабль вернулся в Фалмут^[227].

Рэли в этой второй экспедиции не участвовал. Однако он вложил в нее средства, а также выгодно представил это предприятие в глазах королевы. Узнав о гибели сводного брата, он попросил королеву наделить его такими же исключительными правами на географические исследования и основание поселений, какими обладал Гилберт. Он был уверен, что она не откажет^[228]. Уже тогда новый фаворит считал себя неприкосновенным, высокомерно общался с придворными от лица королевы и вел себя надменно даже с Бёрли^[229].

В марте 1584 года Елизавета ответила согласием на просьбу Рэли (сохранились документы, свидетельствующие о полной идентичности двух пожалований^[230]). К тому времени, также по распоряжению королевы, Рэли переехал в роскошный Дарем-хаус на улице Стрэнд – просторное владение, выходящее окнами на Темзу^[231]. Это были государственные апартаменты, которые использовались для размещения посещающих Лондон послов. Находящийся неподалеку от Уайтхолла Дарем-хаус выглядел даже внушительнее резиденции графа Лестера. У Рэли началась новая жизнь, и для ее обеспечения королева передала ему несколько ценных земельных наделов и прибыльную монополию на винный откуп. Впредь всякий, кто собирался торговать вином или содержать таверну, должен был приобрести специальное разрешение у Рэли. Все эти королевские милости, в среднем приносившие около 1100 фунтов в год и сравнимые по масштабу только с теми благами, которые королева жаловала графу Лестеру, гарантировали материальную обеспеченность Рэли на годы вперед.

В определенный момент картографией и исследованиями новых земель увлекся и Уолсингем. Произошло это в конце 1560-х годов, когда он стал пайщиком Московской компании^[232]. В начале 1570-х, будучи послом в Париже, Уолсингем установил множество важнейших международных связей. Так, он сблизился с одним из вождей гугенотов, адмиралом Гаспаром II де Колиньи, в распоряжении которого имелись новейшие на тот момент карты, сделанные такими известными картографами и гидрографами, как Жак Картье и Джон Ротц. Будучи организатором секретных экспедиций в Бразилию 1555 года и во Флориду 1562 года, целью которых было основание французских колоний для безопасного расселения гугенотов в Новом Свете, де Колиньи также обдумывал возможность экспедиции с целью исследования Тихого океана. Однако в августе 1572 года адмирал был одним из первых гугенотов, убитых в Варфоломеевскую ночь. Его тело выбросили из окна прямо на улицу. Толпа разъяренных католиков буквально разорвала его на части. С этого и начались массовые убийства той безумной ночи.

В течение двух страшных недель, последовавших за этим, дом Уолсингема на левом берегу Сены служил убежищем для всех живущих в Париже английских протестантов. Одним из них был юный Филип Сидни, чудом сбежавший из Лувра. Лицо Сидни было обезображено оспой, как и лицо его матери – королевской фрейлины, ухаживавшей за Елизаветой во время болезни и заразившейся от нее оспой. Впоследствии, как известно, Сидни стал выдающимся дипломатом и поэтом, а смерть свою встретил в битве при Зютфене. Уолсингем заинтересовался Новым Светом на первом году своего обучения в Оксфорде, прочитав иллюстрированное описание бразильской колонии де Колиньи, сделанное Андре Теве, в переводе Томаса Хэкета^[233]. Теве, один из любимейших авторов Уолсингема, был известным путешественником и первым европейцем, завезшим из Нового Света табак в большом количестве (впрочем, для использования исключительно в лечебных целях). Рэли же, в свою очередь, будучи законодателем мод, популяризовал среди английских дворян курение трубки.

Осторожный в вопросах государственной безопасности, в иных делах Уолсингем был человеком авантюрным и азартным. Подобно многим представителям своего поколения, он одновременно служил и Богу и мамоне. В 1582 году он учредил ассоциацию (в которую входил и Сидни) новейших исследований и колонизации. План Уолсингема заключался в том, чтобы предложить английским католикам, не пожелавшим следовать Акту о единообразии и боявшимся гнева Елизаветы, возможность начать новую жизнь в Новом Свете^[234]. Однако Испания заявила твердый протест против подобной ассоциации, и Елизавета наложила запрет на это предприятие^[235]. А поскольку исключительное разрешение на исследование новых земель королева даровала Рэли, выходило, что Уолсингему, если он хотел продолжать начатые Московской компанией поиски северо-восточного пути в Тихий океан, нужно было делать это вместе с Рэли. Но и Рэли сотрудничество с влиятельным Уолсингемом было выгодно, коль скоро он хотел и дальше двигаться в выбранном направлении^[236].

Спустя всего несколько дней после убийства Вильгельма Оранского в июле 1584 года Рэли начал набирать команду экспертов, в которую входили космографы, картографы, астрономы, специалисты в области геометрии и арифметики. Ему хотелось объединить в один большой план и дело колонизации Нового Света, и поиски разрешения военного конфликта между королем Филиппом II и Нидерландами. Он собирался заручиться поддержкой королевы, так как к тому времени уже зарекомендовал себя докладами о ситуации в Ирландии. Его проект был настолько амбициозным, что для придания ему веса он решил подключить и Уолсингема.

В качестве главы своей группы экспертов Рэли нанял Томаса Хэрриота, оксфордского математика, покинувшего свою башню из слоновой кости в возрасте двадцати трех лет, чтобы попытать удачи в Лондоне. Хэрриот сделал несколько революционных открытий в алгебре и искусстве навигации, применив сложные математические подходы в картографии и астрономии. Рэли обеспечил талантливого юношу «максимально щедрым содержанием» и поселил его у себя в Дарем-хаусе, где Хэрриот читал импровизированные лекции перед другими участниками собранной Рэли группы. Рэли пристрастил Хэрриота к курению трубки, в результате чего математик приобрел уже не столь соблазнительный статус первого англичанина, который умер от рака, вызванного употреблением табака^[237].

Затем в состав группы вошел Ричард Хаклит, еще один одаренный выпускник Оксфорда, в тридцать два года ставший одним из главных советников Уолсингема по вопросам исследований океана^[238]. Редактор, переводчик и собиратель географической литературы, Хаклит имел доступ к государственным бумагам, находившимся в распоряжении Уолсингема. Когда Хаклит состоял секретарем сэра Эдуарда Стаффорда, елизаветинского посла в Париже с 1583 года, с ним впервые связались люди Рэли. От талантливого литератора требовалось красноречиво изложить план сэра Уолтера Рэли по глобальному решению «испанской проблемы»^[239].

Хаклит подходил для этого как никто другой. Он был знаком с новейшими французскими идеями в вопросах картографирования Америки, лично знал Теве, от которого даже получил в дар рукопись^[240]. С помощью Уолсингема в Париже он начал общаться с португальскими мореплавателями, сбежавшими из родной страны после того, как в 1580 году королем Португалии стал Филипп II Испанский. Некоторые из них показали ему секретные карты Нового Света^[241].

5 октября 1584 года, менее чем за неделю до первого из двух чрезвычайных заседаний Тайного совета по вопросам кризиса в Нидерландах, Хаклит лично представил Елизавете описание грандиозной стратегии Рэли^[242]. Дело происходило во дворце Оутлендс. Несколько дней назад королева встречалась с Кастельно в Виндзоре, а на следующий день собиралась перебираться в Хэмптон-корт. Момент был выбран нарочно: за день до прибытия Хаклита Оутлендс покинул граф Лестер, который, как опасался Рэли, стал бы вставлять палки в колеса, поскольку сам намеревался возглавить поход в Нидерланды^[243].

Гениальность представленного Хаклитом документа, над которым он работал три месяца, заключалась в том, что в нем понятным, нетехническим языком излагался план по использованию ресурсов Нового Света для восстановления равновесия в Свете Старом^[244]. Речь шла не о краткосрочных планах и сиюминутной выгоде, как в случае Гилберта, искавшего неизвестные породы и металлы, или Уолсингема, хотевшего подальше отселить католиков. Рэли до мелочей продумал создание – за счет поселений в Северной Америке – колониальной империи с новыми рынками сбыта и рабочими местами, которые компенсируют все убытки от военного конфликта с Испанией. Появлялась возможность навсегда избавиться от испанской угрозы, превратив Англию в мощнейшую державу с портами и военными базами в Северной Америке^[245].

Хаклит разделил документ на двадцать одну главу. Вначале следовали соображения и доводы нравственного характера. Колонизация, предпочтительно еще не урегулированных земель на стыке современных Северной Каролины и Виргинии, где климат мягче, чем в Ньюфаундленде, станет важным шагом в «распространении Христова Евангелия, проповедуемого всеми князьями новой реформированной религии, во главе которых стоит королева Елизавета». Понеже коренные жители Северной Америки поклонялись идолам, а королева носила титул Защитницы Веры, планируемая колонизация с обращением неверных преподносилась как дело не только прибыльное, но и богоугодное. В 1582 году Хаклит напоминал Сидни, что в первую очередь заморские открытия свершаются «во славу Божью»^[246].

Помимо прочего, английские колонисты должны были освободить коренные народы Северной Америки от испанского ига. Вторя испанскому священнику-доминиканцу и хронисту Бартоломе де лас Касасу и обильно цитируя его «Кратчайшую реляцию о разрушении Индий», Хаклит настаивал на той точке зрения, что коренные народы изначально не были настроены воинственно, но превратились в свирепых мятежников из-за зверств, чинимых испанскими завоевателями. Пусть и не обладающие высоким уровнем развития культуры, эти племена не являются и примитивными варварами: грамотно налаживая с ними связи, можно превратить их в верных союзников и торговых партнеров^[247]. Английский перевод классического труда лас Касаса вышел в 1583 году под измененным (возможно, из идеологических соображений и по указке Уолсингема) названием «Испанская колония», и именно этот текст цитировал Хаклит^[248].

Из области морали аргументация документа постепенно смещалась в область практическую, которая, по соображениям Рэли, должна была окончательно убедить королеву. Настойчивое освоение Атлантики станет залогом успеха английских купцов, поскольку Новый Свет будет обеспечивать их экзотическими товарами, которые до этого завозились только из Азии и Африки и продавались исключительно в Антверпене, Севилье, Лиссабоне и Венеции. С открытием новых рынков сбыта появятся новые рабочие места в швейной промышленности. С ростом трансатлантической торговли значительно увеличатся доходы казны от таможенных и акцизных пошлин. Новый этап начнется и в развитии кораблестроения, что, в свою очередь, поспособствует развитию и торговли, и военной мощи на море. К тому же в процветающую американскую колонию можно будет отсылать преступников и должников, от которых в Старом Свете толку точно не будет^[249].

Переходя к геополитическим доводам, Хаклит отметил, что создание постоянной колонии в Северной Америке положит конец испанской военной и морской гегемонии. Английский флот, курсирующий через всю Атлантику, станет для Филиппа II серьезной помехой. Множество «несчастий по всему свету» творится потому, что Испания получает огромный доход от продажи драгоценных металлов. Перехватывая груженные золотом и серебром галеоны Филиппа, идущие из Нового Света, Елизавета сможет лишить его тех средств, которыми поддерживается мощь самой сильной европейской армии^[250].

Наконец, Хаклит изложил и идею Рэли о том, что североамериканские колонии станут первым шагом в прокладывании торговых путей в Китай и Ост-Индию – будь то по морю или посуху. Как и Уолсингем, Хаклит был уверен, что дорогу в Азию надо искать на западе, а не на северо-востоке, в районе Берингова моря^[251].

Для придания веса своим аргументам Хаклит пригласил королеву вместе с ним изучить «прекрасный старый» глобус, в свое время подаренный ее отцу «мастером Джоном Верасанусом» и стоящий в ее личных покоях в Уайтхолле. Претворив в жизнь чаяния отца, она обеспечит себе вечную славу^[252]. С психологической точки зрения это был самый сильный аргумент. Генрих VIII был страстным собирателем карт, научных приборов, особенно он любил навигационный инструмент под названием «дифференциальный квадрант» (прибор, сочетающий в себе магнитный компас и универсальную шкалу, который позволял шкиперу определять широту), подаренный государю Джоном Ротцем. Впрочем, говоря о том, что, будь Генрих VIII жив, он бы точно поддержал проект Рэли, Хаклит лукавил, потому что в свое время король получал прошение от английских купцов поддержать их экспедиции и ответил на него отказом. Увлечение Генриха картографией и навигацией не было связано с исследованием новых земель, но касалось исключительно возможностей применения этих наук в войнах с Францией.

Елизавета выслушала доклад Хаклита благосклонно. Немного побеседовав с ним, она милостиво пожаловала ему пустующую должность при Бристольском соборе^[253]. Далее последовало театральное появление самого Рэли в сопровождении двух привезенных из Нового Света алгонкинов, Мантео и Ванчизе, которые предстали перед королевой в традиционных одеяниях. Когда уже упоминавшийся нами Лупольд фон Ведель гостил в Хэмптон-корте, эти два индейца были еще там, приведя иноземного гостя в удивление: «Лицом и телом они были похожи на светлых мавров. На них не было никакой одежды, кроме меховых повязок, скрывающих гениталии, и шкур диких зверей, наброшенных на плечи». Если же им становилось холодно, они кутались в тафту бурого цвета^[254].

Весной 1584 года Рэли послал Филиппа Амадаса и Артура Барлоу, двух опытных мореходов, в небольшую разведывательную экспедицию к Внешним отмелям (побережье современной Северной Каролины), в те края, которые он уже назвал Виргинией в честь королевы-девственницы. Двум капитанам удалось обследовать множество барьерных островов неподалеку от материка, особенно остров Роанок, густо заросший лесами и богатый на пресную воду и дичь. Обменявшись дарами с представителями местных племен и проведя переговоры с вождями, в середине сентября они вернулись в Девон с двумя алгонкинами. Мантео и Ванчизе были поселены в Дарем-хаусе, а Томас Хэрриот незамедлительно приступил к обучению их английскому языку. Также были сделаны описания языка алгонкинов для создания разговорника, которым могли бы пользоваться первые поселенцы для общения с местными жителями^[255].

Желая убедить королеву в необходимости полномасштабной колонизации, Рэли составил исчерпывающие списки всего для этого необходимого. Из рабочей силы помимо военных, моряков и строителей для создания колонии требовались инженеры, землемеры, судостроители, агрономы, хирурги, врачи и аптекари^[256].

Веря в силу своих доводов, Рэли не сомневался, что королева одобрит его план безоговорочно. Поэтому он ни с кем не советовался и не пытался придать докладу Хаклита широкую известность. Текст доклада пробовал заполучить граф Лестер, но это ему не удалось. Одну копию получил Уолсингем, но она таинственным образом исчезла^[257]. Известно, что все бумаги Уолсингема в течение десяти лет после его смерти лежали нетронутыми, но затем большая часть из них была уничтожена или пропала.

7 октября Рэли все еще ждал ответа королевы, когда узнал, что Хаклита отправляют обратно в Париж на дипломатическую службу^[258]. В конце концов Елизавета приняла решение, которое во многом определило все ее дальнейшее правление. Примерно за месяц до Рождества она разрешила Рэли назвать колонию в ее честь и сделать именную печать со следующим текстом на латыни: «Уолтер Рэли, рыцарь, владетель и губернатор Виргинии». Затем в канун Крещения (6 января 1985 года), когда двор находился в Гринвиче, а королева в предвкушении вечерних увеселений, она произвела его в рыцари и пообещала помочь ему со второй экспедицией на Роанок^[259].

В Париже шпионы Бернардино де Мендосы передали ему слухи об этом событии, и посол подумал, что королева окажет Рэли масштабную поддержку^[260]. В действительности ее помощь оказалась минимальной. Она предоставила Рэли одно из королевских судов – «Тигр», водоизмещением 160 тонн, и команду из восьмидесяти моряков, двенадцати канониров и восьми солдат. Пороха было приказано выделить столько, сколько надо и даже больше. Однако глобальная стратегия ею одобрена не была, и она дала ясно понять Рэли, что поддерживать этот проект не собирается. По ее мнению, подобное предприятие потребует непомерных затрат, и мечта о колонизации вскоре превратится в проклятье^[261].