Kitobni o'qish: «Неправильный волк»

Та зима была страшная, пожалуй, самая страшная в деревне, сколько люди себя помнили. Морозы ударили в начале ноября и не отпускали до самого апреля. Птицы замерзали на лету, снега было немного, выходить из дома совсем не хотелось…

Но самой страшной напастью были волки. Они нападали под утро, когда все спали. Одну за одной извели всех собак, после чего безнаказанно повадились чуть не каждую ночь воровать скотину.

Ловить их было тяжело – на лютом морозе долго ли простоишь, не то, что сидеть в засаде, да и ловить, по сути, было некому – жизнь деревенская не всем по вкусу, а детей родители старались в город отправить, там теплее, веселее и шансов на счастье больше. К концу зимы от деревенского подворья остались две коровы, несколько куриц и коза.

Дед Федот всегда хитрил, немудреной мужицкой хитростью, а все же. В лето перед той страшной зимой увидел он на ярмарке щенка – лайку белоснежного цвета. Цену за щенка просили непомерную – два мешка овса да мешок пшеницы в придачу. Но вышло так, что местный жулик другого щенка умыкнуть хотел – схватил и побежал. А дед Федот к месту в проходе оказался, выскочил хулигану навстречу и кулаком в лоб наградил. Выронил тот щенка, вскочил и унесся в неизвестном направлении. Дед Федот щенка поднял и отнес хозяину. Тот расчувствовался да и отдал лайку белоснежную за мешок овса, а это дед Федот, хоть и со скрипом и с осознанием ворчания бабки своей, как-то пережил.

Лайка оказалась девочкой, ласковой и смышленой. Внучка деда Федота Катя как увидела ее, так с рук и не отпускала, спать с собой укладывала. К зиме Вьюга, так лайку назвали, подросла, но отправлять ее на мороз дом сторожить у деда Федота рука не поднималась, хоть бабка иногда и настаивала. Позже, когда волки почти всех собак извели, Вьюга деда Федота несколько раз предупреждала – как-то чувствовала, что к ним на двор злодеи лесные собрались, приходила к печи, на которой дед Федот спал, и тихонько скулила. Первый раз дед Федот не понял, к чему это она, так Вьюга его за штанину к двери потянула, он тулуп накинул, дверь открыл и глаза волчьи увидел. Дверь захлопнул, ружье схватил, дверь пинком открыл и пальнул в белый свет как в копеечку. Испугались разбойники – и ходу. И когда Вьюга ночью снова скулить начала, дед Федот стремглав ружье схватил и во двор выскочил, в тот раз почти попал. Так и сберегли они с Вьюгой корову, без которой совсем бы стало худо.

Наступила весна, жители деревни установили дежурство и в центре деревни колокол повесили, тревогу стучать, если вдруг снова гости ночные пожалуют. За пару недель троих разбойников подстрелили, один ушел, два так в поле возле деревни и остались. И отлегло – осознало волчье племя, что горе от них здесь через край перехлестнуло и стоит хотя бы на время оставить деревню в покое.

Ближе к посевной собрались жители деревенские совет держать, как жить дальше. Без собак никак, собака и сторож, и помощник, и родная душа для каждого двора. Да вот беда – за хорошего щенка на псарне немало просят, а абы какой пес и службу непонятно как нести будет, да и где его взять. Все скудные накопления деревни едва покрывали траты на семена для посевной, а еще со скотиной что-то решать надо было. Перспектива вырисовывалась безрадостная…

Тут, неожиданно для всех, явилась бабка Собачиха. Была она знахаркой, из избы своей выходила редко, да и то все больше в лес. Боялись ее, крепко боялись, ибо ходили стойкие слухи, что связана она с тем, кого к ночи поминать не стоит. Но вылечить бабка Собачиха могла почти любой недуг и никого с бедой не выгоняла, а за лекарство свое ничего не просила – все по совести несли продукты, сено, мужики иногда забор и избу подправляли, женщины и дети помогали в лесу цветы и коренья собирать и домой приносить. Появление бабки Собачихи, как обычно, привело всех в замешательство – люди замолчали и замерли. Только Юрик, дурачок деревенский, увидев ее, разулыбался и прокричал:

– Бабушка, бабушка, ты умная, ты все знаешь, подскажи нам, как собачек в деревню вернуть? Собачки хорошие, они меня в нос лижут, а зимой приходят иногда, под бок мне ложатся и греют, как нам без собачек, совсем ведь никак…

– Юрик, Юрик, душа чистая, неприкаянная, – промолвила бабка Собачиха, – про то и пришла к вам, еле доползла. Рассказывать не буду, пусть Федот ко мне зайдет сегодня, я его научу, как все правильно сделать.

С тем развернулась и пошла обратно к своей избе.

Верилось с трудом, да других вариантов, как ни крути, не было. Вот и взяли соседи с деда Федота обещание, что сходит он к бабке Собачихе и попробует сделать, как она научит.

Ох, как не хотелось деду Федоту к бабке Собачихе идти! Да деваться некуда, слово дал. Подошел он к ее калитке ни жив ни мертв, встал, потоптался и хотел было уже обратно вернуться, как вдруг дверь в избу со скрипом открылась, и в проеме появилась бабка Собачиха.

– Не боись, Федот, не съем, отужинала уже сегодня, – с недоброй улыбкой сказала знахарка.

– А чего мне бояться? – слегка обозлился дед Федот.

– То-то и смотрю, что подрагиваешь, как лист осиновый, может, захворал? Так пойдем, полечу!

– Все хорошо у меня, говори, зачем звала.

– Эк вы все, а поговорить, про погоду, про здоровье мое справиться?

– Ты прости, не то настроение, а про здоровье твое и так видно, что неплохо.

– Ну вот, разозлила тебя, хоть разговаривать начал, – гораздо добрее, чем в первый раз, улыбнулась бабка Собачиха. – Слушай меня, Федот, собак в деревню вернуть Вьюга поможет.

– Вьюга? – удивился дед Федот. – Но как?

– Издавна, когда племя собачье в деревне вырождаться начинало, молодую суку с утра уводили в лес и до следующего утра там привязывали. И щенки потом сильные и ловкие получались, не щенки – загляденье.

– Совсем сбрендила? Разорвут ее волки, как есть разорвут, где я потом такого щенка возьму? Меня внучка живьем съест!

– За словами следи! Ни разу такого не было, чтобы волки суку привязанную порвали, а я на своем веку много чего видела и слышала. Вьюге твоей в лес сейчас в самый раз – Катя с ней сегодня заходила, знаю точно, еще пара дней, и поздно будет. Так что завтра с утра бери лайку свою – и айда!

С этими словами бабка Собачиха захлопнула дверь. Дед Федот вздохнул и побрел домой, потихоньку зашел в избу, забрался на печку, пытаясь осмыслить, то, что бабка Собачиха ему сказала, и вдруг провалился в глубокий сон.

***

Так и не понял дед Федот, сон то был, видение или наяву все это произошло и в памяти отпечаталось…

Он шел по незнакомому лесу, вековые сосны подпирали ночное небо, хвоя тихонько шуршала под ногами. Тишина стояла звенящая – ни скрипа деревьев, ни ветерка, ни криков ночных птиц. Лес вдруг закончился, и в свете полной луны дед Федот вышел на берег реки. Река была неширокая, а через реку мост раскинулся, крепкий, ладный, умелыми руками на века возведенный. Подошел дед Федот к мосту и замер – на той стороне мать и отца увидел. Рванулся было навстречу да тут же осекся, потому как отец посохом об землю стукнул и крикнул:

«Стой!»

«Не торопись, сынок, на эту сторону, рано тебе еще», – улыбнулась мама.

Понял дед Федот, где оказался, но почему-то совсем ему было не страшно, точно знал, что вернется обратно от этого моста из этого леса.

«Аглая дело тебе говорит, не сомневайся, недаром ее в свое время Собачихой прозвали, – сказал отец. – Делай, как она сказала, и помни, что сейчас в твоих руках не только деревне подмога, а нечто гораздо большее».

«Аглая?» – удивился дед Федот.

«Так знахарку по рождению назвали, – сказала мама. – Знанием этим ни с кем не делись, а тебе теперь с ней проще разговаривать будет».

«Ступай, сын, пора тебе», – улыбнулся отец.

«Береги себя! – перекрестила его мать. – Пойдешь – не оглядывайся!»

Поклонился родителям дед Федот, развернулся и пошел прочь. Брел, не задумываясь, куда идет, остановился, вдохнул запах хвойного леса, закрыл глаза, а когда открыл, оказался дома у себя на печи.

На улице едва начало светать. Потянулся дед Федот и увидел, что рядом с печью сидит Вьюга и ошейник в зубах держит.

– Однако! – усмехнулся дед Федот, встал, испил воды и потихоньку, чтобы никого не разбудить, вышел с Вьюгой во двор. Взял из сарая веревку покрепче, да двинулись они в сторону леса.

Бабка Собачиха ждала их у своей калитки.

– Как спалось, Федот? – спросила она.

– Чудно как-то…

– Ну, чудно – не безысходно, – улыбнулась бабка Собачиха. – Слушай меня! В лес зайдешь до третьей поляны, где дрова по осени складывают. С дальней стороны Вьюгу привяжешь, да ко мне возвращайся – дело у меня к тебе есть.

– Не подождет дело твое? – насупился дед Федот. – Я там неподалеку подождать хотел, за Вьюгой приглядеть.

– Не дури, все испортишь! – отрезала бабка Собачиха. – Чтоб к полудню, не позже, у меня был.

Тут Вьюга подошла к калитке, встала на задние лапы, передними о калитку оперлась, бабка Собачиха Вьюгу погладила и что-то тихо ей шепнула. Вьюга завиляла хвостом и засеменила в сторону леса. Дед Федот вздохнул и пошел за ней следом.

До третьей поляны путь был неблизкий, но что удивительно – Вьюга как будто дорогу знала, бежала впереди, иногда оглядываясь. Почти и не заметил дед Федот, как дошли они до третьей поляны. Вздохнул, привязал к ошейнику веревку и крепко примотал другой конец к дереву. Погладил Вьюгу, посмотрел на нее.

– Может, ну его, домой пойдем?

Вьюга завиляла хвостом, лизнула деда Федота в нос, после чего легла возле дерева, положив морду на передние лапы.

– О как! – удивился дед Федот, снова вздохнул и пошел в сторону деревни.

Нагрузила бабка Собачиха деда Федота, когда он до нее дошел, от души. Сначала накормила немного, а затем колодец свой показала. С водой в нем все хорошо было, но сруб совсем сгнил от старости, а у журавля жердь надломилась, вот-вот от противовеса отвалится. Плотничать дед Федот с молодости умел, взялся за работу да так увлекся, что тревога и мысли о Вьюге немного поутихли. К вечеру уже новый сруб на колодце стоял, и журавль новый вышел справный – не длинный, не короткий, легко опускался и ведро с водой почти без усилия вытягивал.

Бабка Собачиха была очень довольна, а на деда Федота накатила усталость, годы все же брали свое.

– Пойдем, Федот, накормлю, золотые у тебя руки! – пригласила его бабка Собачиха к себе в избу.

– Спасибо, пойду до хаты, – попытался отказаться дед Федот.

– Не обижай меня, работника накормить – дело святое. Дома тебя не потеряют, пока ты плотничал, Катя прибегала, видела, что ты мне помогаешь.

Тут дед Федот вдруг почувствовал, что очень голоден и устал настолько, что почти не может идти.

– Ладно, пойдем, поем, передохну чуток.

– Вот и славно, – улыбнулась бабка Собачиха.

На столе уже стоял чугунок с картошкой, прикрытый полотенцем, запах от него шел чудесный, мешаясь с легким ароматом трав, развешанных по всей избе. Дед Федот умылся, сел за стол, неторопливо начал есть. Несмотря на простоту еды, вкусно было неимоверно. Тут бабка Собачиха с загадочным видом достала из-под стола оплетенную бутыль.

– Отведаешь настойки моей на травах?

– Кто ж откажется? – усмехнулся дед Федот.

Залпом чарку опрокидывать не стал, сначала попробовал на вкус, затем начал отпивать мелкими глотками. Хороша была настойка, ох, хороша! И не заметил дед Федот, как усталость сменилась сытостью и умиротворением. Веки отяжелели, хотел он встать и домой пойти, но вместо этого провалился в сон.

– Вот и славно, – улыбнулась бабка Собачиха, уложила деда Федота на топчан, подложила под голову подушку с лесными травами и укрыла одеялом.

А деду Федоту снилось, что он, совсем еще мальчишка, бежит на покосе по полю, падает на стог свежескошенной травы и глядит в далекое голубое небо…

***

Наутро дед Федот проснулся в благостном настроении. Открыл глаза и подумал, что давно не чувствовал себя таким отдохнувшим. И тут его пронзила мысль: «Вьюга! Что с ней? Как она там в лесу? Одна! Жива ли?»

Дед Федот резко вскочил с топчана и вспомнил, где он и как тут оказался.

– Проснулся? – услышал дед Федот голос бабки Собачихи.

– Проснулся. В лес бежать надо!

– Пора, да только перекуси в дорогу, путь-то неблизкий. С Вьюгой все хорошо, поверь мне.

Бабка Собачиха поставила перед дедом Федотом кружку кваса и тарелку с хлебом. Дед Федот наскоро перекусил, собрался, обернулся в дверях и сказал:

– Спасибо тебе! Давно так сладко не спал.

– Ступай, Федот, – ответила бабка Собачиха. – Все будет хорошо!

Дед Федот торопился, насколько мог. Рассветные солнечные лучи подсвечивали извилистую лесную тропинку. Миновала первая поляна, затем вторая, наконец, сквозь деревья он увидел и третью. Сердце чуть из груди не выпрыгивало, когда дед Федот позвал: «Вьюга! Вьюга отзовись!» Но то ли от того, что дыхание сбилось и звал он не очень громко, то ли еще от чего, лишь тишину услышал в ответ. Из последних сил дед Федот рванул к деревьям и на дальней стороне поляны увидел Вьюгу. Она лежала, привязанная, у того же дерева, где он ее оставил, и грызла большую кость. Дед Федот подскочил к ней и погладил по голове.

– Вьюга, девочка, как ты?

Вьюга подняла глаза на деда Федота, и у него мурашки по спине поползли – взгляд ее изменился, не было в нем больше щенячьего восторга, с которым еще вчера она бежала впереди по лесу, теперь она смотрела на него как равная, абсолютно осмысленно, и вдруг как будто улыбнулась и завиляла хвостом.

Дед Федот посидел немного рядом, чтобы отдышаться, все гладил Вьюгу и приговаривал: «Живая! Живая! Пойдем домой, девочка!» Потом отвязал веревку от ошейника и от дерева, и они направились сквозь лес к деревне.

Дед Федот наблюдал за Вьюгой и понимал, что за эти день и ночь она ощутимо изменилась. Шла теперь с грацией и достоинством, не торопясь, как будто по воздуху над тропинкой скользила. А этот пронзительный взгляд!

Ближе к полудню дошли они до деревни. Радости Кати не было предела. Она не отходила от Вьюги ни на секунду, а та радовалась не меньше, скулила, лаяла, как будто разговаривала с внучкой деда Федота.

И понеслись горячие весенне-летние деревенские будни, когда поспать хотя бы четыре часа – большая роскошь. Поля засеяли, погода благоволила, в меру давала и солнца, и дождей. Мало-помалу завезли птицу и скотину новую, постепенно деревня приходила в себя, восстанавливаясь после тяжелой зимы.

Уже через месяц стало понятно, что Вьюга носит щенков, а ближе к августу она едва передвигалась, все больше отлеживалась в тени возле избы. Слухи по деревне расходятся быстрее первого солнечного луча, поутру все соседи знали про то, как дед Федот Вьюгу в лес водил. Многие уже предлагали разный магарыч за щенков, но дед Федот не торопился.

– Не будем шкуру неубитого медведя делить! – говорил он. – Разродится, там и поговорим.

Чудеса природы все, по-своему, волшебны, одним из таких чудес всегда были июльские грозы. С утра светит солнце, затем набегают тучи, поднимается ветер, льет как из ведра, сверкает и громыхает. Потом дождь заканчивается, ветер стихает, и наступает вечерняя прохлада, пропитанная неповторимым послегрозовым воздухом.

Как раз в такую грозу Катя влетела в избу и закричала:

– Дедушка, дедушка, Вьюге плохо!

Дед Федот выскочил во двор и увидел, что Вьюга стонет и катается по земле. Дед Федот схватил ее и, что было сил, побежал к дому бабки Собачихи.

Бабка Собачиха будто знала, что прибежит дед Федот с Вьюгой на руках. Нисколько не удивившись, сноровисто расстелила одеяло на полу, забрала у деда Федота Вьюгу, положила на пол. Вьюга скулила, выла и каталась по одеялу.

– Воды мне надо будет, много воды, – сказала бабка Собачиха. – Ведра во дворе возьми, наполни, как позову, мне отдашь, я тебе взамен другие дам, снова наполни и жди. Извини, Федот, льет, конечно, как из ведра, но в избе тебе сейчас делать нечего!

Дед Федот вышел во двор. Стихия разыгралась не на шутку, вокруг отчаянно сверкало и громыхало, шквальный ветер скручивал деревья, стемнело почти как ночью, хотя до полуночи было еще далеко. Наполнив из колодца ведра, дед Федот прислонился к стене избы возле двери и стал ждать. Даже сквозь грохот стихии слышно было, как воет и стонет Вьюга. Распереживался дед Федот не на шутку.

И тут он услышал из леса волчий вой. Слышно было, что воет один волк, а не стая. Дед Федот оцепенел – волчий вой обычно был предвестником беды, нападения на деревню, но в этот раз показалось деду Федоту, что он услышал в волчьем вое сострадание…

Дверь избы резко распахнулась, бабка Собачиха выбросила два пустых ведра, схватила полные, и дверь захлопнулась. Стряхнув с себя оцепенение, дед Федот взял ведра и побрел к колодцу.

Сколько раз он ходил за водой, дед Федот уж и не помнил. В какой-то момент он просто осознал, что дождь закончился, ветер стих, и наступила ночь.

Дверь избы в этот раз открылась не так резко. Видно было, что бабка Собачиха настолько устала, что еле держится на ногах. Но вид у нее был довольный, улыбка так и светилась на лице.

– Пойдем, Федот, покажу тебе потомство Вьюги!

Дед Федот зашел в избу, тихонько притворил за собой дверь и приблизился к углу, в котором расстелено было одеяло. Вьюга лежала на полу с закрытыми глазами, а к ней привалились маленькие пищащие комочки.

– Одиннадцать! – удивленно прошептал дед Федот. – Как раз на все дворы, четко. Ну, Вьюга, ну, ты даешь!

– Двенадцать! – услышал он голос бабки Собачихи. – Двенадцатый на остальных не похож, слабенький совсем и окрасу иного, да и на вид отличается. Я его пока в корзину отселила, попробую выходить, к другим ему пока нельзя – затопчут.

Бабка Собачиха взяла корзину и показала деду Федоту двенадцатого щенка. Окрасом он был как Вьюга, в то время как остальные были серые. Щенок лежал в корзине почти как неживой, только иногда чуть приподнималась тряпица, которой его бабка Собачиха укрыла, от его дыхания.

– Ладно, Федот, иди, – сказала бабка Собачиха. – Устала я, прилечь мне надо. За Вьюгу не беспокойся, поживет немного у меня, потом заберешь.

– Спасибо тебе! – поклонился дед Федот, еще раз взглянул на Вьюгу и пошел до своей избы.

Снаружи была уже глубокая ночь, светила яркая полная луна, тишина стояла звенящая, как будто не было ни грозы, ни бури. Проскользнув в дом, дед Федот снял с себя, наконец, промокшую одежду, забрался на печь, накрылся одеялом, пригрелся. Улыбнулся и уснул. Этой ночью ему ничего не снилось.

***

Наутро дед Федот проснулся от того, что его теребила Катя.

– Дедушка, дедушка, как там Вьюга?

– Все хорошо, – улыбнулся дед Федот. – Двенадцать щенков у Вьюги родилось.

– Двенадцать! – глаза у Кати широко раскрылись от удивления.

– Двенадцать, – подтвердил дед Федот. – Один, правда, слабенький совсем, да бабка Собачиха позаботиться о нем обещала.

– Надо ей помочь, тяжело, наверное, когда двенадцать щенков. Давай, сейчас к бабушке Собачихе пойдем, я ей помогать буду!

– Давай, для начала умоемся, что-нибудь съедим, а потом пойдем.

Наскоро умывшись и перекусив, они отправились к бабке Собачихе. Та встретила их с радостью:

– О, помощники пришли! Катюша, ты щенков ловить умеешь?

– Как это – ловить? – удивилась Катя.

– Да вот так, расползаются по всей избе, замучилась я уже их отлавливать.

– Так, давай, я загородку какую-нибудь смастерю, – предложил дед Федот.

– Давай, – согласилась бабка Собачиха, – а то лови не лови – все одно расползутся.

Катя стала ловить щенков и собирать их обратно в угол, где лежала Вьюга. Бабка Собачиха нашла яркий лоскут и начала разрезать его на полоски, а дед Федот пошел поискать каких-нибудь досок для перегородки.

– Бабушка, а зачем эти яркие веревочки? – спросила Катя.

– Затем, что щенки, которые побойчее, стремятся других от Вьюги оттолкнуть, а поесть всем надо. Мы тем, кто поел, будем на шею веревочки привязывать, тогда сразу видно, кто голодный остался.

– Здорово придумано! – сказала Катя. – А как там двенадцатый щенок?

– Да ничего, вроде, все спит, хулиганить не торопится, как некоторые, – проворчала бабка Собачиха, доставая двух щенков из-под лавки.

– Ой! – сказала Катя. – Как-то я их упустила…

– Ничего, – сказала бабка Собачиха, – с этими разбойниками глаз да глаз нужен.

Скоро дед Федот принес доски и сноровисто смастерил загородку. Сначала всех щенков из загородки убрали и положили к Вьюге того, двенадцатого, который лежал в корзинке. Почуяв запах матери, щенок закрутил головой, быстро сообразил, что делать, и начал есть.

– Глянь-ка, – удивился дед Федот, – работают инстинкты!

– Что природой заложено, всегда работает, – ответила бабка Собачиха. – Погляди-ка, не торопится, спокойно, основательно присосался, будто понимает, что ему никто не помешает.

Через какое-то время щенок наелся и снова уснул, его переложили в корзинку и начали кормить остальных.

Катя поселилась у бабки Собачихи – та была совсем не против, поскольку хлопот с щенками было много. Вьюга через неделю пришла в себя и тоже стала помогать, собирая щенков по избе и играя с ними. Одиннадцать серых сорванцов: три девочки и восемь мальчиков – постоянно клубком крутились по полу и уже смешно тявкали друг на друга. А двенадцатый – мальчик – все особняком был, как будто со стороны за всеми наблюдал. Остальные щенки пытались с ним играть, но его это не очень интересовало…

У деда Федота, как и у всех деревенских жителей, забот хватало, но он постоянно выкраивал хотя бы полчасика, чтобы забежать взглянуть на эту развеселую компанию. Как-то раз, когда он вечером пришел на щенков посмотреть и внучку домой забрать, Катя предложила ему назвать щенков.

– Нет смысла, наверное, – сказал дед Федот. – Кто себе заберет, тот и называть будет. Кругами вокруг меня уже ходят, все спрашивают, когда раздавать будем и как договориться, чтоб получше щенок достался. А я говорю – три месяца в аккурат им стукнет, как уборочная закончится, там и раздадим.

– А двенадцатого себе оставим? – спросила Катя.

– Хочешь, давай оставим, – ответил дед Федот. – Все Вьюге веселее будет.

– Давай, тогда его назовем!

– Как назвать хочешь? – спросил дед Федот.

– Ну, не знаю. Белый он, может быть, Бельчонком?

– Бельчонком?.. – покачал головой дед Федот. – Не похож он на Бельчонка. Бельчонок маленький, ловкий, а этот увалень, никуда не торопится, да и вырастет, для кобеля Бельчонок – как-то несерьезно, что ли.

– А как тогда?

– А давай, подумаем, что для него характерно, из этого и назовем!

– Умка! – без раздумий воскликнула Катя. – Пусть будет Умка?

– Хорошее имя! – сказала бабка Собачиха. – Ум у него точно с рождения есть, смотрит на остальных, как будто со стороны, а своего не упустит.

На том и порешили. Через месяц дед Федот Вьюгу со щенками к себе забрал, сделал им в сарае угол огороженный. Забот с ними меньше не становилось, щенки росли и кормились уже сами, но дрались и хулиганили, постоянно пытались выбежать на улицу. Катя с ними кое-как справлялась, Вьюга, конечно, помогала, как могла, но уж слишком их было много.

Умка, как и остальные, окреп и тоже хулиганил иногда, но по-прежнему держался особняком. Остальные щенки привыкли, что в общих игрищах он участия не принимает, и потеряли к нему интерес.

Незаметно пришла осень. Ночами становилось все холоднее, все чаще лили дожди, листья покрыли ковром дворы и улицы. Каждый погожий день был на счету, торопились собрать, что посеяли. К первому снегу наметили праздник урожая, на котором дед Федот пообещал раздать народившихся у Вьюги щенков.

***

Пятничным утром дед Федот вдруг услышал шум во дворе – там разговаривали и смеялись. Спустившись с печи, выглянул на улицу. Погода разгулялась, вышло яркое солнце, день обещал быть погожим.

Разглядев, кто смеется во дворе, дед Федот нахмурился. Дочка с мужем и старшим внуком приехали. Казалось бы, радоваться надо, да не все хорошо у деда Федота с мужем дочери получалось. Не то, чтобы он ее выбор не одобрял, в конце концов, сердцу не прикажешь, но точно другой доли желал дочери. С малолетства о ней заботился, как мог, оберегал от потрясений и слишком ранних разочарований и любил ее больше жизни. Дочь же выбрала мужа своенравного, задиристого, видеть дед Федот не мог, как он ею постоянно командует и как часто обижает мимоходом. Старший внук был копией отца, наверное, поэтому не очень и с ним отношения складывались, а вот Катя была больше похожа на мать, и с ней дед Федот жил душа в душу.

С шумом и хохотом дочь с зятем и сыном зашли в избу. Поздоровались, рассказали, что на выходные погостить приехали, да, может, Катю домой забрать, если захочет. Дед Федот, сославшись на заботы в поле, быстро ускользнул из дома, обещав к вечеру вернуться.

Катя была очень рада приезду родителей и брата – давно не видела, соскучилась. Разница с Захаром, так брата звали, была целых семь лет. Катя сильно к брату тянулась, а он вечно над ней шутил и подтрунивал, бывало, что и не очень-то по-доброму.

Кате хотелось рассказать родителям и Захару о Вьюге с щенками. Едва дождавшись, когда гости переоденутся и поедят с дороги, Катя отвела их в сарай и с гордостью показала загородку, в которой те обитали. Захар с интересом рассматривал щенков и Вьюгу и вдруг увидел Умку.

– А это что за зверь? – спросил он.

– Это Умка, – сказала Катя. – Он слабенький совсем родился, бабка Собачиха его выходила, теперь вот почти как все вырос.

– А почему он на остальных не похож? – спросил Захар.

– Такой родился… – смутилась Катя.

– И сидит в стороне от всех.

– Он всегда так, – еще больше смутилась Катя. – Он с остальными не играет, все больше в сторонке.

– Прямо белая ворона какая-то! – ухмыльнулся Захар.

– Он хороший! – обиделась за Умку Катя. – Мы с дедушкой решили его себе оставить, чтобы Вьюге веселее было.

– Чем он такой хороший? – прищурился Захар.

– Пойдемте, дети, по деревне прогуляемся! – чувствуя назревающее напряжение, позвала мать. – Катя, расскажи нам, что тут нового за лето произошло?

И они втроем отправились на улицу, прикрыв за собой дверь сарая.

Вечером, вернувшись с поля, дед Федот в избу не торопился, решил заглянуть в сарай, Вьюгу с потомством по- проведовать. Он любил наблюдать за ними. Все-таки как здорово бабка Собачиха придумала, хоть и попереживал он в ту ночь, когда Вьюгу в лесу оставил. Одиннадцать щенков, красивые, задорные, находились в постоянном движении. Вьюга обычно лежа наблюдала за ними, быстро разнимая маленьких драчунов, если их стычки перерастали из игры в свару. Улыбаясь, смотрел дед Федот на эту неумолкающую круговерть, как вдруг будто что-то кольнуло внутри. Что не так? И он понял – Умка! Где Умка? Дед Федот посмотрел и там и тут, проверил весь сарай, снова заглянул в загородку – Умки нигде не было.

Забежав в избу, дед Федот с порога спросил Катю:

– Ты Умку не видела?

– Видела, – сказала Катя. – Я маме с Захаром щенков показывала, он там был, как обычно, в сторонке сидел.

– А потом вы куда пошли?

– Потом мы по деревне гуляли, ненадолго в лес сходили, вернулись и все время в избе сидели.

– Пропал Умка… – выдохнул дед Федот.

– Как пропал? – подскочила Катя.

– Нет его в сарае, и во дворе тоже нет.

Катя выбежала из избы, залетела в сарай и стала искать во всех углах, отодвигая вещи, заглядывая под полки, да все напрасно – Умки нигде не было.

– Как же так, дедушка? – по Катиному лицу побежали слезинки. – Куда он мог запропаститься? Я сарай точно прикрывала, когда мы уходили!

– Не знаю, – помотал головой дед Федот.

– Погулять ваш Умка пошел! – услышали они голос Захара.

– Как так – погулять? – опешил дед Федот.

– Да так. Я, как его увидел, сразу понял – позор он для своей семьи. Еле выжил, на всех не похож, общаться ни с кем не хочет. И зачем он такой нужен?

Дед Федот побелел. Словам Захара он особо не удивился, не первый год его знал, но вот что с Умкой?

– И куда он погулять пошел?

– В лес, куда же еще! – ответил Захарс издевкой. – Пока Катька с мамкой языками чесали, я подумал, снесу его в лес, пусть погуляет. Найдет дорогу обратно, ну, пусть тогда дальше за всеми наблюдает, а не найдет – туда ему и дорога!

– Ах ты! – схватил дед Федот внука за рубаху, но тут подскочил отец Захара и оттолкнул деда Федота. Тот упал на землю, с трудом поднялся.

– Где? – немигающими глазами глядя на Захара, тихо спросил дед Федот.

– Не помню! – с той же издевательской улыбкой ответил Захар.

Плачущая Катя кинулась к деду Федоту, обняла его.

– Дедушка, пойдем в лес, будем звать Умку! Мы найдем его обязательно.

Дед Федот погладил Катю по голове, взял за руку, и они пошли в сторону леса. До темноты бродили в лесу, искали, звали, да все напрасно…

Умке было холодно. Он не понимал, почему все так резко изменилось, где мама, где остальные щенки, почему его взяли за загривок и, несмотря на пищащий протест, отнесли непонятно куда и бросили под дерево. Еще ему было немного страшно, а с другой стороны, любопытно – он впервые в жизни видел яркие звезды на ночном небе. Свернувшись клубком, он впал в полудрему.

***

Светила полная луна. Лес сбросил почти все листья, между деревьями поблескивали стянутые льдом лужицы. Дыхание обозначалось паром и это, после лета, было непривычно.

Между деревьев абсолютно бесшумно скользила волчица. В ней чувствовалась еще былая грация, но седина выдавала, что она пережила больше десятка зим, что для волков достаточно много. «Вот дурачье! – подумала она. – С кем тягаться вздумали, опять нагоняй получат».

Сын приставил к ней двух молодых волков из стаи, чтобы те следовали за ней, когда она уходила в лес. Сколько ни пыталась она объяснить, что это ни к чему, что если с ней что-то случится, значит так тому и быть, и что больше всего в лесных прогулках ей нравится одиночество, он был непреклонен, он переживал за нее. Спорить с этим было сложно, и она иногда терпела молчаливое сопровождение, а иногда, как в эту ночь, вспоминала, как в детстве играла в лесу в прятки, и избавлялась от него. Сын ругался страшно, на нее, на молодых волков, ей было совестно перед ним и жалко своих ни в чем не виноватых сопровождающих, но она не могла себе отказать в лесной прогулке в одиночестве.

Остановившись, она втянула носом воздух и задержала дыхание – лес пах так же, как когда она встретила молодого волка из чужой стаи. Он был сильно ранен, за ним тянулся кровавый след, он еле стоял на ногах. Но, увидев ее, собрался и принял грозную стойку. Ее поразила отрешенность в его глазах, в них читалось, что, несмотря на слабость и усталость, он готов вступить в схватку,

возможно, последнюю. Она подошла совсем близко, почти коснулась носом его уха и прошептала:

– Успокойся, я не желаю тебе зла!

В этот момент силы его оставили. Она помогла ему забиться в нору под корнями вековой сосны и помчалась к отцу. Тот не сразу решил помочь чужаку, но она его уговорила. Какое-то время молодой волк отлеживался, а потом остался с ее стаей. Чужак был хитрым, сильным, удачливым, и, когда через пару зим ее отец не вернулся с очередной охоты, его выбрали вожаком.