Записки студента-медика. Ночь вареной кукурузы

– С дровами понятно. А варить в чем?

– Как в чем? В ведре, разумеется, ты там пошукай, у вас в сенях ведра должны стоять. По крайней мере, когда кровати завозили, дней пять назад, я их там видел. А если что, то я и ведро вам свое выделю, если ваше увели. А вода в колодце. Отличная вода: ее можно пить прямо так. Никакой микроб в ней не водится: чистейшая и очень вкусная.

– А где колодец?

– Да, рядом! Сейчас покажу, – сказал довольный Серега, бережно убирая полученную от Твердова трешку во внутренний карман пиджака.

– Эй, Анисимов, ты чего там застрял?! – дверь, из квартиры, ведущая в сени отворилась, и недовольный Ольгин голос потребовал немедленного возвращения мужа.

– Ты, пока, иди, а я чуток попозже выйду, покажу тебе, где что расположено, – торопливо проговорил Серега, как солдат повернулся через левое плечо и спешно вернулся в дом.

Глава 3

На улице Твердов облегченно вздохнул. От свежего утреннего воздуха у него буквально закружилась голова. Какой все же там гадкий запах в доме у Анисимовых. Судя по часам, провел в ней не больше часа, но возникло ощущение, что целую вечность.

Где-то совсем рядом, за соседским забором через дом, вдруг заголосил петух. Немного погодя ему откликнулась еще парочка запоздавших крикунов, где-то на другом краю деревни. Теперь они уже втроем во все петушиное горло начинали новый день. Туман значительно рассеялся, обнажив флагшток с болтающейся внизу мокрой тряпкой красным флагом и мертвого вида железную печь, о которой столько все говорили. Твердов попытался отжать флаг руками, но он от этого только еще больше скукожился и превратился толстый скрученный в жгут кусок красной материи.

– Да не трогай ты его, не выкручивай, потом высохнет и сам расправится, – произнес выбравшийся из общего туалета Пахомов. – Привет, командир. Брось флаг, с ним ничего не случится. Лучше скажи, что с толчком делать? Я минут двадцать ждал, пока оттуда наши барышни вылезут. Чего они там так долго? Не понимаю.

– А ты вот у них и спроси, – ответил Твердов, пробуя, как скользит веревка, к которой привязан флаг.

– Нет, я серьезно, – нахмурился Пахом, – что за беспредел: выделить нам на всех один общий туалет. Общий! Там видел, какие щели?!

– Пахом, ты чего ко мне с какой-то ерундой пристал? – прищурился Твердов и с интересом посмотрел на приближающегося к нему Сергея Пахомова.

– Здрасьте, приплыли! А к кому я должен обращаться, если ты теперь у нас командир отряда. Ты командир, ты теперь и решай. Обустраивай, так сказать, наш повседневный быт. И общий туалет, это, извини, не ерунда. Это – бытовые неудобства. Сам-то куда бегаешь?

– Я – к соседу. Он разрешил нашим парням к нему в уборную ходить. Можешь воспользоваться его гостеприимством.

– От молодца! – просиял собеседник. – Уважуха! Да ты не так веревку тянешь, видишь, она перекрутилась вверху.

Вдвоем он быстро разобрались с верёвкой, ругая на все лады въедливого парторга Ендовицкого. Понемногу к флагштоку стали подтягиваться и остальные бойцы отряда. В основном мужской его части.

– А чего девчонки не встают? – поинтересовался Александр у гордо продефилировавшей мимо него в нужник несостоявшейся командирши Вики Глазовой. – Скоро же подъем флага.

– А я, лично, тоже еще не поднялась, – громко фыркнула в ответ Вика, не поворачивая в сторону Твердова голову. – Пока горячей воды в умывальниках не будет, девчонки не встанут. Ясно, командир?!

– Да, Саня, чего с водой делать? – заволновались остальные ребята, растирая руками заспанные лица и с надеждой рассматривая задумчивого Твердова, – Где воду брать? И желательно горячую.

– Что за шум, а драки нет? – как черт из табакерки появился вездесущий сосед Серега. – Что за проблема?

Твердов быстро представил бойцам отряда нового знакомого. Познакомились, постояли, перекурили это дело. После Серега сходил к себе домой и принес большое чистое железное ведро и кипятильник. С его помощью набрали в колодце воды. Занесли ведро в комнату и, вставив в него кипятильник, подключили к розетке. Тут обнаружилось, что из пяти имеющихся в комнате розеток работают всего две. Через пятнадцать минут горячая вода поступила в умывальники.

Пока суть, да дело, мальчишки нашли еще два ведра, оказавшихся вставленными друг в друга и засунутые под кровать.

– А я думаю, что так жестко спать, – хихикнул флегматичный парень Костя Голиков, приехавший из города Южно-Сахалинска.

Высокий, тучный, с черным пушком на пухлых щеках «а ля Пушкин», он сразу же заработал кличку «Тормоз». Костя целую ночь проспал на ведрах, так и не уразумев, почему пружины кровати оказались такими жесткими, и что за твердый предмет под ним находился. Только когда извлекли на свет божий примятые с боков ведра, все и разъяснилось.

– Ты что, земеля, не ощутил, что на ведрах спишь? – присвистнул Паша Чиж – высокий сильный парень из города Корсакова. – Ну, ты и тормоз! – Так и прилипло.

– Надо вам дежурных выделять, чтоб и воду к подъёму – отбою нагрели и после того, как уедете на работы, за порядком следили и уборку в помещениях произвели, – незаметно от всех шепнул на ухо Твердову многоопытный Серега. – Предыдущие студенты всегда так поступали: оставляли одного парня и двух девушек.

– Ну, двух жирно будет, – оценил его совет Александр, – а вот одну девушку и парня надо выделить.

Пока ребята умывались, чистили зубы, громыхая на всю округу металлическими сосками умывальников, время шло. Твердов довел до общего сведения свое предложения о назначении дежурных.

– Надо тех оставлять, кто себя плохо чувствует, – одна из первых поддержала идею явно чем-то недовольная Вика. Ей очень не понравилось плескать на лицо и шею из умывальника на глазах у всех, пускай и подогретую воду из одного из лучших колодцев деревни. Что это за мытье?

– Не успела приехать и уже заболела? – покосился на нее командир отряда.

– Да, а чего тут такого? – девушка тщательно вытерла лицо красивым махровым полотенцем, где на красном фоне был выбит черным команданте Че. – Я, вот, уже, себя плохо чувствую: эта мерзкая скрипучая кровать, на которой мне пришлось сегодня спать, и жужжащие над самым ухом комары совсем меня доконали. Я всю ночь почти не спала. Теперь вот ужасно болит голова и дико разламывается спина.

– Вика, так на этой кровати тебе целый месяц предстоит спать. И что целый месяц станешь отлынивать от работы? – подошла к ней Надя Веселова, хозяйка магнитофона «Томь 303». – Мне тоже, не совсем комфортно тут, да еще с такой соседкой, как ты.

– А это еще почему? – вспыхнула Вика.

– А храпишь ты громко!

– Кто я?! Сама ты храпишь! Я всю ночь глаз не сомкнула!

– Вика, не хорошо так говорить, – присоединилась к разговору Маша Старцева, – ты на самом деле всю ночь жутко храпела. – Моя кровать с другой стороны от тебя, и я, извини, полночи пыталась заснуть под твои оглушительные всхрюки.

– Девчата, не ссорьтесь, – Твердов вклинился между ними, – храп – это абсолютно нормальное явление. Ненужно из-за такой мелочи в первый же день выяснять отношения.

– Да, никто бы и не стал ничего выяснять, – нахмурилась Надя, если бы кое-кто не оказался самым умным среди нас и решил в первый же рабочий день закосить под больную.

– Это ты на кого намекаешь? – насупилась Вика. – На меня? Но у меня, правда, болит голова и спина разламывается. Вряд ли я смогу в чистом поле, согнувшись в три погибели ходить по рядкам и картофель собирать.

– Хорошо, у тебя болит голова, спина, – как можно мягче продолжил разговор Твердов, – а как же ты с больной головой, да спиной останешься дежурить?

– Вот так и останусь!

– Как так? Картошку ты собирать, согнувшись в поле, не можешь, а подметать пол и таскать в ведрах воду….

– А что, еще и воду надо таскать?! – перебила его Вика.

– А как же? Она в умывальниках просто так не появится. Ее из колодца в ведре надо принести, нагреть кипятильником, разлить по умывальникам и разбавить холодной водой. Ну, это утром. Да при этом надо пораньше встать. А на вечер, думаю, воду можно просто залить в умывальники: там она сама нагреется за день на солнце. А для этого не один раз придётся колодец навестить.

– Что-то ты тут слишком много нагородил. Ты хочешь сказать, сказать, что девочка должна носить полные ведра воды?

– Носи по полведра, по четверть, сколько унесешь, – пожал плечами командир отряда. – И носит не девочка или мальчик, а дежурный по общежитиям. Плюс еще нужно будет убрать прилегающую территорию, наколоть и сложить дрова для печки, плюс…

– А ты знаешь, кажется, у меня голова уже проходит, – Вика приложила руку ко лбу, – и спина почти не болит.

– Вот и замечательно! Тогда назначу дежурных по списку: в алфавитном порядке. Кто у нас там первым значится?

– Эй, Твердов, – окликнул его Пахом, – кажись парторг приперся. Вон его рожа среди деревьев мелькнула.

– Как ты называешь парторга колхоза, представителя нашей славной коммунистической партии, – хихикнул Миша «Пакет».

– Ой, извините, – Пахом изобразил подобие быстрого реверанса, – я оговорился: наимерзчайшая рожа! Гы-гы-гы!

– Так, парни, угомонились уже, – зацыкал на них Твердов.

– О, глянь, «Председатель» наш решил перед парторгом местным прогнуться, – скривился Пакет, – что не нравится, как твоего Ендовицкого Пахом окрестил?

– Почему, очень даже нравится, – повернулся к нему лицом Твердов, ставший теперь с легкой руки Пакета «Председателем», – поэтому, как он к нам поближе подойдет, гаркни ему прямо в эту его рожу. Заяви, что она у него мерзкая, даже наимерзчайшая. Ну, чего стушевался, давай, дерзай! О, сразу и хвост поджал, и глазки потупил! Давай, Пакет, кричи громче! Мы все слушаем.

– Доброе утро, комсомол! – зычным голосом поприветствовал бойцов отряда запыхавшийся от быстрой ходьбы Ендовицкий, утирая с лысины выступивший пот. – Чего не поделили? Что надо там кричать?

– А вы у него спросите? – «Председатель» кивнул в сторону заметно перетрухавшего Пакета. – Он как раз знает.

– Да не, мы тут шутим так между собой, – натужно улыбнулся Пакет и растерянно посмотрел на Пахома.

– Да, товарищ парторг, – пришел ему на помощь Пахом, – мы тут промеж себя балуемся, шалим.

– Ясно, – Ендовицкий не торопясь сложил носовой платок и убрал его в карман идеально отглаженных брюк (когда только успел?), прищурившись от утреннего солнца, – ну все, шутки в сторону. Где ваши преподаватели? Еще не пришли? Уже без пяти семь. Или вы решили перенести подъем на более поздний час? Насколько тогда, если не секрет?

– Так, а чего их ждать? – нашелся Твердов. – Подъем для нас, а не для преподавателей. Или вы полагаете, что преподаватели каждый раз станут тащиться через всю деревню, чтоб нас проконтролировать? Мы уже давно в няньках не нуждаемся.

– Золотые слова! – улыбнулся довольный парторг. – Тогда давайте начинать подъем флага, где остальные ребята? Где ваш магнитофон? Где кассета с гимном, что я вам вчера выдал?

Ровно в семь, как планировал Ендовицкий устроить утреннюю линейку, не получилось. В начале магнитофон «зажевал» кассету, и ее пришлось вручную перематывать карандашом.

– Ребята, а может, пока сами споем? – с улыбочкой предложил парторг. – Думаю, пары куплетов будет достаточно.

Но оказалось, что, кроме Вики Глазовой и ещё троих бывших школьных комсомольских активистов, куплета гимна больше никто не знал, или не признавался, что знает. Большинство ребят могли только произнести первые две строчки, а уж спеть куплет целиком деликатно отказались. Ендовицкий выстроив первокурсников полукругом вокруг флагштока, встал в центр образованной «подковы» и попробовал, сам затянуть гимн. Его никто не поддержал. Даже Вика.

Ендовицкий с выражением, стоя по стойке смирно, громко пропел первый куплет гимна и остановился. Посмотрел, как Паша Чиж, быстро крутя пальцами простой карандаш, вставленный в отверстие кассеты, пытается перемотать «зажёванный» участок магнитной пленки, тяжело вздохнув, произнес:

– Александр, поднимай уже флаг! Похоже, сегодня гимн полностью мы не услышим.

Твердов, имитируя строевой шаг, подошел к флагштоку и с силой потянул за веревку. Мокрое полотнище отчего-то поехало вниз.

– Не в ту сторону тянешь, в обратную надо, – подсказал ему Пахом, стоявший ближе всех.

– Это что у вас такое?! – оживился парторг, засеменив к флагштоку, – Почему флаг опустился, а не поднялся?

– Не знаю, – пожал плечами Твердов, пытаясь выдернуть ткань флага, вклинившуюся в металлическую петлю для прохождения веревки.

Мокрая ткань намертво спаялась с узким кольцом и никак не желала выходить гнезда. Чересчур мощное усилие грозило порвать красный стяг.

– Дай-ка я попробую! Какой идиот, привязал таким макаром флаг?! – злился Ендовицкий, силясь освободить символ государства от стального захвата ржавой петли. – Какой дебил так присобачил?!

– Так вы сами и привязали его вчера вечером. Поначалу он у вас поднимался вверх. А потом что-то там не понравилось, и вы его еще раз перевязывали, – с усмешкой напомнил ему отстранённый в сторону Твердов.

– Разве это был я? – вдруг резко осёкся парторг. Со стороны могло показаться, что он прикусил язык.

Наконец флаг взвился вверх. Достигнув вершины, он повис там большой толстой сосиской без каких-либо признаков жизни. Ендовицкий покраснел, до состояния вареного рака и принялся раскачивать веревку на флагштоке из стороны в сторону, пытаясь таким приемом расправить полотнище.

– Всем доброго утра, мы ничего не пропустили? – из-за спин стоявших полукругом бойцов на сцену вышли пропавшие преподы. От Сергеичей чувствительно несло стойким перегаром.

– Что ж вы, товарищи преподаватели, опаздываете? – недовольно крякнул парторг, отняв, наконец, руки от флагштока. Похоже, до него дошел весь комизм ситуации.

– А, собственно говоря, в чем дело? – насупился хирург Виктор Сергеевич, недоброжелательно посмотрев на парторга.

– Дело в том, что мы с вами вчера договаривались начать трудовой день с подъема флага и под гимн Советского Союза, – последние слова Ендовицкий произнес с долей пафоса.

– Мы?! Договаривались?! Послушайте, уважаемый, а вы ничего не попутали? Мы, кажется, не члены вашего ммм…славного колхоза, и посему вы нам здесь не указ!

– Витя! Витя! – Полоскун дернул за рукав Мохнатова. – Прекрати скандалить.

– Смею напомнить, э-э-э, Виктор Сергеевич, кажется, что вы все – он обвел взглядом и повеселевших бойцов и страдающих похмельем преподов, – прикомандированы на время уборки урожая к нашему колхозу «Красный пахарь». Поэтому вы на это время влились в наш прославленный коллектив со всеми вытекающими, – пропустив мимо ушей, недовольство Виктора Сергеевича, со змеиной улыбочкой прошипел Ендовицкий. – И не мне вам объяснять, как важен в идеологическом плане такой момент, как подъем государственного флага. Вы коммунист?

– Я – беспартийный! – дыхнул на парторга мощным перегаром Мохнатов. – И не желаю участвовать во всем этом цирке. Мы сюда урожай приехали собирать, а не по стойке смирно под гимн стоять.

– О-о, что я слышу?! Подъем флага – имеет не только бытовое значение, но и политическое. Весьма скверно, что вы этого не осознаете. При случае я буду вынужден доложить вашему руководству.

– Юрий Ильич, ну зачем же так сразу пороть горячку, – Полоскун аккуратно взял под ручку Ендовицкого и отвел его к росшему неподалёку тополю.

Пока они там тихо переговаривались между собой, строй распался, и расслабившиеся бойцы стали вполголоса обсуждать увиденное. Мохнатов с отрешённым видом облокотился об флагшток и закурил.

– Виктор Сергеевич, там, на крыльце полное ведро холодной воды стоит. Кружка рядом, – подмигнул ему Твердов.

Мохнатов вразвалочку подошел к крыльцу дома парней, нагнулся, зачерпнул полную и жадно, проливая на небритые щеки и шею воду, осушил все до капельки. С довольной улыбкой отер рукой рот и набрал еще одну. Напившись, хирург не спеша вернулся назад. К этому времени парторг и Полоскун закончили переговоры и оба довольные вернулись к заждавшимся их ребятам.

– Ладно, бойцы, мы тут с Максимом Сергеевичем основные вопросы обговорили, надеюсь, в дальнейшем сбоев никаких не произойдет, – не глядя на Мохнатова радостно сообщил Ендовицкий, – и мы с вами дальше без проблем соберем урожай. Сейчас составьте список, чего вам не хватает, передайте его вашему командиру, а тот в свою очередь председателю, и подходите в столовую. Николай Кузьмич туда подойдет часам к восьми. А мне нужно бежать дальше.

Ендовицкий еще раз улыбнулся и, повернувшись через левое плечо, направился к калитке ведущую на улицу.

– «Союз нерушимых республик свободных…», – понеслось ему в след из динамика заработавшего магнитофона.

– Очень актуально, – буркнул под нос парторг и, не оборачиваясь, вышел на проезжую часть.

– А что, если я только перемотал, – развёл руками Паша Чиж, – этот жлоб впихнул нам какую-то покоцаную кассету и думает, что она станет хорошо играть. Ее уже раз десять минимум зажевало еще до нас.

– Ладно, не бурчи, – похлопал его по спине Полоскун, – я договорился с парторгом, что обойдемся без гимна.

– И без подъема флага? – оживились ребята.

– Нет, от подъема флага отвертеться не удалось. Тут уж ничего не попишешь.

– Максим Сергеевич, а нельзя его послать куда подальше? Кто он такой? Какой-то парторг, какого-то колхоза «Красный пахарь», – с брезгливым выражением лица поинтересовался Пакет.

– Этот, как ты его назвал, «такой» так может тебе подгадить, что мигом из института вылетишь, не успев ощутить все прелести студенчества. Завтра же домой отправит. Не буди лихо, пока оно тихо.

– Не знаю, шугаться какого-то упертого парторга, поднимать по утрам знамя, вечером его опускать. Фи-и, бред!

– Для тебя, может, и бред, тебе, может, и все равно: вышибут тебя из института или нет, а мне нет! – накинулась на него Вика Глазова. – Я не для того в него поступала, столько нервных клеток истратила, чтоб из-за такой мелочи и отчислили. От тебя что убудет, если ты две минуты утром постоишь вместе со всеми?!

– Ладно, ладно, – отошел от нее Пакет, – чего ты сразу набросилась? Надо, так постоим, правда, Пахом?

– Ну, постоим, – скривился Сергей Пахомов, – надеюсь, речевку не нужно будет орать? Типа: – Кто шагает дружно в ряд? Пионерский наш отряд!

– Ну-у, Сергей, ты уж совсем хватил лишку, – протянул Максим Сергеевич, – никто от нас таких вещей не требует. Я, признаться, не пойму, чем вы не довольны? Ведь подъем флага утром красивая традиция. На флоте, вон, на каждом боевом корабле поднимают.

– Максим Сергеевич, мы же не на флоте, – произнес стоявший за его спиной Твердов. – Мы приехали сюда, собирать колхозную картошку. Так давайте уже заниматься тем, для чего прибыли.

– А одно другому не мешает, – возразил ему Полоскун. – Ты, между прочим, поступил в советский ВУЗ, в государственный, и у вас будут такие предметы как история КПСС и марксистко-ленинская философия, и научный коммунизм. Последний, кстати, входит в число государственных экзаменов.

– Научный коммунизм?

– Да, представь себе! А ты что, не знал?

– Честно признаться, нет. И что, если я не знаю научного коммунизма, то не смогу работать врачом?

– Советским врачом, Александр! Улавливаешь разницу? И бумага, написанная Ендовицким, в партком института очень осложнит жизнь тому, кто этого не понимает. Все, ребята, хватит дискуссий, пора уже выдвигаться в столовую, а там и в поле. Лучше прикиньте, чего вам не хватает, и составьте список. А ты, – он медленно повернулся к насупленному Виктору Сергеевичу, – отойди, пожалуйста, надо пошептаться.

Минут через сорок нестройной колонной, под предводительством Сергеичей первокурсники пошли по пустынным улицам деревни к колхозной столовой. С ними не было только двух бойцов: Светы Александровой – неприметная маленькая блондинка с длинными белесыми ресницами, смеющимися голубыми глазами и увалень Костя Голиков, с легкой руки Паши Чижа – «Тормоз». Их фамилии в списке бойцов отряда значились первыми по алфавиту, поэтому они остались дежурить по лагерю.

Костя удивился, когда знающие ребята шепнули ему, что Света не так проста, как кажется на первый взгляд. Что ей не так давно исполнился двадцать один год, и она успела окончить медицинское училище, и поработать пару лет акушеркой в городском роддоме. До того юной и невинной она казалась со стороны, что больше напоминала прилежную старшеклассницу. Только глаза и выдавали в ней уже повидавшую трудовую жизнь девушку. Рыхлый и высокий с черными кудрями Костя сразу «запал» на маленькую и стройную Свету – красивую блондинку с прямыми, длинными волосами. Оттого он безропотно остался дежурить по лагерю, хотя до этого не очень-то и хотел наводить порядок в расположении отряда.

Твердов, уже окрещённый первокурсниками «Председателем», волевым решением пресек нездоровую возню среди бойцов за право дежурить: некоторые личности, видите ли, пожелали стать вечными дежурными. «Председатель» взял список отряда и быстренько набросал расписание. Народ покряхтел, пошумел, но разум взял вверх.

А раз дежурным не надо ехать в поле, можно на прием пищи приходить позже. Чего всем вместе толкаться? От столовой до общежитий – десять минут ходу прогулочным шагом. Костя и Света остались в лагере.

К удивлению бойцов отряда столовая оказалась абсолютно пустой. В тишине было слышно, как глупая, заблудившаяся муха билась об оконное стекло, пытаясь вырваться на свободу.

– Мы, стало быть, самые первые? – обрадовался Полоскун, после обмена приветствиями с работниками столовой.

– Вы самые последние, – хихикнула повариха Ольга, симпатичная пышка, казавшаяся постарше своей товарки Марины.

– То есть как это последние? – перестал улыбаться Полоскун. – Ведь в столовой-то никого кроме нас, нет. Столы стоят ровно, скатерти чистые. Неужели уже кто-то позавтракал?

– Товарищ преподаватель, вы что, смеётесь? Правильно сказать: ни еще, а уже никого нет. Здесь, между прочим, в семь тридцать последний работяга позавтракал и уехал в поле. Летом мы с шести утра открываемся, а сами к четырем приходим, чтоб все приготовить и накрыть.

– А чего так рано?

– Как рано? Страда же! К нам теперь в основном одни механизаторы приходят, многие прямо в поле ночуют, рядом с техникой. Даже домой не заходят. Поедят и обратно за работу. Пока хорошая погода стоит, надо успевать.

– Колоссально! – восхитился Виктор Сергеевич, намывая руки под висевшим в углу умывальником. – Надеюсь, на нас это не распространяется: пахать с восхода и до заката.

– Так, это по личному желанию, – пожала плечами вторая повариха Марина, румяная девушка лет восемнадцати, – большинство мужиков работает добровольно. Никто их не принуждает ночевать в поле. Просто так удобно. Заехал, перекусил и дальше паши. Домой ездят ночевать только семейные и пожилые. А молодежь вся у своих тракторов, да комбайнов ночует. Ведь пока все не уберут, никто из них отдыхать не станет.

– И как выдерживают? Не бузят?

– Так, а чего, все же понимают, что сейчас главное – это урожай. Все наши парни переживают.

– Виктор Сергеевич, вы к чему такие странные разговоры ведете? – насторожилась сидящая за ближайшим столом Вика Глазова, намазывая столовой ложкой на кусок хлеба домашней выпечки большой кусок сливочного масла. – Не думаете ли вы, что и мы тоже в поле станем ночевать?

– Разумеется, не думаю, – вытер руки вафельным полотенцем Мохнатов, – наоборот, я полагаю, что такой трудовой порыв явно не про нас.

– Не переживайте, вас точно никто не станет просить так рвать себя, – хмыкнула Марина. – Студенты у нас работают с девяти и до семи.

– А почему до семи? – насторожилась Вика.

– Потому как с семи часов для вас ужин. С часу до двух обед.

– А до поля далеко?

Ответить Марина не успела, так как в столовую энергичной походкой вошёл собственной персоной Николай Кузьмич Савин – председатель колхоза. Поздоровавшись с уплетавшими за обе щеки свой завтрак первокурсниками, он поздравил их с первым рабочим днем и объявил фронт работа на сегодня. Предстояло убрать картофельное поле в трех километрах от деревни.

– Картофелекопалка уже там, подкапывает, надо постараться к девяти уже быть на месте. Автобус за вами сейчас подъедет, – закончил свое выступление Николай Кузьмич, – вопросы у кого имеются?

– Да, у меня вопрос, – из-за стола поднялась Инга Горячева – смазливая девушка с копной непокорных огненно – рыжих волос и зелеными глазами, – а когда у вас дискотеки в деревне бывают?

– Горячева, ты чего? – накинулся на нее Полоскун, сидевший за соседним столиком и уминавший вторую порцию пышного омлета. – По существу задавай вопросы, по существу.

– А я что, не по существу разве? – надула полные губки Инга. – Насчет работы мне все ясно. А вот как с отдыхом здесь обстоят дела?

– Дискотеки у нас по средам и субботам, иногда и по воскресеньям проводим. Клуб у нас хороший, новый в два этажа из белого кирпича. Только в прошлом году сдали, – улыбнулся Савин, – всю полагающуюся аппаратуру закупили. Так что милости просим. Еще есть вопросы?

– У меня есть просьба, – поднял руку, закончивший завтракать Твердов, – надо от нас две лишние кровати убрать из мужского общежития, и у меня еще к вам целый список чего бы нам нужно.

– Ну, пойдем на улицу, обсудим, – кивнул Николай Кузьмич и первым вышел из столовой наружу, обмахиваясь кепкой от духоты.

– Горячева, ты чего себе позволяешь?! – вновь приступил к ней Максим Сергеевич. – Ты сюда что, отдыхать приехала или работать?

– А одно другому не мешает, знаете, как говорится: делу время, а потехе час.

– Максим Сергеевич, а я вот полностью поддерживаю Ингу, – пришла ей на помощь Зина Краснова, худая вертлявая девушка, не лишенная обаяния, – мы же не должны сутки напролет копать эту картошку. Нам и отдых полагается. Почему нельзя сходить на дискотеку? Мы же вас не спрашиваем, как вы с Виктором Сергеевичем после работы расслабляетесь.

– Ну-у, – замялся заметно покрасневший Максим Сергеевич, от него все еще попахивало принятым накануне, – конечно, вам не возбраняется посещать местные дискотеки. Только не уверен, что у вас хватит сил еще и на танцульки. Поверьте, моему опыту: за день вы на поле так умаетесь, что ни о каких развлечениях уже и думать не сможете. Будете думать, как бы поскорее до кровати доползти.

– А вот здесь вы ошибаетесь, – ухмыльнулась Инга, – еще как сможем, – да? – тут она лихо так подмигнула сидевшему напротив нее Леше Макарову, что тот чуть не подавился куском сладкой ватрушки с творогом. – Если нам местные подсобят, то мы и у себя ее сможем организовать хоть каждый вечер, не обязательно ждать среды или субботы. Правда?

Леша попытался что-то изречь в ответ, но то ли о смущения, то ли от того, что рот оказался забит выпечкой, вышло что-то нечленораздельное. Другие ребята, сидящие за соседними столами, одобрительно загалдели. Видно было, что разговоры о дискотеке им пришлись по душе.

– Нда, хлебнем мы еще проблем с этой Ингой, – подумал про себя Виктор Сергеевич, обводя взглядом ладную фигуру девушки, затянутую в синее хлопчатобумажное трико. – Надо за ней глаз да глаз иметь, – но вслух Мохнатов ничего не произнёс, а продолжил молча приканчивать завтрак.

Инга же, закончив есть, дождалась пока насытится Макаров, и встала вместе с ним из-за стола. Леша сделал равнодушный вид, и нарочито медленно понес свой поднос с пустой посудой к окну мойки.

– Ой, извини, – ойкнула шедшая сзади него Инга, споткнувшись на ровном месте и несильно, но ощутимо ткнувшись правой грудью Макарову в спину, – чуть не упала.

– Ничего страшного, – машинально ответил Алексей и заметно покраснел. Легкая футболка, надетая на него в столь ранний час, явно не спасла от коварного нападения.

Став невольным свидетелем этого маневра, Мохнатов поначалу решил немедленно вмешаться и предупредить молодую, но уже, похоже, бывалую сердцеедку о нормах морали. Однако после как следует все обдумал и махнул рукой: ему что, больше всех надо? Все равно эта Инга своего добьется, не мытьем, так катаньем. Открыто запретишь, пойдет на разного рода ухищрения, а Лешу, или еще кого, все равно захомутает. А так хоть она на виду будет. Виктор Сергеевич уж очень хорошо знал таких вот чересчур активных девушек, доводилось в своё время с ними, кхе, кхе, общаться.

К половине девятого бойцы отряда высыпали из столовой и расположились прямо на траве, росшей вокруг столовой. Внутри помещения остался один Рома Попов. Он активно строил глазки повару Марине и, стараясь быть остроумным, звонким голосом травил сальные анекдоты, пересыпая их собственными комментариями. Девушка заразительно смеялась, а довольный Рома ходил вокруг нее гоголем и свысока просматривал через распахнутую дверь на своих наблюдавших за ними товарищей.

Автобус отчего-то запаздывал. Сытые и умиротворенные первокурсники лениво перебрасывались фразами, изредка поглядывая на пустынную улицу, где, по их мнению, вот вот должен показаться автобус. Преподы стояли в стороне и что-то вполголоса обсуждали с серьезным Твердовым. Разомлевшая Инга уже сидела бок о бок с заметно окрылившимся Лешей Макаровым и нежно ворковала, бросая на него томные взгляды. В общем, никто и не заметил, как громыхая дощатым кузовом, выбивая грязными колесами серую пыль, к столовой лихо так подкатил грузовик ГАЗ-52.

– Здорово! Вы, что ли студенты будете? – из голубой кабины автомобиля высунулась взъерошенная голова молодого парня.

– Ну, мы, – за всех ответил рыжий Андрей Стеклов, ближе всех оказавшийся к машине, – а в чем дело?

– А тогда полезайте живенько в кузов, я за вами приехал, – радостно сообщил водитель, спрыгивая на землю.

– Что значит «за вами прибыл»? – недовольным тоном переспросила его Вика Глазова, поднявшись с узкой лавочки, стоявшей рядом со столовой.

– А то и значит, – ничуть не обидевшись, ответил парень, – что я вас повезу в поле. Автобус у Михалыча сломался. Сегодня он на ремонт встал.

– И как мы, по-вашему, должны ехать в кузове? – надвинулась на него Вика.

– Там лавки приделаны, на всех хватит! А вам я помогу в кузов забраться, – подошел к ней водитель, на проверку оказавшийся, высоким, широкогрудым видным парнем лет двадцати пяти с небесно – голубыми глазами и черными кудрями. Одет он был в замасленный черный комбинезон и грязную синюю рубаху в крупную черную клетку. Шея у него оказалась почти черной от многодневной грязи… И разило от этого красавчика таким едким потом, как от того козла, что был привязан к колышку длинной капроновой веревкой с обратной стороны столовой.

– Нет, спасибо! – вскинула перед собой руки Вика, словно ставая невидимый барьер между собой и шофером. – Я на этом драндулете точно не поеду! Эй, товарищи преподаватели, командир Твердов, решите проблему с транспортом.

– Какой же это драндулет? – улыбнулся водитель. – Это грузовой автомобиль ГАЗ – 52, он специально приспособлен для перевозки людей. Все наши девчата на нем ездят и не кривятся.