в обнимку с желудем галдят.
Боярышника красный плод
пестреет на кустах,
птиц приглашая к пиру.
И шишки под ноги летят,
и дятлы с радостью долбят
в деревьях тайники.
Вороны, облепив дубы,
мне говорят, что не хотят зимы,
кукушка прерывает их,
отсчитывая всем года.
На всех нас ласковое солнце
кидает золотую пыль
последнего тепла.
* * *
Сосны в иней наряжу, березам стволы отбелю,
в снежные шапки все кусты наряжу,
сосульки в кленовые ветви вплету
и все тропинки запорошу.
Белкам шишки в сугроб потрушу,
замерзшим птицам на ветку
закатный солнца луч пущу,
нити серебра в косы ивам заплету.
На замерзшие ручьи и долины
снежную лавину, словно покрывало,
бережливо опущу и колыбельную
матушке-земле спою.
* * *
Засну крепким сном в одной из могил,
пусть гроб будет моей последней колыбелью.
Пусть убаюкает меня ветер, прилетевший
с дальних полей, сладким напевом тлена.
Но вечность стучится в мою последнюю
земную обитель, давая понять,
что это еще не конец:
пусть я в обличии другом,
пусть я всего лишь тень от жизни былой,
да здравствовать духу моему в небесном саду.
И звезды проливают свой волшебный свет
на мой, невидимый людскому оку силуэт.
Свободой от земных забот укутаюсь я с головой,
и крылья вырастают у меня за спиной,
они сотканы из потоков лунного света,
пронизаны туманами речных снов.
* * *
В лесу однажды я гуляла
и между тропок заплутала
средь моря сосен и осин,
чуть не утопла в одной трясине.
Я вопрошающе за солнцем шла,
но нужной тропки так и не нашла.
Тем временем уставший день
галопом ускакал за горизонт,
взошла луна, – я выбилась из сил
и у болот легла в зеленый
мягкий мох.
Укрывшись листьями, заснула
под стрекотание сверчков
и уханье совы.
Но сон прервал престранный шум,
открыв глаза, я подошла к болоту
и голову склонила удивленно:
а там, на дне, Болотный царь
устроил пир, собрал русалок хор,
и леших в хоровод пустил,
лягушками всех накормил
и в тину обрядил.
Из пней столы соорудил,
кувшинками скатерть накрыл.
Пускаясь в пляс с русалкой,
все водоросли разворошил,
меня вдруг увидел
и в свое болото утащил.
Затем за стол со всеми усадил,
подарок в руки положил, –
браслет из жемчуга.
Потом на вальс галантно пригласил
и долго в танце, будто водяную лилию кружил,
вокруг уснувших рыб, в лесу водорослей,
зажег огни луны.
Мы танцевали до утра
и царь признался мне в любви,
и предложил остаться с ним.
Но солнца свет манил меня домой
и я сказала ему «нет»
и вдруг проснулась.
Рассвет пробрался тихо в лес:
пригрев поляну у болот,
он распустил дремавшие цветы
и поливал росой кусты.
Я осмотрелась:
«Неужто это был лишь сон?».
Но нет, сияет на руке браслет
и я в волнении с травы встаю,
к его болоту подхожу:
но там темно, не видно дна,
лишь тина и зеленая вода.
Я, сняв с себя сережки золотые,
отправила ему на дно, –
пусть знает, что не забуду я вовек его.
* * *
Надежда села в шлюпку и уплыла в морскую даль
искать твои следы, но якорь бросила среди грозы
и пленницей волны ушла на дно со сломанным крылом.
А вера у смертельного одра качала колыбель моей любви,
слезой дождя омыла жизни путь и ускользнула в небо:
махнув отчаянно рукой, растаяла средь звезд.
И скорбь, как верная сестрица, присела на мое плечо,
открыв уста, баюкала печальной песней об утрате.
* * *
Сметая хитро радость и беспечность с жизненной тропы,
беда задула свечи мира и зажгла огонь жатвы.
В предсмертном стоне исчезает лик надежды,
не успеваешь оглянуться, как в ногах пестреют
кандалы лишений и бессмысленной борьбы.
Рабыня обстоятельств, – теперь уж не хозяйка
собственной судьбы, как сотни… тысячи других,
тех, что вчера еще спокойно колыбель качали
и в будущее с теплотою взор кидали.
Нет сил избавиться от этих прочных пут,
как будто небеса на голову упали
и жажду к жизни псы из ада в кровавой тьме
предательски стирали.
* * *
Нас подменили в неравном бою
на марионеток, безвольно глядящих
в пустоту однообразных дней…
Нет нам приюта в царстве
безмятежных огней.
Мы исчерпали счастья родник
и иссушили озеро света.
Печатью смерти отмечены,
дорогой судьбы искалечены,
и каменеют наши сердца
в осаде, у ворот конца.
* * *
Секрет свой заверну в стихи,
посланье там отыщешь ты
про то, что помню о тебе,
хотя не виделись сто лет.
И в память яркий образ твой
навеки вписан мне судьбой.
И не скорблю в разлуке я,
ты вдохновляешь жить меня.
Мой талисман: ты светишь мне
во тьме, словно маяк
в бездонном синем море.
Букет надежды даришь мне во сне,
невидимой рукой отводишь горе
и высылаешь за границу моей судьбы
любую боль, моя любовь.
* * *
Взор кладбища с высокого холма
спускается, как солнца луч на город, –
там, в малодушном танце праздная толпа
на ярмарке злословий уродует цветы любви
и бескорыстной доброты,
втаптывая в грязь мораль и совесть.
И покупают украшения своей судьбы:
наряды ненависти и вражды.
И пьют за гордость и тщеславье,
роняя слезы в озеро обид,
не в силах мир и радость в дверь впустить.
И так до гроба, покуда ангел смерти
не пролистнёт последнюю главу,
вложив у изголовья сотню сожалений…
Десятки рук несут тебя на холм,
закрылись двери в город, –
обратно хода нет.
И мерзлая земля сомкнет тебя в объятья,
покроет мхом тайник твоих былых надежд.
Там Бог на закате мимо проходил
и мудрость в могилу твою опустил.
* * *
Можно ли нарисовать дверь в прошлое?
Распахнуть ее и убежать туда,
где был счастлив, где улыбки, смех
и кувшин надежд и леса мечтаний,
и любимый взгляд, – верности наряд.
Поцелуй любви и тревогам нет
входа в этот рай.
Омрачить его, не подвластен рок,
он, как тот росток, радостью цветет
в озере воспоминаний.
* * *
Затопили наши степи
бардовые реки,
разрастаются, словно грибы,
на наших кладбищах кресты.
Земля, приняв в свои объятия,
с немым укором укрывает их:
заклейменных проказой,
осененных заразой войны.
И певчих воронов тайный хор,
благословлял их на мор,
благословлял их на смерть,
и, взяв под руки правоту,
завернул вместе с ними
в простыню,
в последний путь отправил
и дверь в тот мир расплавил,
бесчестьем казней во имя лжи.
* * *
Не тратьте понапрасну время,
оно кометой пролетит
и след упущенных возможностей
на небе освятит.
И если любите, скажите,
не молчите, потворствуя судьбе.
Разлуку с любимыми долой уберите,
в самый ненужный ящик заприте.
Живите сегодня. Живите сейчас.
Рассвет вашей юности скоро погаснет,
с востока смерть с косой уже идет,
ларец с твоим концом несет
и сумерки сгущает на равнине.
Жизнь не приемлет промедленья,
она, – и горький мед и сладкий плен,
но оковы на нас наденет не она,