На перекрёсток с трактом они вышли через пару минут, Асуня даже досморкаться после слёз не успел. Светлый камень брусчатки белел, будто озеро в свете луны. Кай подхватил из кустов сумку с поклажей, взвалил на плечо, охнул, но поправил и направился на восток.

– Ты энтого? – спросил его Асуня. – Чаво кряхтишь-то?

– Пустяк, – отмахнулся друг. – Плечо болит сегодня – повредил.

– Так энто… – глуше сказал парень, – давай, что ль, я потащу, чаво разницы-то? Всё одно ж вместе идём, а я такие мешки по три таскал. Ну, когда мужиком-то был. Сейчас уж не ведаю, но один-то подыму, всё ж силушка из рук не ушла вся до конца-то.

Кайлиэль смерил его взглядом, а затем с сомнением, но всё же снял лямку и протянул ношу ему.

– Спасибо, – качнул он косами, а Асуня ухватил ремешок и перекинул себе через плечо, практически не почувствовав веса. – А довольный такой чего? – усмехнулся Кай.

– Так етого! Несу же ж! Гляди, не ушла ещё силушка, подзадержалась. Как думаешь, мож, я сильной бабой буду? Ну как баба Данья с хутора? Она порося с полменя ростом передвинуть от корыта до загона могла! О кака баба – огонь!

Эльф в который раз вскинул брови, но не ответил, а шёл, глядя слепым взглядом в центр дороги. Отчего-то Асуня смутился.

– Ты енто… Сам-то, вижу, тоже неказистай, небось, дразнили-то? Ты уж не грусти. Я, хоть и баба, да друзьями не чураюсь это самое, как Жорвель тот. Ты, вон, на помощь пришёл, хотя сам-то с тростиночку. С собой позвал, другом поименовал. Что бабой буду, не глумишься. Я, знаешь, как оно? Я вот не буду, как они-то, не. Я, коли другом назвал, то не предам уж. Так что не этыть, Кай. Не всем-то сильными быть да хоть как та же баба Данья. А так, глядишь, чего и сделаем, коли вместе-то.

Эльф вскинул брови ещё выше, притормозил, оглядываясь на спутника, а затем кивнул и уважительно поджал губы. Асуня чуть расправил плечи и зашагал дальше.

Поляна нашлась в четверти часа ходьбы от перекрёстка. Друзья сошли с тракта, пересекли пролесок по короткой тропе и расположились у кострища на двух стволах, что скамейками для путников служили.

– А энто как ить? – спросил Асуня, когда они набрали хворосту, и эльф принялся поджигать костёр кресалом. – Энто што ж получается-то? До Баталона уж завтра дойдём-то?

– Ну да, – кивнул друг и в очередной раз щёлкнул о кремень кресалом, да так неловко у него получалось, что ни искорки, ещё и выронил всё, что пришлось шарить по земле в поисках. – Тут на коне если, пару часов ехать всего, а ты думал-то?

– А я чаво-то всё считал, что далече… – протянул Асуня, присоединяясь к поискам. – Давай-ка я этыть, мне сподручнее, умею, – и он взял у эльфа найденный кремень и привычно принялся высекать огонь. – Мы, когда дитём я был, на телеге тудыть ездили, всегда по дня два добиралися.

– Так то на телеге, тьхе! – усмехнулся Кай, спокойнее расправив плечи и усаживаясь на бревно. – Видел я, как телеги тащатся, там уж неудивительно. Тут пешком-то идти вразвалочку день всего. Я сам в Гровеле ночевал, думал, уже к вечеру буду на месте, да вот… пошутили боги. Как обычно.

Эльф хмыкнул, а Асуня радостно охнул и принялся раздувать затрепетавший огонёк.

– Во-о-о-о, таперича согреемси скоренько, – довольно заключил он, когда язычки пламени устойчиво затрепетали, обнимая уже сучки потолще.

Кай потрошил сумку, доставая из неё одеяло и мешочек с припасами. Когда он протянул Асуне полкаравая с куском сыра, тот сначала смутился, а потом со вздохом принял.

– А я, энтыть, так ужо в горести-то энто самое, што и не скумекал-то с собой чаво взять. Ты, энтыть, Кай?

– Чего?

– Та коли проклятье-то снимем, в гости заходи, у нас харчей хватает. Бабка Идалья по всей деревне у нас пряха лучшая, ей несуть всего, так что употчуем, будь уверен!

Эльф усмехнулся и опустил взгляд на свой ужин.

– А я ж, энто, – начал с набитым ртом Асуня, оглядывая шелестящие посверкивающими в свете костра листьями кроны, – в городе-то и не бывал почти. А он тута рядышком! Наши-то ездють, да мне как-то не с руки. То козы, то хозяйство, то, энто… – он помрачнел, – с дружками-то… бывшими… ходил да гулял…

– А ты не думаешь, – аккуратно начал Кайлиэль, – что и к лучшему-то? Ну, я про друзей, с которыми только пить можно было. Говоришь же, что отвернулись от тебя, да? Как пить перестал.

– А дело говоришь… – Асуня задумался так, что из-за оттопыренной щеки даже вывалился кусок хлеба. – Энто ж, и правда, то как и друзья-то, коли ежели не пьёшь и не друзья-то вовсе? Эх, Кай! Хороший ты. Уж спасибо. Кто ещё со мной-то трезвым да бабопроклятым харчи-то разделил?

Друг пожал плечами, подкинул в костерок ветвей и принялся доедать. Прожевав достал из сумки флягу, глотнул и уже было хотел передать Асуне, но в последний момент как-то сморщился и убрал руку с флягой назад.

– Н-да-а-а… – протянул он. Потом почесал щёку, порылся в сумке ещё и выудил кружку.

– Асуня, – окликнул он.

– Чаво?

– А там вон бревно лежит. Вон-вон, у дуба. Притащи-ка его, а то ветки прогорают быстро, а его до утра хватит.

– И то дело, – согласился парень, встал и отправился за добычей. Вздрогнул от звука, будто кто кипятка в костёр ливанул, но, обернувшись, увидел лишь опадающее облачко и по-прежнему яркий огонь.

Когда притащил бревно, увидел что с его стороны у углей стоит кружка с травяным лирэном.

– Откудова? – удивился он, а эльф по-доброму улыбнулся и сказал:

– Так вина тебе нельзя, вот, достал из запасов – пей.

– А воды где взял? – продолжая морщить лоб, спросил Асуня.

– Да была в запасе, не бойся. Тебе хватит, а завтра мимо речки идти будем – наберём.

– Ты чаво же, прям из речки-то и пьёшь? – всплеснул руками Асуня. – Так животом маяться будешь, выдумал ещё-то!

– Кипячёная вода, Асуня, – ответил друг, раздув ноздри. Но потом внезапно чуть откинулся и вздохнул. – Но спасибо за совет, учту. Больше из реки пить не буду.

И улыбнулся. Асуня чуть смущённо дёрнул плечами, почесал нос и взял кружку за ручку через тряпку, что ему передал друг.

– Эх, хорошо! – сказал он, допив горячий чай.

Эльф чуть двинул головой, но лицо выглядело умиротворённым. Они чуть помолчали. О чём думал друг, Асуня не знал, а сам он смотрел на проглядывающее через кроны небо, на пробегающие тучки, в этот раз без седалищ, и мерцающие между ними звёзды. А ведь раньше он на них ежели и смотрел, то на плетне вися, когда до дому сил добрести не было. А сейчас, как в детстве почти.

– Слушай, Кай!

– М?

– А научи меня косы плести.

– Что? – фыркнул собеседник, но Асуня, глядя в небо, продолжил:

– Та чаво? Я ж, коли баба, то надыть. К нам городские заглядывають бывает, так у мужиков, как у баб, волосья до спины видал! У нас-то в деревне с бабскими волосами только ить бабы ходют, так мне ж таперича тоже знать надо. Как оно это.

Кайлиэль смерил его взглядом, вздохнул и сказал:

– Волосы не от пола длиннеют, а от предпочтения хозяина… – но тут же встряхнулся, в который раз медленно и терпеливо вздохнув, – Рано пока тебе. Косы отрастут – тогда. Не на чем плести ещё.

И он указал Асуне на голову, где в свете костра торчали светлые свалявшиеся лохмы, что не раз за последние сутки были дёрганы да мусолены.

– Дело говоришь, – опустил взгляд Асуня. – Эй, Кай?

– Чего?

– А этыть? Бабою… Мож не так уж и худо-то, а? – Эльф поднял бровь, но не отвечал, ожидая продолжения. – Ну а чево? Сидишь, пряжу ведёшь, мешки таскать не надо, драться. Ну пригожесть-то блюсти, косы те же, платья носить. У нас же чаво? Коли не кинул дальше всех чурбак, то всё – не видать тебе почёту. А бабам и кидать ничё не надыть. Их никто судить-то и не будет за слабость.

– А ты хочешь быть слабым? – склонив голову на бок, спросил эльф.

– Та кто ж хочет-то? – всплеснул руками Асуня. – Та не в том-то дело-то, Кай. Не хочу быть самым сильным, а таким вот быть хочу. Чтобы чурбак-то бросить, да неважно чтобы было, докудова кинул.

– А что тебе мешает сейчас? – деликатно спросил друг.

– Дык засмеют же ж! – опустил взгляд на него парень. – Я, вон, как-то тачку поднял да ветры пусти с натуги, меня с неделю ещё со всех углов энто самое! – и Асуня сжал губы и резко выпустил сквозь них воздух так, что аж слюни полетели.

Кайлиэль отпрянул, будто они через костёр долететь могли, но усмехнулся.

– Вон, – сник Асуня, – и ты смеёшься…

– Не над тобой, – примирительно качнул головой друг. – И не смеюсь, а так… Иногда так мило со стороны кажется, все эти деревенские… – и он поднял руки, как-то неопределённо поводя ими, будто указывая на все деревни мира. – Колорит. Есть такое слово.

– Не слышал, – замотал головой Асуня. – Да и ладно, что не смеёшься, то спасибо.

Они опять помолчали. В воздухе противно зазвенел комар, эльф поморщился и поднял руку, чтобы щёлкнуть пальцами, но остановился, вновь взглянув на спутника, что сидел, подперев щёку и глядя в огонь, и по-простому прибил комара ладонью.

– А ты сам-то хотел бы бабою быть? – спросил Асуня. – Тебе б сподручнее было. С косами такими. Да и стан у тебя девичий-то, он – отощавший какой, дажить, энто, бороды не растёт!

Кайлиэль поднял брови и медленно принял оглядывать обступавшие поляну стволы деревьев. В ровном дыхании, что вырывалось из носа над сжатыми губами, слышалось что-то, что у отца бывало, когда мамка ему на макушку опять приседала с распеканиями.

– Ты энтыть… – понуро сказал Асуня, – не хотел обидеть-то, прости, Кай. Ну что уж сделать, коли такой-то родился? У нас вон, тожить, энтот… Дядь Мерак – тощий, што щепка! Веслом перешибить можна! Дык мёд только у него-то вкусный на всю деревню! С Баталона даж видел, как приезжают к нему-то! А как Жорвель на него полез разок, дык тот улей открыл, ох и бежали мы! Так что ты энтово… ну не серчай, а?