Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты

Как появляются инклюзивные политические институты

Англия была первой страной, которая смогла совершить прорыв и добиться устойчивого экономического роста в XVII веке. Масштабным сдвигам в английской экономике предшествовали английские революции, которые изменили экономические и политические институты страны, сделав их гораздо более инклюзивными, чем когда-либо прежде. Инклюзивные институты не только оказали огромное влияние на экономические стимулы и общий уровень богатства, но и определили, кто больше всех выиграет от экономического роста. Эти институты возникли не как результат консенсуса; наоборот, их породила ожесточенная борьба за власть между различными группировками, которые оспаривали легитимность друг друга и добивались установления таких институтов, которые будут выгодны только им самим. Кульминацией конфликта, развернувшегося в XVI–XVII веках, стали два события: Английская гражданская война (1642–1651) и Славная революция (1688).

Славная революция ограничила власть короля и его министров и передала парламенту полномочия для формирования экономических институтов. В то же время она открыла возможности для участия широких слоев граждан в политике и позволила им оказывать значительное влияние на работу правительства и на функционирование государства в целом. Славная революция заложила основы плюралистического общества, одновременно запустив быстрый процесс политической централизации. Она создала первый в мире более или менее полный набор инклюзивных политических институтов.

Это, в свою очередь, привело к тому, что экономические институты Англии тоже начали становиться более инклюзивными. Ни крепостное право, ни жесткие феодальные ограничения эпохи Средних веков не продержались в Англии даже до начала XVII века. Тем не менее в стране оставалось еще много препятствий для свободной экономической активности. Как внутренняя, так и международная торговля заметно страдали от монополизма. Король и его министры произвольно устанавливали налоги и манипулировали правосудием. Архаичная система прав собственности на большую часть земли делала инвестиции в нее рискованными, поскольку землю во многих случаях нельзя было продать.

Все изменилось после Славной революции. Государство создало систему институтов, которые стимулировали инвестиции, инновации и торговлю. Оно твердо защищало права собственности, включая права собственности на идеи, закрепленные в патентах, что было необыкновенно важно для стимулирования инноваций. Государство поддерживало правопорядок в стране. Беспрецедентным в английской истории было распространение принципов английского права на всех граждан. Прекратилось произвольное установление новых налогов, а почти все монополии были упразднены. Правительство активно помогало развитию коммерции, в особенности промышленности и торговли, не только устраняя барьеры на пути предпринимателей, но и поставив им на службу мощный английский военно-морской флот. Четко определяя права собственности на все активы, правительство способствовало быстрому развитию инфраструктуры, особенно дорог, каналов и позже железных дорог, которые стали главным двигателем следующего этапа индустриального развития экономики.

Эти нововведения принципиально изменили экономические стимулы для рабочих и предпринимателей и запустили маховик экономического развития, которое проложило дорогу к промышленной революции. Во-первых и в-главных, промышленная революция была основана на крупнейших технологических достижениях эпохи, которые, в свою очередь, стали практическим результатом накопления научных знаний в Европе в течение предыдущих нескольких веков. Это был настоящий скачок в будущее, ставший возможным благодаря таланту и любознательности целого ряда гениальных ученых, упорно стремившихся к познанию мира. Однако цепь научных открытий вылилась в промышленную революцию именно благодаря развитию рыночной экономики, которая сделала технологическое изобретательство и применение его результатов на практике коммерчески привлекательным делом. Инклюзивный характер институтов рыночной экономики позволил людям найти своим талантам наилучшее применение. Знания и профессиональные навыки широких масс населения играли ключевую роль в промышленной революции. Именно благодаря относительно высокому – по меркам того времени – уровню образования, в Англии появилось столько предпринимателей, способных применить новые технологии в своем бизнесе. Мало того, у них была возможность нанять рабочих, достаточно подготовленных к обращению с техническими новинками.

Не случайно, что промышленная революция началась в Англии всего спустя несколько десятилетий после Славной революции. Великие изобретатели, такие как Джеймс Уатт (усовершенствовавший паровую машину), Ричард Тревитик (построивший первый паровоз), Ричард Аркрайт (создавший прядильную машину) и Изамбард Кингдом Брюнель (менявший представления о пределах технологических возможностей при постройке каждого нового своего парохода), могли воспользоваться коммерческим потенциалом своих изобретений, будучи уверенными, что их права собственности священны. Кроме того, у них был доступ на рынок, где они могли с выгодой продать свои изобретения другим. В 1775 году, сразу после того, как был продлен патент Уатта на его модель паровой машины – он называл ее «Огненной машиной» (Fire Engine), – изобретатель писал своему отцу:

«Дорогой отец,

несмотря на разнообразное и жесткое сопротивление, я наконец добился от Парламента закрепления за мной и моими наследниками права собственности на мою новую Огненную машину по всей Великобритании и на ее плантациях на ближайшие 25 лет, что, я надеюсь, сулит мне большие выгоды, ведь значительный спрос на нее уже есть».

Это письмо демонстрирует два обстоятельства. Во-первых, возможность заработать на своих изобретениях: «значительный спрос» в Великобритании и «на ее плантациях», то есть в заморских колониях, действительно мотивировали Уатта в работе. Во-вторых, он смог добиться нужного решения от парламента. Это говорит о том, что парламент откликался на нужды предпринимателей и изобретателей.

Технологические достижения, желание и готовность бизнеса инвестировать и расширяться, эффективное использование умений и талантов людей – все это стало возможным благодаря инклюзивным экономическим институтам, которые появились в Англии. Они, в свою очередь, были основаны на инклюзивных политических институтах.

Англия смогла сделать свои политические институты инклюзивными, опираясь на два фактора. Прежде всего ее политические институты были достаточно централизованными, чтобы их можно было изменить, причем изменить радикально, что и случилось после Славной революции. Этот фактор резко отличал Англию от большей части стран тогдашнего мира, однако не от других западноевропейских стран, например от Франции или Испании, которые в этом отношении были весьма похожи на Англию.

Более важным оказался второй фактор. Накануне Славной революции в стране сформировалась широкая и мощная коалиция, способная наложить прочные и долговечные ограничения на власть монарха и его министров. Последние, в свою очередь, вынуждены были уступить требованиям этой коалиции. Это и создало основу для плюралистических политических институтов, заложивших фундамент для инклюзивных экономических институтов и, в конечном счете, для первой в истории промышленной революции.

Значительные последствия незначительных различий

Мировое неравенство резко выросло после английской промышленной революции, поскольку лишь часть остального человечества переняла технологические инновации, созданные такими людьми, как Аркрайт, Уатт и их многочисленные последователи. Реакция разных стран на беспрецедентную волну новых технологий определила их дальнейшую судьбу – от прозябания в бедности до достижения устойчивого экономического роста – и во многом зависела от траектории исторического развития их институтов. К середине XVIII века политические и экономические институты разных стран уже заметно различались. Но откуда пришли эти различия?

К 1688 году британские политические институты гораздо дальше продвинулись на пути к плюрализму, чем французские и испанские, но если мы отступим на сто лет назад, в 1588 год, различия почти исчезнут. Всеми тремя странами правили абсолютные (в той или иной степени) монархи: в Англии – Елизавета I, в Испании – Филипп II, во Франции – Генрих II. Все они вынуждены были постоянно бороться с представительными органами собственных стран – английским парламентом, испанскими кортесами и французскими Генеральными штатами, которые требовали себе больше полномочий, в том числе права контролировать власть монарха. Но эти представительные органы отличались один от другого своей структурой и степенью влияния на ключевые элементы государственной политики. Например, английский парламент и испанские кортесы устанавливали налоги, тогда как Генеральные штаты не могли определять налоговую политику Франции; эта привилегия оставалась за королем.

Налоговые полномочия кортесов были не так уж важны для испанской короны, которая начиная с 1492 года построила огромную колониальную империю в Америке и получала колоссальную прибыль от добычи там золота и серебра. В Англии ситуация была иной. Елизавета I не обладала финансовой независимостью испанских монархов, и если она хотела установить более высокий налог, ей приходилось просить об этом парламент. В обмен парламент требовал уступок у Елизаветы, прежде всего – ограничения права монарха даровать монополии. Победа в этой борьбе, хоть и не сразу, досталась парламенту. Испанские кортесы аналогичную борьбу проиграли. Внешняя торговля Испании не просто была монополизирована – она была монополизирована самой испанской монархией.

Эти различия, которые изначально могли показаться незначительными, начали играть все более важную роль в XVII веке. Хотя Америка была открыта в 1492 году, а Васко да Гама обогнул мыс Доброй Надежды на южной оконечности Африки и достиг Индии в 1498-м, лишь после 1600 года начался резкий рост мировой торговли, особенно на трансатлантических направлениях. В 1585 году в Роаноке (ныне Северная Каролина) была сделана первая попытка колонизации Северной Америки англичанами. В 1600 году была создана Английская, а в 1602-м Голландская Ост-Индские компании. В 1607 году Вирджинская компания основала колонию Джеймстаун. В 1620-х произошла колонизация островов Карибского моря, в частности, Барбадос был завоеван в 1627 году. Франция также перешагнула через Атлантику, основав в 1608 году город Квебек – столицу Новой Франции (ныне это территория Канады). Однако последствия этой экономической экспансии оказались совершенно разными для Англии и для Франции с Испанией как раз в силу весьма небольших различий на старте.

Елизавета I и ее наследники не смогли монополизировать торговлю с Америкой и сосредоточить в своих руках, тогда как другим европейским монархам это удалось. В результате в Англии, благодаря трансатлантической торговле и колонизации, начала складываться большая группа состоятельных купцов, мало связанных с короной, но ни во Франции, ни в Испании этого не произошло. Английские купцы не желали терпеть контроль со стороны монарха и требовали изменений в политических институтах, в частности ограничения королевской власти. Они и сыграли ключевую роль в Английской, а затем и в Славной революциях.

Подобные конфликты происходили повсеместно. Например, в 1648–1652 годах французскому правящему дому пришлось выдержать столкновение с Фрондой.^[20] Разница состояла в том, что в Англии у противников абсолютизма были гораздо более высокие шансы победить: их было гораздо больше, и они располагали гораздо более существенными финансовыми ресурсами, чем оппоненты монархов в Испании и Франции.

Дивергенция путей развития Англии, Франции и Испании в XVII веке ярко иллюстрирует, как небольшие отличия между странами, проходя через точки перелома, становятся определяющими для их судеб. Крупное событие или стечение обстоятельств может разрушить сложившийся баланс экономических и политических сил и стать точкой перелома на пути институционального развития страны. Это может случиться и с какой-нибудь одной страной, как, например, произошло в коммунистическом Китае после смерти Мао Цзедуна в 1976 году. Однако зачастую в точке перелома оказываются сразу несколько стран, как это было в эпоху колонизации, а потом и деколонизации. Обе эти эпохи изменили весь мир.

Точки перелома столь важны потому, что они воздвигают труднопреодолимые барьеры на пути постепенного самоусовершенствования системы, основанной на синергии между экстрактивными политическими и экстрактивными экономическими институтами. Непрерывная взаимная поддержка этих институтов порождает порочный круг: те, кто выигрывает от сохранения статус-кво, лучше организованы и располагают более значительными ресурсами, что позволяет им блокировать любые важные изменения, угрожающие их экономическим привилегиям и доступу к власти.

В точке перелома небольшие институциональные отличия приводят к совершенно разным ответам на вызовы времени. Так, относительно небольшие отличия на старте вывели Англию, Францию и Испанию на совершенно разные траектории развития. В данном случае точкой перелома стали огромные возможности, которые открыла для европейцев колонизация и трансатлантическая торговля.

Хотя в точках перелома даже небольшие институциональные отличия могут иметь далеко идущие последствия, не все эти отличия обязательно небольшие, и, разумеется, следствия значительных отличий будут еще более важными. Пусть отличия Англии от Франции в 1588 году были небольшими, но различия между Западной и Восточной Европой были гораздо более заметными. На Западе сильные централизованные государства, такие как Англия, Франция и Испания, имели, пусть и не очень развитые, конституционные процедуры и институты (соответственно парламент, Генеральные штаты и кортесы). Экономические институты этих стран также имели много общего, например, ни в одной из них не было крепостного права.

Совсем другим было положение в Восточной Европе. Например, Речью Посполитой (унией, а затем федерацией Королевства Польского и Великого княжества Литовского) управляла узкая прослойка элиты, именуемая шляхтой. Шляхта была настолько сильна, что даже смогла сделать пост короля выборным. Власть избранного короля не была абсолютной, такой же, какой пользовался французский «король-солнце» Людовик XIV. Тем не менее это тоже был абсолютизм – абсолютная власть элиты, основанная на экстрактивных политических институтах. Шляхта управляла по большей части аграрной страной, большинство населения которой составляли крепостные, у которых не было никаких экономических возможностей и даже права на свободное передвижение. Дальше на восток российский император Петр Великий тоже строил абсолютную монархию, причем значительно более жесткую и экстрактивную, чем мог бы себе представить Людовик XIV, символ европейского абсолютизма. Простой способ увидеть огромный разрыв между Западной и Восточной Европой, сформировавшийся к началу XIX века, – взглянуть на карту 8, на которой показано, в каких странах в 1800 году еще существовало крепостное право. В странах, закрашенных темным, оно все еще сохранялось; в странах, оставленных светлыми, его не было. Темным закрашена Восточная Европа, светлыми остались страны Западной Европы.

Однако институты Западной Европы не всегда так сильно отличались от своих аналогов на востоке. Дивергенция началась в XIV веке, когда пришла «черная смерть». Существовавшие до того отличия были небольшими. И действительно, Англия и Венгрия даже управлялись членами одной и той же семьи – Анжуйского дома. Принципиальные отличия между Западом и Востоком проявились только после пандемии чумы, и именно они предопределили все большее расхождение траекторий развития в XVII–XIX веках.

Но откуда взялись те отличия, пусть небольшие, которые уже существовали к XIV веку? Почему уже к этому времени политические институты в Западной и Восточной Европе различались? Почему баланс сил между монархом и парламентом был в Англии не таким, как во Франции и Испании? Как мы увидим в следующей главе, даже гораздо менее сложные общества, чем наша современная цивилизация, создают систему политических и экономических институтов, оказывающих огромное влияние на жизнь людей. Это утверждение верно даже для обществ охотников-собирателей, как показывают исследования сохранившихся традиционных сообществ, таких как бушмены Ботсваны, которые не знают оседлого земледелия и даже не имеют постоянных поселений.

Карта 8. Крепостное право в Европе в 1800 г. (указаны современные границы государств)

Нет двух сообществ с одинаковыми институтами; различаются традиции и особенности права собственности – вплоть до того, как следует делить тушу убитого животного или имущество, награбленное у соседей. Некоторые сообщества признают власть старейшин, другие нет; некоторые рано достигают определенного уровня политической централизации, другие нет. Постоянно тлеющие экономические и политические конфликты разрешаются в разных обществах по-разному, в зависимости от исторических обстоятельств, личной роли отдельных людей и просто случайности.

Вначале эти отличия могут быть небольшими, но они могут накапливаться, формируя тренд. Так же как гены двух изолированных групп будут все больше различаться в силу дрейфа генов, то есть накопления случайных генетических мутаций, два изначально похожих общества будут медленно отдаляться друг от друга институционально. Хотя «дрейф институтов», так же как дрейф генов, не имеет определенного направления и даже необязательно имеет кумулятивный (накопительный) характер, но если он продолжается столетиями, то может привести к заметным, а иногда и принципиальным различиям. Появившиеся в результате институционального дрейфа различия начинают влиять на то, как общество реагирует на политические и экономические вызовы. И в этот момент небольшие отличия становятся судьбоносными.

Огромные различия между путями экономического развития, по которым идут разные страны, появились в результате сложной взаимосвязи между институциональным дрейфом и точками перелома. Существующие политические и экономические институты – неважно, результат ли это институционального дрейфа или выбора, который сделало общество в точке перелома, – создают платформу, на которой будут разворачиваться будущие изменения. «Черная смерть» и развитие мировой торговли после 1600 года были точками перелома в судьбе европейских держав и, наложившись на уже имевшиеся институциональные различия между ними, предопределили расхождение траекторий их развития. Поскольку в 1346 году крестьяне Западной Европы обладали большей независимостью и большей переговорной силой, чем их собратья на востоке, «черная смерть» на западе привела к ликвидации феодализма, а в Восточной Европе – ко «второму изданию» крепостничества. А поскольку дивергенция между Восточной и Западной Европой началась еще в XIV веке, то новые экономические возможности, возникшие в XVII–XIX столетиях, повлекли совершенно разные последствия в этих двух частях Европы. Поскольку к 1600 году власть короля в Англии была более слабой, чем во Франции и в Испании, трансатлантическая торговля способствовала созданию новых, более плюралистических институтов именно в Англии, тогда как во Франции и Испании она лишь укрепила власть монарха.

Условно детерминированный исторический путь

Под давлением истории формируются те политические и экономические институты, которые определяют баланс сил и очерчивают границы возможного в политике. В конечном счете от этого зависит, какой путь развития для страны будет намечен в очередной точке перелома. Этот путь развития, однако, не является исторически детерминированным, неизбежным: он зависит от конкретных обстоятельств в точке перелома. На какой путь институционального развития встанет страна, зависит, в частности, от того, какая из враждующих групп одержит верх, какие группы смогут составить коалицию с другими, какие политические лидеры смогут повернуть ситуацию в свою пользу.

Роль таких обстоятельств хорошо видна в истории появления инклюзивных политических институтов в Англии. Тот факт, что в Славной революции 1688 года одержали победу общественные группы, выступавшие за ограничение королевской власти и больший плюрализм политических институтов, не только не был предопределен – он просто стал результатом удачного стечения обстоятельств. Например, этот успех был напрямую связан с тем, что трансатлантическая торговля обогатила независимых от монарха купцов и вселила в них уверенность в своих силах. Но всего за сто лет до этого было совершенно неочевидно, что Британия со временем будет «править морями», колонизирует значительную часть Северной Америки и островов Карибского моря, поставит под свой контроль большую часть мировой торговли с Америкой и Индией. Ни Елизавета I, ни ее предшественники из династии Тюдоров не смогли построить сильные военно-морские силы. Английский флот, состоявший главным образом из кораблей каперов^[21] и судов, принадлежавших частным купцам, был гораздо слабее испанского. Однако прибыль, которую сулила трансатлантическая торговля, привлекла достаточно каперов, чтобы испанское превосходство на море оказалось под вопросом. В 1588 году испанцы решили положить конец английскому разбою на море, а заодно удержать Англию от вмешательства в войну, которую боровшиеся за независимость нидерландские провинции начали против испанской короны.

Испанский король Филипп II снарядил мощный флот, который был назван «Непобедимой армадой» и во главе которого встал герцог Медина-Сидония. Многим казалось, что испанцы неизбежно одержат убедительную победу, которая позволит им укрепить свое доминирующее положение на морях, а может быть, даже свергнуть Елизавету I и получить контроль над Британскими островами. Но в действительности все произошло совсем не так. Плохая погода и ошибочная стратегия, которую избрал Медина-Сидония (назначенный командующим в последний момент, после смерти более опытного флотоводца), привели к тому, что Армада не смогла использовать свои преимущества перед английским флотом. Несмотря на все трудности, англичане смогли рассеять и уничтожить большую часть кораблей противника, хотя их собственный флот был далеко не таким мощным. На карте 9 можно увидеть финал драмы – маршрут, по которому англичане гнались за спасающимися от них уцелевшими кораблями Армады.

После этой невероятной победы воды Атлантики оказались открыты для англичан наравне с испанцами; не будь этой победы – и силы, которые в конце концов привели Англию к переломной точке Славной революции 1688 года и установлению плюралистических политических институтов после нее, так и не вышли бы на историческую сцену.

Конечно, в 1588 году никто не мог предсказать последствий неожиданной победы англичан. Вряд ли кто-то из современников понимал, что через столетие эта победа приведет страну в точку перелома, в которой Англия совершит выбор в пользу политического плюрализма.

Однако ошибочно было бы думать, что точка перелома всегда сулит политическую революцию, которая принесет изменения к лучшему. В истории полно примеров того, как революция или радикальное социальное движение приводили к смене одной тирании на другую. Немецкий социолог Роберт Михельс назвал это явление «железным законом олигархии» – особенно пагубным вариантом порочного круга. Окончание эпохи колониализма после Второй мировой войны стало точкой перелома для многих бывших колоний. Однако в большинстве стран Африки южнее Сахары и во многих странах Азии независимые правительства подтверждали закон Михельса, воспроизводя или даже усугубляя худшие черты колониальных администраций: они сосредоточили власть в своих руках, избавились от любых ограничений собственного произвола и уничтожили даже те слабые стимулы для инвестиций, которые имелись в стране. Лишь в нескольких бывших колониях, например в Ботсване (см. стр. 162), точка перелома направила страну на путь создания политических институтов, которые способствуют экономическому росту.

Карта 9. Гибель Непобедимой армады и ключевые точки поворотного момента 1588 г.

Точка перелома может дать старт движение в сторону экстрактивных, а не инклюзивных институтов. Инклюзивные институты, хотя они и запускают свой собственный «круг благоразумия» (virtuous circle) – механизм самовоспроизводства и самоусиления, все же могут, столкнувшись с препятствиями в точке перелома, изменить направление развития и постепенно становиться все более экстрактивными. Это, однако, тоже не предопределено исторически, а зависит от обстоятельств. Как мы увидим в главе 6, средневековая Венецианская республика сделала важные шаги в сторону инклюзивных политических и экономических институтов. Однако если в Англии после Славной революции 1688 года инклюзивные институты постепенно становились все сильнее, то в Венеции они постепенно выродились в экстрактивные институты, контролируемые узким слоем элиты, которая смогла монополизировать в своих руках как политическую власть, так и экономические возможности.