Сандерс поднял с пола шлем, надел его, по внутреннему компьютеру скафандра проверил его состояние и медленно подошел к двери. Зачем мне за ним идти? Он безумен, он страдает, но помочь я не могу – проносилось у Сандерса в голове, когда дверь со скрежетом отъезжала в сторону. Я капитан – сказал он себе, шагнув в бледно освещенный коридор. Комм-пульты на стенах не светились и серые их экраны были словно глазами тьмы наблюдавшими за Сандерсом. Пол коридора вспучился, и титановые гребни сильно осложняли путь и так сильно шатающемуся капитану. Из коридора было два выхода – к лифту и в другие коридоры. Был еще люк, весь потрескавшийся, с отвалившейся ручкой. Но Сандерс чувствовал, что Фейч не пошел еще глубже в корабль, он знал, что безумец направился к пустоте. Сандерс подошел к лифту. Который, конечно, не работал, а дверь его расплющилась, словно на мгновение стала жидкой и натекла на стены. В подпространстве случается и не такое. Сандерс побрел ко второй двери, уже видя, что она закрыта не до конца. Было страшно представить, что может быть за ней.

Дверь не поддавалась, словно оберегая его. Сандерс ухватился за её край пальцами, активировал экзоскелет. Дверь взвизгнула и поползла в сторону под мощью экзоскелета. В этом коридоре не было ни одного светлого пятна. Вступив в него, Сандерс почувствовал себя в черном болоте. Скафандр сообщал, что воздух здесь уже очень разряженный. Сандерс включил фонарь скафандра на половину мощности. Коридор теперь был больше, чем помнил Сандерс. Что-то растянуло его и сделало ветхим. Сандерс никогда еще не видел рассыпавшегося в крошево титана. Трубы на потолке были обнажены и столь покорежены, что напоминали извивающихся червей на раскаленном песке. Куда-то исчезли все мониторы и пульты в углублении левой стены. Там не было ни обрывков проводов, ни осколков. Стена была чистой, словно никогда не терпела на себе четырех килограммов техники. Все будто слизал чудовищный ящер.

Сандерс с трудом ступал по покрытому какими-то пятнами полу, держась подальше от стен, сменивших цвет с синего на черный. Идти быстро было невозможно. Он уже пару раз проваливался по щиколотку и чувствовал, под ногами что-то жидкое и тягучее. Да, корабль теперь стал совсем другим. Непознаваемым. Чужим. Опасным.

Блики от фонаря на стенах были какими-то неправильными, словно законы физики были порушены. И сам свет фонаря становился рассеянным и слабел, хотя компьютер сообщал, что мощности достаточно. Но даже в этом мертвеющем свете Сандерс заметил этот предмет. Он неловко нагнулся и поднял кусок…кристалла? Пластика? Сверхпрочного стекла? Сандерс опасливо прислонился к стене и поднес кусок поближе к шлему. Бирюзового цвета квадрат 15 на 10 сантиметров, был тонким, чистым, а по краям рифленым.

Сандерс всматривался в него, щуря глаза от головной боли, от попыток что-то рассмотреть в слабеющем свете. И внезапно его проняла дрожь. Руки в трепете задрожали. Он не поверил, столько мыслей одновременно бросились на его усталый разум. Ему даже послышалась мелодия, подобранная им для такого вот случая. Торжественного случая для всех людей. Он смотрел на чуждые знаки, символы, узоры, начерченные на пластине или бывшие внутри неё. Сандерс не мог понять. Он лишь с содроганием понимал, что пластина попала на корабль, когда он курсировал ТАМ. Что порождена она не разумом человека. И с горечью и отчаянием он понимал сколь это жестоко подбросить такое на гибнущий корабль. Сколь бесполезна эта величайшая находка здесь, на разрушающемся звездолете, среди умирающих людей. На корабле и среди людей, которых никогда не найдут – ведь они ни узнали, ни одного созвездия. Значит слишком далеко. И кто знает – в этом же времени?

Непонятные знаки завораживали. Сандерс не мог определить их цвет, будто включавший всю палитру. Он попытался представить себе существ изготовивших это, и тотчас перед внутренним взором побежали видения нагнанные голосом Фейча. Жуткие, завораживающие, нежелающие отпускать в своей бесконечной веренице. Сандерс неповторимым усилием разорвал эту цепь и глубоко вздохнул. Бережно он убрал находку в карман на груди и подошел к двери.

Он подалась легко, распахнулась, как в сновидениях распахиваются исполинские двери в мир кошмаров. И Сандерс испугался. Последний коридор, заканчивавшийся шлюзом для выхода в космос, был неузнаваемым. Коридор должен был быть прямоугольным. Сандерс мог бы без дрожи принять, если бы стены изогнулись, пол разломился… но коридор теперь походил на овальную нору. Но поражающее сознание изменение затаилось ни в смене формы, ни в скомканных, как пластилин приборах, ни в светящихся дырах. Рассудок Сандерса ударило нечто иное. По округлившимся стенам, по спирали, как в нарезном стволе, тянулись борозды. Серо-желтые, черные, ядовито-зеленые. Широкие, бесконечные, глубокие как раны.

Сандерс пытался вообразить, что могло так сокрушить, разъесть титан, столь исказить геометрию. И ему представлялась не лишенная души сила, но, пусть непостижимо ужасное, пусть состоящее не из материи, но живое существо. Кошмарное видение обволокло его сознание, потащило вглубь пропасти безумия. Сандерс продолжал стоять у двери, не в силах ступить дальше. Ему виделось огромное существо похожее в своих движениях и форме на змею или червя и далекое от них. Оно ползло сквозь корабль – Или это корабль прошел сквозь его часть? – по бокам безмерного тела мерцали словно лезвия, какие-то отростки и они взрезали все на пути так легко, как будто препятствий вовсе не существовало.

Сандерс почувствовал, как душа его подает телу сигнал, и то начинает исторгать непереносимый вопль. И тут же видение обрушилось, разбилось как стекло и отпустило капитана. Не в силах стоять, Сандерс опустился на пол, боясь опираться на эти чуждые стены.

Ему показалось, что воля его совсем иссякла. Ушла, растворилась, бросила. Или же он просто растратил ею всю. И вот снова, отчаяние и злоба, все время ожидавшие за спиной, набросили ему удавку. От этого заболело здоровое, закаленное сердце. А потом Сандерсу почудилось, будто его бросили в пекло, где его жгли собственные рухнувшие грезы, утраченные надежды, уставшая бороться жизнерадостность. И вокруг встали какие-то фигуры с узнаваемыми ликами. И заиграла музыка: та, которую он слушал в детстве вперемешку с той, которой он отдавался в своей каюте.

Я брежу. Или я уже свихнулся? Я не мог ничего…Я…Давай! Последний рейс Кайл, последний час. Слышишь – грянули литавры? Сандерс хохотнул.Не будь в последний час слабаком. Все бессмысленно, но пусть ОНО увидит, что ты еще…

Сандерс взмахнул руками, отгоняя обступившие его фигуры. Он забыл отключить экзоскелет и потому чуть не повалился. Он улыбнулся. Он не упал. Сделав правильное усилие ногами, при помощи экзоскелета он встал так резко, словно монстр, выскочивший из ада.

Впереди была последняя дверь. Дверь в камеру для выхода в космос. Сандерс пошел, тяжело ступая, словно воин, мрачно надвигающийся на врага. Он словно обнаружил колодец с остатками воли и на каждый шаг, на каждое обуздание жутких предчувствий он тратил каплю.

Дверь не была закрыта. Губы Сандерса сложились в жуткую усмешку – он получил ключи от всех дверей преисподней.

Камера была пуста, шлюз приоткрыт. Подпространство не пощадило их. Панели на стенах камеры отслоились, и свисали, как потоки воска с горящей свечи. Ручка шлюза была скручена подобно узлу. Сандерс аккуратно толкнул люк и поплыл вверх.

И вот он в открытом космосе, но ни ликования, ни ощущения свободы, ни радости. Взгляд скользит по громадным вмятинам на корпусе звездолета. По зияющей, мертвой, неестественной пустоте на месте отсеков. На месте некоторых разрывов клочьями весели провода и изжеванные куски титана, словно жилы и мясо у человека, которому по колено оторвало ноги.

Вокруг корабля помойка, хаос из вырванных приборов, антенн, проводов, дверей, труб, ступенек…и Сандерс почувствовал, что, и сам он тоже вскоре станет таким же мусором.

Сандерс созерцал новое обличье корабля: уродливую перекореженную массу титана, с гигантскими трещинами, выбоинами, всю в отвратительных мерцающих пятнах, с разъеденной, изодранной обшивкой… Он смотрел и смотрел, и все больше боялся, потому что не мог извлечь из памяти прежний облик корабля – наконечника стрелы с кольцом двигателя внизу. Казалось, вселенная напустила на него какого-то червя, который выедал душу и пожирал свет хороших воспоминаний. И внутри Сандерс чувствовал холод, словно прямо в груди валит снег, и кости покрываются льдом. Потом Сандерс взглянул в сторону от корабля, и стало еще хуже.

Вселенная вновь пленила его, показывая вечную свою красоту. Звезды, звезды, звезды. Багровый омут эллиптической туманности, зеленый вихрь спиральной, голубой волчок галактики с джетом. Сандерс теперь ненавидел все это, но не мог оторвать взгляда. Великая черная пустота вновь протянула щупальце и обвила его сердце. На мгновение он позабыл о Фейче, Беккете, о мучительной смерти остальных, о груде металла рядом. Ему хотелось, хотелось так, словно он был весь в грязи, и стоял перед очистительным водопадом, снять скафандр и что бы его, нагого, утащило в самую глубь этого мерцающего мрака. И полностью ощутить вселенский холод и вакуум и безвременье. Стать песчинкой. Слиться с бездной. Умереть.