Юродствующая литература: «О любви», М. О. Меньшикова; «Сумерки просвещенія», В. В. Розанова

Въ третьей главѣ "Супружеская любовь", повторивъ, по обыкновенію съ десятокъ разъ, что основа брака "не разсчетъ, на наслажденіе", а взаимное уваженіе, любовь и дружба, имѣющія цѣль – "взаимное сотрудничество въ дѣлѣ жизни", г. Меньшиковъ обрушивается на современную семью, гдѣ этого начала будто бы нѣтъ. Для подтвержденія гибели семейнаго начала приводятся наблюденія автора, въ которыхъ онъ говоритъ о развратѣ… "золотой молодежи" (стр. 138–189). Нельзя сказать, чтобы это было убѣдительное доказательство. Далѣе слѣдуютъ нападенія на нигилистовъ 60-хъ годовъ (стр. 154 и др.). Запоздалая вылазка понадобилась автору для борьбы съ "лже-либеральной", какъ онъ выражается, теоріей "свободной любви", оправдывающей разводъ. Какова эта критика, пусть судятъ сами читатели: "Честность" въ дѣлѣ брака,– повѣствуетъ г. Меньшиковъ о нигилистахъ,– заключалась въ томъ, что если ваша жена полюбила, вашего пріятеля, вы обязаны были уступить ему честь и мѣсто, ни мало не прекословя, а чуть-ли даже не съ оттѣнкомъ почтительности. У однихъ беллетристовъ мужъ цѣлуетъ въ послѣдній разъ невѣрную жену и исчезаетъ куда-нибудь, въ Америку, что-ли, у другихъ мужъ доводитъ великодушіе до того, что соединяетъ руки своей жены и любовника, у третьихъ мужъ съ перваго дня брака твердитъ женѣ, что она во всякую минуту свободна, и, наконецъ, добившись ея измѣны, чуть не съ торжествомъ выдаетъ ей отдѣльный видъ или разводъ и даже снабжаетъ деньгами, если любовникъ жены – какой-нибудь интеллигентный пролетарій. На эту тему со всевозможными варіаціями написано множество плохихъ романовъ и повѣстей, которые читались (а вѣроятно, и до сихъ поръ кое-гдѣ читаются) съ восхищеніемъ. Свобода брака! Свобода любви! Вотъ лозунгъ, наиболѣе понятный изъ всѣхъ для распущенныхъ дамъ и кавалеровъ. Положимъ, они и до нигилизма пользовались этою свободою, но прежде она считалась мерзостью, а тутъ вдругъ ее возвели въ достоинство, въ добродѣтель! Немудрено, что десятки и сотни тысячъ дамъ и мужчинъ – нѣсколько поколѣній подъ-рядь – подъ благословеніемъ этой доктрины пускались во всѣ тяжкія и мѣняли свои привязанности чуть-ли не одновременно съ бѣльемъ" (стр. 155).

"Клевещите, клевещите,– говоритъ донъ Базиліо въ "Севильскомъ цирюльникѣ",– отъ клеветы всегда останется что-нибудь". Зачѣмъ, однако, эта запоздалая клевета, это грубое извращеніе литературы 60-хъ годовъ, посвященной вопросу о свободѣ любви? А затѣмъ, чтобы доказать, что современное поколѣніе есть продуктъ такой распавшейся семьи, гдѣ "привязанности мѣнялись съ бѣльемъ", и что теперь нѣтъ истинной семьи. "Лже-либеральное" движеніе требуетъ разрѣшенія развода и будто бы санкціонируетъ теорію свободной любви. Авторъ рѣшительно противъ развода, онъ хочетъ начать "истинно-либеральное" движеніе, которое бы привело къ ненужности развода. Цѣль очень почтенная, но какъ же надѣется достигнуть ея г. Меньшиковъ? Для этого онъ ставитъ абсолютное требованіе: выходить замужъ и жениться безъ любви, и тогда не будетъ повода къ разводу. "Поводомъ и основою брака можетъ служить только цѣль, указанная при твореніи: необходимость человѣку имѣть помощника, помощника не только въ жизненномъ трудѣ, но и въ нравственномъ подвигѣ, для котораго человѣкъ посылается въ міръ, и для дѣторожденія, необходимаго для совершенствованія тѣхъ душъ, которыя еще слишкомъ далеки отъ идеала. И если встрѣчаются мужчина и женщина, которые изъ всѣхъ пригоднѣе для помощи другъ другу,– это и есть поводъ и основа брака, а вовсе не любовь" (стр. 178).

Договорившись до такого брака, г. Меньшиковъ вполнѣ логически заканчиваетъ книгу главой объ особой "святой любви", для которой ни бракъ не нуженъ, ни дѣторожденіе, потому что такая любовь въ себѣ самой находитъ цѣль и содержаніе. Слѣдуетъ длинное разсужденіе о достоинствахъ и преимуществахъ святой любви, какъ ее представляетъ г. Меньшиковъ, но которая всякому простому, не изощренному въ "эллинскихъ мудрованіяхъ" уму и сердцу покажется чѣмъ угодно, только не любовью. Наворотивъ массу словъ о "безстрастіи", "безкорыстіи", "безпредметности" и "безпредѣльности" этой любви, г. Меньшиковъ ставитъ для опредѣленія такой любви вопросъ, можно ли "одинаково любить и ребенка, и разбойника, который выкалываетъ ему глаза?" – и отвѣчаетъ съ полнымъ душевнымъ спокойствіемъ: "дѣйствительно, святая любовь любитъ и ребенка, и разбойника". Слѣдуетъ, по истинѣ іезуитски-казуистическое толкованіе, для юродствующей литературы высоко характерное. "Мы,– говоритъ авторъ,– смотримъ на жизнь сквозь наше искривленное сознаніе, подобно тому, какъ сквозь кривыя стекла дома можно подумать съ улицы, что отецъ душитъ ребенка, тогда какъ онъ его щекочетъ, такъ и сквозь иллюзорное сознаніе наше всѣ факты жизни могутъ быть извращены относительно ихъ абсолютной сущности. Можетъ быть, разбойникъ, замучивая ребенка, т. е. его временное, мгновенное тѣло, тѣмъ самымъ спасаетъ душу. Можетъ быть, это мученіе необходимо для спасенія самого разбойника, для пробужденія въ немъ искры совѣсти. Можетъ быть, это злодѣйство нужно для того, чтобы потрясти слишкомъ неподвижныя души другихъ людей. Я не рѣшаю вопроса, мотивы Высшей воли мнѣ неизвѣстны, но если вѣрить въ эту волю, то нужно вѣрить также, что она Благо, что страданія наши суть только дурно понятыя нами блага" (стр. 211–212 и далѣе). Не такъ ли во время оно разсуждали господа инквизиторы, сжигая людей для спасенія ихъ души? И неужели въ концѣ XIX в. приходится говорить, что Высшая воля, какъ истинное Благо, не можетъ стремиться къ добру злыми путями? И не потому ли данъ законъ этой Высшею Волею въ словахъ: "нѣтъ той любви больше, какъ если кто положитъ душу свою за друзей своихъ?" Одно изъ двухъ – или этотъ законъ истина, и тогда дѣйственная любовь, предписанная имъ, никогда не примирится съ этими "можетъ быть" г. Меньшикова и не останется безстрастной при видѣ разбойника, выкалывающаго глаза ребенку, или же… Впрочемъ, никакого другого "или" здѣсь и быть не можетъ для нравственно здоровыхъ людей.