– На войне или в боях самое страшное что? Как умирают другие. А он был бессмертен. Что, думаешь, творилось у него в мозгах? Он видел чужие смерти день за днем, страшные, наверное, мучительные смерти, раз до нас дошли все эти легенды. А сам оставался жив. Дни в бесконечном страхе, что вот-вот и тебя это прибьет или изуродует. Месяцы, годы – а он был бессмертен, и этот страх все эти годы не отпускал его. Я по себе знаю, потому что… потому что страх этот иначе тянет и тянет, когда вот так везет, как мне, а ему уж тем более, – Коряга смущенно замолчал.

– Д-дурень.

Офелия фыркнула – будто детеныш сирены, который пускает в озере пузырьки, – и Михаэль с изумлением понял, что девушка еще совсем молода по людским меркам. Ребенок-вор с навыками стенобитного тарана.

Третий и четвертый уровни тоже оказались чисты, но к пятому стены и потолок заметно огрубели, отовсюду доносились шорохи. Из проржавелых термо-труб капала грязная вода, собиралась в мутные лужи и сбегала вниз. Михаэлю это отчего-то напоминало – и напоминало приятно – дождь, весну и пашню за монастырем.

И пашня, и монастырь могли быть его. Если бы он вел себя порешительнее, посмелее. Если бы…

Как много этих «если», подумалось Михаэлю.

Коридор вертелся вслед за бледной ласточкой, спину ломило от усталости. Вдруг Офелия остановилась.

– Что случилось, дитя мое? – спросил монах. Его уже раздражала эта шахта, и туннели, и сирена, от которой вблизи пахло не то тиной, не то водорослями.

– З-звуки! – шепнула девушка. – Слы-ышишь?

Волосы Михаэля встали дыбом, пот на спине заледенел: из-за поворота доносился звук битвы. Сталь била о сталь, кричали люди.

Коряга, судя по скрежету, вытащил саблю, Офелия подобралась и затянула бледную кожу чешуей. Горе-отряд медленно двинулся вперед.

"Стойте, куда же?"

Михаэль смотрел им вслед, а сам не мог от страха пошевелиться. Он войну никогда не видел, он и монастыря-то не покидал, и вот такое. Стычки по дороге происходили без его участия – впереди, как в поговорке про хромых и убогих, шел Авектус, этот странный, этот мертвый рыцарь, и все расчищал.

В голове Михаэля творилось черти что, ноги не держали.

"Бог света, я же верил в тебя! Помоги?"

Тщетно. Бог света, видно, сам в себя не верил.

«Если я веду отряд, я должен быть там. Вперед! Я… я… хотя бы погибнуть так, чтобы потом об этом сложили легенду. Хотя бы маленькую. Хотя бы детскую сказку. ВПЕРЕД!»

Коряга и Офелия свернули, тень девушки пробежала по стене и стала уменьшаться. Михаэль глубоко вздохнул, и тут сердце бешено забилось – сзади раздались шаги. Там никого не было, монах знал, знал как и то, что сущность, звук, нечто кралось следом.

Не помня себя от страха, Михаэль бросился вперед. Поворот, шаг, поворот – грохот стоял страшный, будто прямо над ухом меч проламывал доспех. На земле лежали скелеты, мерцал неразрушимый знак предостережения. Офелия судорожно перебирала исцеляющую вязь, чуть дальше наклонился Коряга – с белым, как простыня, лицом. Он тянулся обыскать труп на полу, а рука наемника стремительно чернела от кончиков пальцев к плечу, и крошилась, и осыпалась горстками пепла.

***

Проклятие было необратимым. Михаэль понял это, когда в шестой раз зарастил руку Коряги свежей кожей, а она вновь начала чернеть.

Наемник нарочито хохотнул.

– Кажется, я кончился. Признай уже.

– Нет, нет, – Михаэль упрямо покачал головой, – я просто буду поддерживать заклинание. Просто буду поддерживать, и…

– А к-когда ты устанешь или заснешь, он у-умрет, – подытожила Офелия. – Только б-будем отвлекаться.

– И что?! – Михаэль чувствовал раздражение. – Оставить его?

Монах понимал, что должен принять решение и немедленно. Ведь он теперь был главный, он отвечал за успех, за людей – за все. Это и пугало, и воодушевляло.

"В магическом поединке от Коряги никакого толку, значит, наемник – груз. Так? Я тоже не особо полезен, но я узнаю щит. Да и лучше быть полным сил и не отвлекаться на фоновые заклинания, так? Вылечить его уже нельзя, так? Нельзя. Необратимые заклинания не останавливаются".

Рука Коряги почернела до запястья, затем проклятие поразило вены предплечья, плеча. На лбу наемника выступил пот, челюсти сжались.

"Но ведь жалко. Мы же и впрямь сдружились, а выходит груз на шее. Груз, как есть груз, – обречен и умрет".

Михаэль смотрел, как тело Коряги осыпается густым жирным пеплом, и не мог ни на что решиться. Оставались считанные минуты.

И тогда Утереил узрел доброту и чистоту их помыслов, и предстал пред Четырьмя стражами. Каждый получил дар согласно заслугам своим: Первый страж – меч Правосудия, клинок силы доселе невиданной, что призван был искоренять зло во всех проявлениях; Второй страж – дар исцелять любые раны и воскрешать мертвых; Третий страж – неисчислимые богатства, дабы раздал он их бедным и нуждающимся. Четвертый же страж получил щит, а с ним и бремя – защищать весь род людской от бед и несчастий. И то был самый могущественный из артефактов, ибо давал он владельцу своему ни много ни мало, но бессмертие.

Фабио Неймар, "Жизнь и удивительные странствия Гийома Де Труа, Четвертого стража Утереила". Глава 3.

Михаэль чувствовал, что еще немного – и он оглохнет от невидимой битвы. Голова болела, двигаться было страшно – одно неверное движение, и зацепишь вязь проклятия. Повторить судьбу Коряги не хотелось совсем.

– Н-неужели никак? – крикнула Офелия.

В коридоре нашлось около двух десятков убитых, пирамида с сообщением и один необычный скелет, на которого и "повесили" проклятие. Судя по шипам на костях, умер бедняга страшно – его буквально разорвало изнутри, и Михаэля передергивало всякий раз, едва он представлял последние минуты… стража? В ребра мертвеца был врезан медальон с единственной цифрой, с пугающей цифрой "III".

Сердце монаха грохотало словно бесноватое. Ведь никогда, никогда-никогда Михаэль уже не думал увидеть амулет стража – да что там говорить, три века минуло, каких только небылиц не появилось у людей. И вот – вот оно, прямо перед глазами, не просто сказка, а дар Бога, только руку протяни, только коснись.

Михаэль и хотел бы так сделать, но проклятие покрывало все. Вязь его была до идиотизма сложна – ни снять, ни обойти – и похожа на ту, что использовал создатель наблюдательного знака. Он же, судя по нитям, и убил третьего стража. Убил легенду, сказку.

Или обычного человека с дешевым бронзовым медальном в груди?

"Как же Бог света допустил такое? Убили ведь его стража, ЕГО, Утереила!"

Михаэль не знал. Он аккуратно исследовал место, пока не убедился, что пирамида находится вне зоны действия, и, обдирая пальцы, полез за сообщением. От работы стало душно, в теле чувствовалась слабость, в мыслях – туман. Офелия долго молчала, застывшая, каменная, затем сказала обиженно, ни к кому не обращаясь:

– Хочу есть.

Села на пол и закопалась в мешках – в поисках солонины. Михаэль подумал мимоходом, что не знает, как питаются дикие сирены. Как люди? Как хищники? Белки? Рыбы?

– И х-хочу забыть наше озеро, – Офелия говорила негромко, и монах едва ее расслышал. Там что-то еще было, за этой короткой фразой, Михаэль чувствовал. Какая-то история, плохая, темная, из-за которой Офелия не вернется уже домой и останется полунаемницей-полупреступницей. Монаха передернуло, и он, будто выныривая из душного омута, оглянулся на Корягу.

Коряга курил трубку. Бледный, но веселый, словно близкая смерть пробудила в нем радость к жизни. В серых глазах блуждали огоньки, и, казалось, он вспоминал нечто светлое, что хранил прежде на самый черный день.

Михаэль фальшиво улыбнулся Коряге – и не хотелось, но этого требовал статус главы экспедиции – и развернул сообщение:

"Пять этажей проверены мной.

Найдены предупреждение и ловушка, которой я не тронул, хотя сердце мое и обливалось кровь при мысли оставить неупокоенными души брата и наших рыцарей.

Надеюсь, что сумею сделать это на обратном пути, если же мне того не удастся, то и осквернить память умершего не сможет никто.