Оптина пустынь. История места и святынь. Наставления старцев. Современная жизнь

Глава 3
Оптинская обитель от Смутного времени до Петровской эпохи

После бедствий Смутного времени Оптина пустынь была возобновлена около 1625 года. Под этой датой настоятелем монастыря значится в документах игумен Сергий. Восстановленная Оптина пустынь впервые упоминается в писцовых книгах, т. е. в поземельных переписях, Козельского уезда за 1629–1631 годы. Там обитель описывается следующим образом: «Государево, царево и великого князя Михаила Феодоровича всея России богомолье, монастырь Оптин Макарьевой пустыни, на реке на Жиздре, а в нем церковь Введения Пречистыя Богородицы деревянная клецка (клетью – А. К.), а в церкви образы, и книги, и ризы, сосуды церковные и колокола, строенье мирское и монастырское черного священника Феодорита с братией, а в монастыре шесть келий, а в них старцы, черный священник Феодорит с братией питаютца от церкви Божией»^[14]. «Черный священник Федорит» – строитель Оптиной пустыни, возглавлявший ее в 1629–1631 годах. Учитывая, что в монастыре насчитывалось шесть келий, было, самое малое, столько же и монахов, а по мнению Е. К. Вытропского, написавшего в начале XX века книгу по истории Оптиной пустыни, всего в обители жило 12 человек – из расчета по одному монаху и одному послушнику на келью^[15], как это было принято, например, по афонским традициям.

Появляется у обители и свое хозяйство. XVI–XVII века – это время роста в России монастырей и монастырского землевладения. Отдельные монастыри становятся крупными земельными собственниками: к примеру, Кирилло-Белозерская обитель в 1601 году владела 3 волостями, 51 селом, 880 деревнями с зависимыми крестьянами. Обычным по размеру земельных владений был Рязанский Богословский монастырь, обладавший 2 селами, 12 деревнями, 33 пустошами. Некоторые обители строили хозяйство на высокодоходных промыслах, например, на солеварении. Были в то время и монастыри, не имевшие больших земельных владений или прибыльных промыслов, но регулярно получавшие из казны «царскую ругу» – денежное и хлебное жалование.

У Оптинской же обители ни того, ни другого не было. Имущество и доходы ее были очень скромными. В козельских писцовых книгах перечисляются монастырские владения. Прежде всего, монастырь владел мельницей на речке Другуске (притоке Жиздры). Появилась эта мельница еще до Смутного времени. Сохранилась запись о том, что на помин скончавшегося в 1598 году Федора Иоанновича, последнего государя из династии Рюриковичей, Оптину монастырю дано «на свечи и на ладан, под городом Козельском, на речке на Другуске место мельничное, да на берегу против мельницы, место дворовое мельничное, да рыбная ловля на той же речке, общая с посадскими (городскими – А. К.) людьми»^[16]. Вероятно, устроенная тогда монастырем мельница, как и он сам, была уничтожена в Смуту. Именно поэтому в конце 1620-х годов и появилась в козельских писцовых книгах запись о дарении тридцатилетней давности: восстановленный монастырь доказывал свое на него право.

Кроме мельницы, находились во владении Оптиной пустыни рыбные ловли. Располагались они в трех местах. Во-первых, это были оба берега по реке Жиздре от монастыря вниз до Жиздринской каменной тони (места для рыбного лова неводом); во-вторых, перекоп с рыбною ловлею, устроенный напротив монастыря; в-третьих, ловли располагались по речке Другуске, до впадения ее в Жиздру.

Также принадлежали обители луга по реке Жиздре и впадающим в нее речкам Клютоме и Другуске, да участок леса в длину на две, а в ширину на одну версту; «а иной земли (как сказано в писцовых книгах) к тому монастырю нет, исстари не было»^[17].

Устроенная на Другуске мельница была для монастыря очень важна. В те времена мукомольное дело приносило хорошие доходы. Потому однажды из-за этой мельницы случилась большая распря. В документе говорится, что козельских горожан, а особенно драгун и стрельцов, составлявших со своими семьями значительную часть населения порубежного города, обуяла зависть к монастырской мельнице. По договоренности с ними некий Мишка Кострикин построил без царского указа на речке Другуске еще одну, свою мельницу и тем монастырскую, стоявшую выше по течению той же речки, «остановил и без остатку разорил». Поскольку плотина «мишкиной» мельницы располагалась ниже монастырской, колесо последней из-за поднявшейся воды оказалось подтопленным, и работать она не могла.

Однако, вероятно, дело было вовсе не в зависти горожан. Картина вырисовывается для тех времен довольно типичная – спор, по сути, разгорелся не из-за самих мельничных строений, а из-за так называемого «мельничного права». Получив от царя разрешение построить мельницу, монастырь стал в Козельске монополистом в мукомольном деле. Другой разрешенной властью мельницы в Козельске не было. Окрестные жители, привозившие на монастырскую мельницу свое зерно, должны были платить за его помол цену, установленную монастырем или его арендаторами. Возможно, часть муки взималась в пользу обители, не выращивавшей своего хлеба. И Мишка Кострикин хотел у монастыря это доходное «мельничное право» перехватить, соблазнив горожан, чтобы те его поддержали, обещанием снизить цены на помол. А в казну обещал исправно выплачивать денежную подать за право содержать мельницу.

Обители, не обладавшей земельными владениями, мельница приносила основной доход. Потеря его грозила, как писали монахи, «разорением, Оптину монастырю оскудением большим». Кроме того, плотина «мишкиной» мельницы, будучи достроенной, перекрыла бы ход рыбы к монастырским рыбным ловлям («рыбная ловля будет закрыта»). При том что, по словам настоятеля, монахи «питались Христовым именем и той рыбной ловлей»^[18]. Потому братия и возглавлявший ее, вероятно, с 1672 года строитель Исидор оказались в отчаянном положении. И в августе 1675 года обратились с челобитной к царю Алексею Михайловичу по поводу «мишкиного самоуправства». Горожане же отправили в Москву свои жалобы. Началась судебная тяжба, продолжавшаяся почти год. Обитель в ней, в конечном счете, одержала верх: указом уже следующего царя, Федора Алексеевича, мельницу конкурента и разорителя, устроенную «самоуправством», было велено снести, впредь других мельниц не строить, а зерно для помола доставлять, как и прежде, на мельницу, принадлежавшую монастырю.

Кроме мельницы, обзаводится монастырь и небольшой земельной собственностью за пределами обители, в козельском посаде. Посадом на Руси называлась бо́льшая часть города, лежащая за пределами главного городского укрепления. Здесь проживала основная часть городского населения – ремесленники, торговцы, служилые люди. В 1680 году строитель Исидор и братия обратились к Федору Алексеевичу с новой челобитной. «Оптину монастырю вотчин и земель не дано, – сетовали монахи, – и государева денежного и хлебного жалования нет, а в монастыре… четырнадцать братьев кормятся мирской дачею (пожертвованиями – А. К.), а около монастыря огородов нет». Далее государя просили пожаловать обители на поминовение его усопшего батюшки, царя Алексея Михайловича, а братьям на пропитание, под огород, семь посадских мест в городе Козельске. Когда-то здесь стояли дворы горожан, но они были сожжены еще в Смутную эпоху, и с тех пор место пустовало. Прошение монастыря было удовлетворено: в царском указе предписывалось «дать в дачу» обители «пустые посадские дворовые семь мест под огороды, под овощ»^[19].

От времени настоятельства Исидора, кроме документов по «мельничной» тяжбе и грамоты о передаче мест под огороды, сохранилась вкладная книга, в которой записывались сделанные монастырю дарения и пожертвования. Хранилась она у казначея и велась, как в ней же сказано, с 1670 года. Но первые страницы не сохранись, а потому самые ранние записи относятся лишь к 1675 году.

Одним из первых вкладчиков Оптиной пустыни значится князь Михаил Семенович Шаховской, воевода, известный участием в войнах с поляками, а позже служивший на государственном судебном поприще. Под 1675 годом указано, что он «дал вкладу церковные сосуды». В том же году Ирина Федоровна, «боярыня» «стольника (придворный чин того времени – А. К.) Василия Федоровича Полтева», на деньги которого в Москве была построена церковь Успения Пресвятой Богородицы, пожертвовала монастырю «сосуды серебряные и кадило серебряное»^[20].

В 1678 году вкладчиком монастыря стал думный дворянин (чин, третий по значимости после боярского и окольничего) Иван Афанасьевич из рода Желябужских, тесно связанного с Козельской землей и имеющего здесь поместья. Именно Желябужские на свои средства восстановили после Смуты монастырскую мельницу, впоследствии подтопленную Мишкой Кострикиным. Иван Афанасьевич, служа государю, подвизался на дипломатическом поприще, выполнял важные царские поручения на Украине, в Польше, Трансильвании, Англии и др. Пожертвовал он обители «книгу – Минею общую», которая была «впоследствии продана в село Олопово и взято [было] за нее 1½ рубля на оклад храмового образа». На те же цели, украшение храмового образа, был употреблен и другой вклад, также значащийся под 1678 годом: стольник Василий Григорьевич из близкого к будущему царю Иоанну V дворянского рода Юшковых «дал в церковь сосуды белые оловянные», проданные впоследствии за рубль^[21].

Еще одним вкладчиком в 1678 году явился козельский воевода Василий Иванович Кошелев. Он «дал в Оптин монастырь вкладу, по родителях своих, лошадь, мерина гнедого да корову», что для небогатого хозяйства обители было существенным подспорьем^[22].

Были среди вкладчиков Оптиной пустыни и представители столичного белого духовенства. Они «вкладывали» предметы церковного облачения и богослужебные книги. Так, «церкви святого и славного Пророка Илии, что на Москве, по Тверской улице, мучным [торговым] рядом» «священник Никита Иванов», «во Оптин монастырь… дал ризы камчатые (из особой ткани – камки, шелковые – А. К.), оплечье золотое бархатное, да книгу Октоих пятого гласа, да епитрахиль, да две пелены; да зять его Никитин, поп Петр Васильев, дал ризы клетчатые, подризник тафтяной (из тафты, привозимой с Востока дорогой ткани – А. К.), епитрахиль, поручи, пояс»^[23].

Записи вкладной книги Оптиной пустыни показывают, что небольшая и небогатая обитель, казалось бы затерянная в лесах под далеким от столицы Козельском, становится в Москве все более и более известной. Рост известности способствовал хоть небольшому, но росту самой обители: в 1680 году в ней было монашеской братии, вместе с настоятелем, уже 14 человек^[24], против шести в 1625. Вскоре Оптина пустынь становится не только местом благочестивых вкладов московского дворянства и священства, но и оказывается в поле зрения представителей высшей власти – венценосных особ и членов их семейств.

Произошло это при отце Дорофее, ставшем настоятелем Оптиной пустыни не позднее 1688 года. Еще при основателе династии Романовых, царе Михаиле Федоровиче, Оптинская обитель была названа, как это значится в козельских писцовых книгах, «царским богомольем». А в 1688 году, в самом начале настоятельства отца Дорофея, фактическая правительница России, царевна Софья Алексеевна прислала двадцать рублей вклада на поминовение боярина Ивана Михайловича Милославского, при жизни поддерживавшего ее на пути к власти. Эти деньги передал настоятелю Дорофею присланный из Москвы стольник Андрей Яковлевич Чичерин^[25].

При настоятеле Дорофее в Оптиной пустыни началось каменное строительство. В 1689 году взамен деревянной церкви, простоявшей уже сотню лет, начали строить каменный собор. Устраивался он также в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы, с приделом преподобного Пафнутия Боровского.

Строился храм на средства вкладчиков и мирское подаяние. В числе жертвователей были царские сановники. Один из них, уже выступавший как вкладчик монастыря в 1678 году, Иван Афанасьевич Желябужский, тогда думный дворянин, а теперь окольничий, выделил на строительство сумму по тем временам весьма немалую – «сто рублей и всякого припасу каменщикам довольно». А царский стольник Андрей Петрович Шепелев и его брат Иван пожертвовали строящемуся собору иконы Спасителя, Введения во храм Пресвятой Богородицы, «Что Тя наречем», преподобного Пафнутия Боровского, образ Георгия Страстотерпца старинного письма – «в древних летах», а также Царские врата, северные и южные двери. Братья Шепелевы и впоследствии, уже в XVIII столетии, в трудный для монастыря час проявят себя радетелями и заступниками Оптинской обители.

Тропарь, кондак, величание и задостойник на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы

Тропарь, глас 4-й

«Днесь благоволения Божия предображение и человеков спасения проповедание, в храме Божии ясно Дева является и Христа всем предвозвещает. Той и мы велегласно возопиим: радуйся, смотрения Зиждителева исполнение».

Кондак, глас 4-й

«Пречистый храм Спасов, многоценный чертог и Дева, священное сокровище славы Божия, днесь вводится в дом Господень, благодать совводящи, яже в Дусе Божественном, юже воспевают Ангели Божии; Сия есть селение небесное».

Величание

«Величаем Тя, Пресвятая Дево, Богоизбранная Отроковице, и чтим еже в храм Господень вхождение Твое».

Задостойник, глас 4-й

«Я́ко одушевленному Божию кивоту, да никакоже коснется рука скверных; устне же верных, Богородице немолчно глас Ангела воспевающе, с радостию да вопиют: истинно вышши всех еси, Дево Чистая».

В 1693 году, когда царевна Софья уже лишилась власти, и на престоле оказался Петр I Алексеевич при формальном соправителе брате Иоанне V, Оптина пустынь получила новый монарший вклад. «Великие Государи, цари и великие князи Иоанн Алексеевич и Петр Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцы, – указывается во вкладной книге монастыря, – пожаловали в Козельской уезд во Оптину Пустынь, вкладу на церковное строение десять пудов меди, и за ту медь [при ее продаже монахами] взято 35 рублев». А супруга Иоанна V, «великая государыня царица и великая княгиня Праскевия Феодоровна пожаловала две тафты на ризы».

За этими вкладами, показавшими благоволение к Оптиной пустыни царской семьи, последовали в 1695– 1696 годах пожертвования от «всякого чину людей», способствовавшие укреплению монастырского хозяйства. Так, например, «стольник Алексей Васильевич Баклемишев дал вкладу: двух меринов, – мерина гнедого, да мерина карего, ценою 10 рублев; да коня саврасого, цена 15 рублев. Стольник Василий Андреевич Десятой дал вкладу мерина серого, цена 4 рубля. Оптинской пустыни старец Дионисий дал вкладу шесть ульев пчел; старец Мелетий дал вкладу невод»^[26].

В целом период 1676–1704 годов можно считать самым благоприятным для Оптиной пустыни от времени ее разорения в Смутную эпоху и до изменения судеб обители в XVIII столетии. Это показывается и земельными приобретениями монастыря, и благоволением царского семейства, и благочестивыми вкладами людей разного достатка и общественного положения. Наконец, явно об этом свидетельствует начало строительства в обители каменного собора, что мог себе позволить не каждый монастырь. Неоспоримое свидетельство роста известности и значимости обители – учреждение в ней игуменского настоятельства взамен прежнего строительского. Первым игуменом Оптиной пустыни стал отец Моисей, управлявший ею в 1700–1709 годах. Однако благополучные времена оказались недолгими…

Часть II
Оптина пустынь в тяготах XVIII столетия

Глава 1
Оптина пустынь в первой трети XVIII века: временное закрытие и возобновление

Между тем начинался бурный и поворотный для России XVIII век. В первой его четверти реформы Петра Великого, поднявшего на дыбы всю страну, до неузнаваемости изменили многие стороны жизни русского общества. Коснулись эти изменения и жизни духовной, церковной. В отношении Церкви Петр проводил политику жесткую, направленную на лишение ее самостоятельности, подчинение государству и превращение в один из винтиков механизма государственного управления. Столь же потребительским было отношение царя и к монастырям, которые стали оцениваться с точки зрения их «полезности» для государства и общества. Полезность же определялась так, как это понимал Петр, исключительно по мирским, практическим меркам и сиюминутным выгодам. При этом совершенно не принималось во внимание духовное значение монастырей, издревле почитаемых на Руси столпами православной веры и средоточием благочестия. Такое однобокое отношение власти Российской империи к православным обителям, характерное практически для всего XVIII века, привело к притеснениям монастырей и монашества, вызвало их духовный и хозяйственный упадок.

Стремление Петра следовать примеру западных стран, опередивших Россию в экономике, промышленности и военном деле, наряду с полезными заимствованиями привело и крайностям бездумного подражательства, чуждого русскому национальному характеру и русской духовной жизни. В отношении к монастырям это проявилось в полной мере. Монахов Петр особенно не любил, видя в них защитников прежних, ненавистных ему старорусских порядков. Потому неудивительны и чинимые царем ограничения разных сторон монастырской жизни, самого существования монастырей. В 1701 году запрещено было проживание в обителях не принявшим постриг, бельцам и белицам. Это препятствовало духовному воспитанию послушников, будущих монахов. Закрывать уже существующие обители власть поначалу не решалась, но двумя годами позже был обнародован царский указ, по которому запрещалось открывать новые монастыри. Все обители и их насельники были поставлены на учет. Был ограничен постриг мужчин, не достигших 30 лет, и женщин до 50–60 лет. Монастырям было запрещено вести летописание, а монахам, дабы они не могли писать неугодные власти письма и сочинения, возбранялось даже иметь в кельях бумагу и чернила. Были и другие препоны, ограничения, запреты…

Коснулось все это и Оптиной пустыни, игуменом которой стал с 1700 года отец Моисей. В первые годы его настоятельства казалось, что ничего для монастыря с прошлых времен не изменилось, что все еще продолжается наметившийся в конце XVII века рост ее благосостояния и значимости. По-прежнему обитель получала вклады на содержание монахов, хозяйства, на возведение и обустройство каменного собора. Во вкладной книге имеются записи о пожертвованиях, сделанных боярами, имевшими вотчины неподалеку от монастыря, настоятелями и монахами других обителей. Нельзя сказать, что вклады эти были особо велики: жертвовали иной раз, кто сколько мог: кто лошаденку, кто корову, кто мешок зерна, а кто денег, сколько случится. Были у монастыря и денежные доходы с его имений. В год Оптина пустынь получала с арендуемой козельцами многострадальной мельницы на реке Другуске 35 рублей, с рыбных ловлей на Жиздре и Другуске – 16, с перевоза через Жиздру против монастыря – 10, со сдаваемой в аренду под винокуренный завод земли – 20, с огородных мест в Козельске – 3 и с сенных покосов на лугах по реке Клютомне рядом с монастырем – 16 рублей. На рубль в то время можно было купить примерно три пуда пшеничного хлеба или четыре ржаного. По сравнению с доходами многих других монастырей и с учетом текущих трат обители это было совсем немного. Но все вместе – полученное от жертвователей, вкупе со скромными доходами с монастырских имений, позволяло монахам худо-бедно поддерживать свое существование и понемногу продолжать строительные работы в пустыни.

Так бы и было, но вскоре все изменилось в худшую сторону. Если раньше отец царя Петра Алексей Михайлович и брат его Феодор Алексеевич вставали на сторону Оптинского монастыря в его стремлении защитить свои скудные имения, то в правление нового государя власть, хронически нуждавшаяся в деньгах, напротив, старалась наложить руку на монастырские имущества. И вот в 1704 году вышел царский указ, по которому надлежало по всей России для «умножения государственных доходов, по случаю построения Петербурга и войны со шведами» обложить пошлиной мельницы, рыбные ловли и речные перевозы, в том числе и находившиеся во владении монастырей. Если для крупных обителей, имевших большое хозяйство, обширные земельные вотчины с многими крестьянами, прочие угодья, это нововведение власти оказалось не особенно болезненным, то на положении небогатой Оптиной пустыни оно могло отразиться очень сильно. Ибо никаких других постоянных доходов, кроме как именно с рыболовного и мельничного промыслов, а также с речного перевоза, монастырь почти и не имел.

Но только возложением на монахов обязанности платить новые пошлины дело не ограничилось. Вскоре последовал новый указ, по которому предписывалось всякие мельницы – водяные и ветряные – «переоброчить», т. е., взяв в казенное пользование, затем отдать «с торгу» тому, «кто хочет взять» и «кто больше даст», согласится платить за аренду наибольшие деньги. Понятно, что небогатый монастырь не мог на торгах тягаться с более состоятельными соседями и не мог с ними поспорить, как это у него получилось двадцатью годами ранее, в случае с неудавшимся предпринимателем Мишкой Кострикиным. Теперь государева власть всецело была на стороне «деловых людей», обеспечивающих казне доход.

Так Оптина пустынь утратила право на с таким трудом полученные и в течение века сохраняемые, жизненно для нее важные имения. Этой утратой завершился непродолжительный период относительного благополучия монастыря. Вновь острой и каждодневной стала нехватка денег на содержание и без того скромной монашеской обители. Одних только дарений и пожертвований, мирского подаяния не доставало. Так и остался сиротливо стоять недостроенным собор, затеянный в 1689 году в ожидании того, что благая пора в истории обители продлится еще многие годы, но того не случилось…

В 1709 году игумена Моисея в его должности сменил отец Дорофей. При нем в обители числилось 15 человек: казначей, три иеромонаха, иеродиакон, семь монахов и три трудника. Настоятельство отца Дорофея оказалось еще более неспокойным. Возобновились распри с козельскими горожанами. На этот раз городские драгуны «Григорий Новиков и Никифор Стригин со товарищи» решили отобрать едва ли не последнее, что оставалось у монастыря из его прежних доходных имений – захватить сенные покосы, луга, расположенные напротив обители, по реке Клютоме. Сделать это козельцы задумали под тем предлогом, что монастырь оными угодьями владеет-де не по праву. Поначалу игумен Дорофей и братия, видя такую несправедливость, хотели отговорить драгунов от их замысла, но когда те остались непреклонны, обратились с челобитной к властям Козельска, в городскую приказную избу. Местный воевода предписал учинить по монашеской жалобе расследование и собрать по этому делу свидетельские «сказки», т. е. показания. По ним подтвердилось, что луга с покосами принадлежат обители издавна, что были они расчищены и защищались от зарастания тяжким трудом оптинских монахов. Вспомнили и о стараниях некогда жившего в монастыре отца Иринарха, еще в 1660-х годах собственноручно освободившего от кустарника три десятины луговой земли. Все это, к неудовольствию козельских драгунов, единогласно показали и насельники монастыря, и привлеченные к следствию «уездные люди». Так что спорный луг монахам удалось отстоять: судебным решением от 14 февраля 1710 года он был оставлен за монастырем^[27].

Между тем власть изыскивала все новые способы ограничения монашеской жизни в России и получения от монахов «общественной пользы», как она превратно понималась в «европеизированных» государственных и чиновничьих инстанциях. 28 января 1723 года вышел новый указ Святейшего Синода, безропотно исполнявшего царские веления. Он предписывал «во всех монастырях никого не постригать, а чтобы на убылые места определять отставных солдат». Но и тем дело не окончилось. Накануне завершилась продолжавшаяся более двадцати лет многотрудная война со шведами, после которой осталось много солдат искалеченных, пристроиться которым было некуда. Поэтому через год Петр предписал превратить монастыри в богадельни и лазареты, поместив в них увечных солдат и унтер-офицеров, не имевших семей, о которых некому было позаботиться. А монахов приставить к уходу за ними в качестве братьев милосердия. В случае же если в обители монашествующих на эту роль, после всех запретительных мер, не хватало, следовало восполнять недостаток, постригая местных крестьян. И впредь монашество, по замыслу власти, должно было сохраняться лишь для исполнения этой новопредписанной больничной службы, а также для того, чтобы было из кого назначать архиереев.

Преподобные оптинские старцы Лев и Никон об отношении к гонящим и обижающим

«Первейшее и самонужнейшее… средство к примирению с обидящими и гонящими нас есть молить о них по заповеди Христовой » (Прп. Лев), «Гонения и притеснения полезны нам, ибо они укрепляют веру» (Прп. Никон).

Симфония по творениям преподобных Оптинских старцев: в 2 т. М.: Дар, 2009. Т. 1. С. 80–81. Т. 2. С. 155.

Эта попытка государства переложить заботу о пострадавших защитниках Отечества со своих плеч на монастырские не прижилась: уж слишком очевидным было для русского человека извращенное толкование благотворительных задач монашества. Вызвала отторжение в русском обществе и идея превращения православных монастырей в дома инвалидов, служащие которых никак не могли бы следовать монашеским обетам, не имели бы ни монашеского духа, ни монашеского призвания. Да и сами монастыри в таком новом виде никак не смогли бы воплощать основную идею своего существования – воспитания в отрешении от мирского и суетного посвященной Богу подвижнической жизни. Так что после смерти Петра его жесткие указы в отношении монастырей оказались забыты. Однако «чиновничий» и потребительский подход в отношении к монастырям продолжит сохраняться на протяжении всего XVIII столетия и вновь ярко проявится при Екатерине II.

Вот в таких бедственных условиях проходило игуменство отца Леонида во вверенной ему Оптиной пустыни. Лишившись и без того скромных доходов, с каждым годом она приходила во все больший и больший упадок. Едва только заcтупив в свою должность в 1717 году, отец Леонид горько сетовал на бедственное положение монастыря: «Прошу и молю со многим усердием, – писал игумен, – на… святую Божию церковь, на кровлю, что та святая церковь отгнила кровлею, и ограда опала, и кельи развалились. Пожалейте нас, не оставьте сирых своих богомольцев, заставьте за себя вечно Бога молить и родителей своих поминать, потому что у нас ни вотчин, ни крестьян нет, питаемся мирским подаянием, кто что пожалует»^[28]. Но это отчаянное воззвание о помощи не находило отклика у власти предержащих. А прогремела вместо него словно громом поразившая оптинских монахов весть из столицы, перед которой все прежние монастырские невзгоды и горести в одночасье померкли.

Одна тысяча семьсот двадцать четвертого года февраля в 5-й день всепресветлейший державнейший государь Петр Великий император и самодержец Всероссийский при присутствии Святейшего Синода и Правительствующего Сената повелел именным своего величества указом «малобратственные монастыри и пустыньки сводить с прочими в совокупление неотложно, без продолжения, и оныя пустыньки весьма упразднить»^[29]. Это распоряжение в полной мере коснулось Оптиной пустыни. В 1724 году ее братия состояла всего из 12 человек, земель у нее, почитай, и не было, а потому монастырь был отнесен к тем самым «малобратственным» и «маловотчинным», не имевшим больших владений. Их теперь было велено упразднить с переводом монахов в другие обители.

Царский указ довели по инстанциям до епархиального начальства. И 27 июня 1724 года архиепископ Сарский и Подонский, в ведении которого находилась Оптина пустынь, направил письмо архимандриту Белевского Спасо-Преображнского монастыря Тихону. В нем архиерей сообщал о присоединении монахов Оптиной пустыни к возглавляемой Тихоном обители и поручал белевскому настоятелю, во исполнение государева указания, провести тщательную опись оптинского имущества, как движимого, так и недвижимого: «церковного и келейного каменного и деревянного всякого строения, и в церквах всякой церковной утвари, и в казне всякия крепости (документы о праве собственности – А. К.)»; не забыть при этом «наличные деньги, и посуду, и земли, и угодья… и в житницах, и в посеве всякой хлеб, и на конюшенном, и на скотном дворе всякий скот, и конную сбрую»^[30]. Ничто не должно было остаться неучтенным.

Описанное имущество, пусть и невеликое, но нужное, нажитое потом и тяжким трудом, в несколько дней было у Оптиной пустыни отобрано. Маховик государственно-чиновничьей системы, собиравшейся без остатка перемолоть древний Оптинский монастырь, был запущен. И казалось бы, ничего уже не сможет спасти обитель. Но спустя полгода в феврале 1725 года внезапно умирает всесильный властелин и создатель Российской империи. После того отношения государства и Церкви начинают понемногу выравниваться, налаживаться, становиться взаимопреемлимыми. Касалось это и монастырей. Все чаще в Святейшем Синоде стали звучать голоса в защиту монашествующих, осуждающие решение о закрытии малобратственных обителей. Уже в начале 1726 года члены Синода всерьез задумались о том, что от исполнения петровского указа происходит лишь «напрасное разорение»: упраздняемые обители разрушаются, имения их остаются в запустении. Монахов же, переводимых в более крупные монастыри, на новом месте встречают без радости, ибо не всегда есть с чего новых членов общины содержать. Первым шагом к исправлению такой удручающей картины стало разрешение братии официально закрытых монастырей, никуда не переходить, жить и хозяйствовать на прежних местах, а имущества ее не отбирать. А в мае того же года малобратственные обители закрывать и вовсе прекратили.

Казалось бы, для монастырей, которые, как и Оптину пустынь, уже успели закрыть по петровскому указу, дело складывалось как нельзя лучше. И стоит только попросить государевой милости, как все станет как прежде, и вновь оживут обреченные на забвение обители. Но не тут-то было. Не любит власть отменять монаршие решения, чьи бы они ни были…

Свидетельство тому – драматическая попытка восстановления древнего Афанасьевского девичьего монастыря, основанного, по преданию, еще в начале XIV столетия княжной Софьей, сестрой святого благоверного князя Михаила Ярославича Тверского, жестоко убиенного в Золотой Орде. Но никак не помогла монастырю его древность. По указу 1724 года монахинь перевели в расположенный в Твери же Рождественский монастырь. Строения закрытой обители, монашеские кельи, были порушены. До сих пор от нее в Твери сохранилась одиноко стоящая Покровская церковь. Когда обозначилась перемена в отношении к малобратственным обителям, бывшая афанасьевская игуменья Дарья попыталась добиться возрождения своей обители. Тут и начались ее и ее сестер бедствия. Настоятельница Рождественского монастыря для вразумления Дарьи, «била ее шелепами (плетьми – А. К.) и палками и держала в чепи (в цепях – А. К.) трои суток безвинно». Безуспешным оказалось обращение с жалобой и просьбой к местному архиерею.