Kitobni o'qish: «Рассказы от первого лица»
Здравствуй, Катя!
Недавно я пережил любовь. В тот день, когда она ушла, шел дождь. Лил с самого утра, не переставая. И я остался один, более уставший и опустошенный чем обычно. Я жил на работе, ел что попало, много думал, но так ничего и не понял. И решил жить дальше. «Живи как все, не усложняй» – говорила мне Маша, будто завещала на прощанье. А как все? – думаю я. Кто научит?
И в первый солнечный день после тех дождливых, на обеденном перерыве я забрел в какой-то дворик. Сижу на лавке, задумчиво жую бутерброд. А вокруг они, те самые «все»: мамашки с колясками, дети в песочнице, мужчины влюбленные в свои авто. И как вишенка на торте – красивая девушка гуляет с собакой. И десятки, десятки окон многоэтажных домов! Занавески, цветки в горшках, статуэтки. А за ними кухня, диван, телевизор. Такое вот однообразие окон – однообразие жизней. Вот они «все». Наверное, так и живут.
А та девушка с собакой – молодая и красивая, и думать хочется о ней, а не о «всех». А ведь она часть этого безмятежного однообразия. Просто воплощение его – скучна и предсказуема. Короткие шорты, длинные волосы, оголенные плечи. И одно из этих окон точно ее. Так ведь и у меня есть своя ниша в подобном бетонном строении – думаю я. Но я не с ними. А почему не знаю. Я за тридцать лет так к себе и не привык. У меня всегда все сложно, слишком часто больно, дилеммы, смятенье и бесконечная рефлексия.
А девушка и впрямь безумно хороша собой. И она это знает. Замечает мой взгляд, печальную улыбку и делает вид, что ей все равно. Деланно весело играет с собакой и точно ждет меня. И я тут как тут со своими любезностями. И честное слово, будь в ней хоть немного глубины и свободы, я бы с ней не смог! Я бы даже не начал. Но пара ее фраз, кокетливый взгляд из-под длинных ресниц, и уже через неделю я лежу на ее диване, смотрю ее телевизор, с удовольствием растворяюсь в заветном однообразии. Я за ее окном.
А она, тонкая и свежая, ходит по комнате, наряжается, злословит о подругах, соседях, о тех, кого мельком видит на экране. Ну и мне, конечно, достается тоже. Я бездельник, я ее не ценю, я ее не люблю. Я вяло парирую:
– Юлька, ты даже не представляешь, как я тебя люблю…
И это правда. Мне хорошо с ней. Беспорядок в ее квартире, бессмысленные долгие речи, бесконечное тявканье собаки. Все просто и душа не болит. Притяну ее к себе, приласкаю. Скажу еще приятных слов. Развяжу поясок ее халата, сделаю все, что ей так нравится. Она будет млеть и таять в моих руках, а по окончанию нахмурится, и скажет, что я испортил ей прическу. Довольная, уйдет на кухню ставить чайник.
В этой бессмысленной неге прошло мое лето. К осени Юлькины родители вернулись с дачи, а я вернулся в отчий дом. Затворил за собой дверь и погрузился в себя. Все вернулось на круги своя. Вот я, вот мир, и мы снова несовместимы. Юлька была моим проводником.
Ах да, Юлька! Она все звонит и звонит. Я не беру трубку. Поставил телефон на режим вибрации, потом совсем отключил. Дня через три вспомнил про него. Включаю – звонок. Машинально отвечаю. А из трубки:
– Ты куда пропал, придурок? – это Юлька.
Так она снова вошла в мою жизнь. Но теперь я ее не люблю. Она навязчива. Вцепилась в меня, поливает то бранью, то слезами. Нашла счастье на свою голову. Душит.
– Разве ты не счастлив со мной? – бывает спрашивает она.
– Счастлив, – отвечаю, – но я не хочу, чтобы это счастье длилось вечно. Давай заканчивать?
Она зла, недовольна мной, но не уходит. И я уходить ленюсь.
В бессмысленных спорах прошла наша осень. Скоро новый год. Я наравне с бунтующими подростками и прочими занудами не люблю этот праздник. Предпочитаю его пропустить или проспать. Или просидеть всю ночь трезвым и скучным в компании пьяных и веселых, мучая себя и злясь на других. Но Юлька, естественно, без ума от предпраздничной суеты. Подарки, прически, вкусняшки – она погружается в это с головой. Приглашает меня встретить праздник в кругу ее семьи, и мягко намекает, что это дело решенное.
И вот я мрачный, но с тортом, стряхиваю снег с ботинок у ее подъезда. А вокруг все те же окна. Во всех горит свет, во всех сегодня праздник – елка, салаты, поздравления. И это делает их однообразие еще более вопиющим, просто нестерпимо скучным. И меня оно уже не манит. Как хочу обратно в свое одиночество!
Юлька радостная, и при параде, открыла мне дверь. Взяла торт и горячо шепнула на ухо, что у нее для меня тоже есть подарок. И праздник пошел по накатанной. Ели перед телевизором, мало говорили. Ее мама хлопотала, да суетилась, застенчиво улыбаясь, все что-то бормотала себе под нос. Отец строжился на своих дам, с трудом сдерживался, чтобы много не пить – видимо, Юлька наказала. Сама Юлька была взволнованна и загадочна. В двенадцать открыли шампанское, крикнули «ура». Я собирался сделать глоток шипучего, когда Юлька шепнула мне на ухо, что беременна. Я в недоумении покосился на ее живот, потом на сияющее лицо и осушил бокал. Все расселись на свои места, и я продолжил есть салаты. Мама засобиралась подавать горячее. Юлька не сводила с меня глаз. Наконец нервно взвизгнула во всеуслышание:
– У нас будет ребенок!
Родители, конечно же, остолбенели. Через несколько секунд мать, отложив грязную посуду, вся в слезах обнимала дочь. Отец в растерянности долго жал мне руку, потом хлопал по плечу. Выждав еще немного, я отправился на балкон. Юлька за мной.
Я задумчиво курил, украдкой посматривая на ее плоский живот, и упорно молчал. Юлька переменилась с ноги на ногу.
– Замерзнешь… – я, наконец-то, нарушил молчание.
– Ты рад вообще, я не пойму? У нас ребенок будет!
– Ага… Теперь жениться?
У Юльки перехватило дыхание. Через пару секунд она пришла в себя:
– Это ты так делаешь мне предложение? – негодовала она.
– Нет. Просто спрашиваю, – пожал я плечами.
Юлька еще долго говорила. Ругалась, потом плакала, обнимала меня, вслух мечтала о будущем. А я все думал о том, что Юлька меньше всего похожа на мать, а я… Я вообще сам по себе. И вообще, имеем ли мы право?
А впереди мою ссуженную ждало сплошное разочарование и мой никому ненужный протест. Я отказался от торжества и тем самым не дал ей надеть белого платья. Мы зарегистрировали наш брак, и я переехал к ней и ее родителям. Я совсем не участвовал в ее беременной жизни – не ходил с ней на УЗИ, не сидел у монитора, выбирая часами коляску, не гладил ее живот, не массировал уставшую спину. Я уходил рано утром на работу и возвращался, когда она уже спала. Юлька, некогда мой проводник в мир людей, превратилась в тот самый мир, с которым я несовместим. Я не вмешивался в ее истерические монологи, не злился и не уходил. Не уходил, потому что был живот, который рос и рос. Неприкрытый одеждой он выглядел пугающе неестественным. Он меня не манил.
Конечно, Юльке, было тяжело. Былой красоты как не было. Что-то невероятное творилось с ее телом – оно ей больше не принадлежало. Мама стала ее единственной опорой, которая безропотно сносила все капризы и слезы дочери. Спросите, что изменилось в моей жизни? Ничего. Я быстро научился абстрагироваться от жены за компьютером или книжкой. Я по-прежнему жил своей жизнью.
Когда Юлька уехала рожать, я был на работе. К утру родила мне дочь. Юлькина мама вернулась после ночи проведенной с дочерью в роддоме уставшая, но счастливая. Она впервые без стука вошла в нашу спальню. Я еще лежал в кровати, она села на край.
– Поздравляю – она расплылась в улыбке – у тебя родилась дочь.
Я, признаться, немного растерялся:
– Эм… как назвали?
Мама удивлено вскинула брови и ласково произнесла:
– Миленочкой.
Я кивнул.
–Разрешите я оденусь.
Она, будто опомнившись, засуетилась и вышла из комнаты. Я взял телефон, набрал Юлькин номер.
– Катей будет – холодно сказал я, как только услышал в трубке Юлькино дыхание.
– Что? – раздался уставший голос жены.
– Я сказал – мою дочь зовут Катя, поняла?
– Мы же решили… – попыталась она возразить.
– Я так решил.
Я был резок и груб, Юлька слаба, наверное, поэтому впервые она не стала спорить. И вышло по-моему. Что это было? Все тот же никому ненужный протест.
Через три дня они были дома. Катя оказалась маленьким, несуразным существом. Склонившись над пищащим кулечком, родственники и друзья наперебой спорили – на кого похожа. Сошлись на том, что похожа, все таки, на меня. Поздравляли. А я недоумевал, какое я имею к этому всему отношение? Лежит человек – новый, еще никакой. Она сама по себе, я отдельно.
Но есть и положительный момент – Юльки совсем не стало в моей жизни. Она с головой ушла в заботу о ребенке и сокрушения о потерянной молодости и красоте. А я, как и прежде, засиживался на работе, на выходных старался дома не появляться. Я не брал Катю на руки, за исключением тех случаев, когда Юлькина мама сама, навязчиво, мне ее давала в руки со словами: «иди к папе, родная». Тут не откажешь.
И как будто бы ничего не изменилось, но я стал все чаще думать о ней. О Кате. Не об этом непонятном существе в розовой пеленке, а о человеке. Ведь она, по сути, уже несчастна! Она совсем одна. У нее никогда не будет братьев и сестер. Мы с Юлькой никогда не пойдем на это, ни вместе, ни по отдельности. Ее родители не любят друг друга и еще не знают, как относиться к ней. И я снова задаюсь вопросом – а имели ли мы право? Несмотря на всевозможные уговоры мамы, Юлька отказалась кормить Катю грудью. Я не стал вмешиваться, но это меня ошеломило. По моим ощущениям, тем самым, Юлька отказалась быть матерью.
Когда Кате исполнился годик, Юлька привела себя в порядок, восстановилась в университете и зажила прежней жизнью. Забота о ребенке целиком легла на плечи Юлькиной мамы. И меня стало чуть больше в Катиной жизни. Не потому что из нее ушла Юля, а потому что Катя сделала первые неуверенные шаги, научилась весело смеяться и что-то начала понимать. Она стала мне интересна.
Кстати говоря, Катя оказалась красавицей. И со временем мое тихое любование ею, переросло в нечто большее. Я думаю, что это любовь. Любовь светлая и безответственная. Я не сижу с дочерью по ночам, когда она болеет, не встаю по выходным раньше обычного, потому что она уже проснулась. Нет, я никак не преодолеваю себя для нее. Я с ней, когда она светла и весела, сыта и довольна. Я с интересом наблюдаю за ней, играю с ней, но не долго, пока не наскучит. И если Катя начинает капризничать, я просто отдаю ее Юлькиной маме. Я дарю ей две куклы в год – на новогодний праздник и день рождения. Деланно строжусь за столом, чтобы она аккуратней ела. А еще говорят у нее мои глаза.
И вот, спустя два года я сижу на той самой скамейке, в окружении десятков чужих окон. Смотрю как неподалеку в песочнице играет моя дочь, и мысленно веду диалог с той, любовь к которой так давно пережил. Посмотри на меня, Маша, – говорю я ей, – я, как все: муж, отец, глава семейства. Не усложняю. Все просто и понятно. Так просто оказалась не любить. Когда не любишь – очень просто. Правда, теперь есть Катя, но пока, любовь к ней ничего не усложняет, ни к чему не обязывает. И среди тысяч одинаковых окон ты не узнаешь моего. Так что же? – спрашиваю я ее – это и есть счастье миллионов? Или миллионы за этими окнами так же несчастны как я? Если так, то поздравляю, в нашем полку прибыло – здравствуй, Катя!
Твое плечо, мои печеньки
Весна бликами на мониторе. Она же от белой бумаги бьет по глазам. В ее лучах кружатся пылинки. Открыли окно и она ворвалась.
– Да закройте же окно! Меня продует! – возмутилась я, и для пущей убедительности застегнула пуговицы пиджака, поерзала в кресле.
Окно закрыли, а она стучится. Все, кроме меня, ей улыбаются, ждут не дождутся конца рабочего дня. Выйдут, обнимут ее и под ручку пойдут по домам. Лишь я спрячусь от нее в своем пальто.
Обязательно поговорю сегодня с Колей – пообещала я себе, быстро-быстро идя к машине, чтобы не видеть ее, не вдыхать. А сама бросила сумку и пальто дома, и пошла стучать в дверь напротив.
– Манюш, – взмолилась я, когда Маша открыла мне дверь, – если я сейчас с кем-нибудь не поговорю, я сойду с ума!
– Заходи.
Машу весна не радует. Маша ее не замечает. Маша в себе, а весна снаружи. Поэтому с ней можно говорить.
Маша налила нам чай, светлый, спитый, пододвинула ко мне сахарницу. Забыла дать ложечку. Но мне все равно, я просто хочу говорить.
– У моего Коли есть младший брат Кирюша, – Маша кивнула, знает его. Ее муж Вася рос с ним вместе, во дворе этого самого дома, – ему сейчас двадцать восемь. Он…, он гуляка, балагур, душа компании, в общем, отличный парень! Всю жизнь попадал не в те компании, в дурацкие и опасные истории, а мой Колька вечно его вытаскивал, то денег, куда надо привезет, то поговорит с кем надо. Когда их родители умерли, там печальная история, но это в следующий раз, Коле было тридцать, а Кирюше соответственно двадцать три. Из имущества осталась от родителей наша двушка, дача в два этажа в Славянске – Маша кивнула, знает, где это, – и старенькая лада. Коля спросил – как будем делить? Кирюша, конечно же, сразу вцепился в машину. Возраст! Так дружно и решили – ему машину и дачу, Коле квартиру. Хотя, заметь, Коля предлагал разменять квартиру, но для этого нужно было продать дачу и машину, чтобы на две хватило. Кирюша отказался, говорит – у тебя же семья, тебе квартира нужнее. Мы на тот момент уже были женаты, жили на съемном. Конечно, радости нашей не было придела. Мы переехали, денег подкопили, заняли – сделали ремонт.
– Извини, ты не против? – спросила Маша, когда я сделала паузу чтобы отпить чай. Она кивнула на раковину, заваленную грязной посудой. Она мыла ее до моего прихода. Я кивнула и поспешила продолжить:
– В общем, Кирюша пустился во все тяжкие. Продал большую часть дачного участка соседям, и на эти деньги кутил с друзьями в дачном домике – музыка, девчонки и все такое. Так и спалили они дом. Короче, Кирюша продал оставшийся участок тем же соседям, вложился в бизнес своего друга. И там его толи надули, толи просто дело не пошло, в общем прогорел. А машина уже через год стояла разбитая под нашими окнами. Короче, Кирюша остался не с чем. Но мой Коля, как всегда, – я махнула рукой на Колю – снял ему комнату, устроил на работу в автосервис к своему другу. Как еще не побоялся поручиться?!
На кухню зашла Машина свекровь. Смурная старушка. Я ей кивнула:
– Здрасти.
Она не ответила, взяла что-то из холодильника и вышла. Маша даже не обернулась.
– Продолжай – сказа она мне.
– Короче, нам на удивление Кирюша и, правда, взялся за ум. На работу не опаздывал, стал зарабатывать, сам оплачивал аренду комнаты и вскоре привел к нам знакомиться невесту. Ну, мы сначала не отнеслись к этому серьезно. Это же Кирилл! Но через месяц после нашего знакомства они расписались. Аня – его теперь уже жена, переехала к нему в комнату. Жили они тихо, скромно, нам не докучали, иногда приходили в гости с тортиком. И через год у них родилась дочка – Ксюша. Из комнаты их попросили съехать. Кирилл нашел недорогой домик на окраине – печку самим топить, удобства во дворе, хорошо хоть свет и вода есть, правда только холодная. И следом родили они еще дочку – Лену.
Маша плавно передвигалась по маленькой кухне, расставляя чистую посуду по местам. Я перевела дыхание и продолжила:
– Вот тут-то все и началось! Нам с Колей сразу стало стыдно за наше благополучие – за квартиру, машину, красивые вещи, рестораны, отпуска. Мы стали все чаще молчать вдвоем. Мучает нас, по сути-то, одно и то же чувство, но вся разница в том, что Коля готов в любую минуту все отдать брату, его детям, и остаться не с чем, а я нет! Я пыталась говорить с ним, мягко убеждала, мол, посуди сам, вы с Кирюшей были в равных условиях, только он все свое промотал, а ты нет. Он сам виноват! Довод конечно отличный, но от него не становится легче. Есть у меня и еще один: я говорю – ну представь себе – разменяемся мы, а потом мы с тобой решим ребенка родить, и что тогда, как ютиться будем? Но мы оба понимаем, что этот довод вообще несостоятельный. И вообще, Коля предлагал же ему свою помощь, а он, видите ли, гордый, да хоть бы о детях подумал! Нарожали, блин, нищету, а нам теперь разбирайся с этим.
Последние слова я произнесла тихо, почти шепотом.
Я, признаться, ждала Машиного осуждения. Но та лишь спросила:
– Почему несостоятелен?
– Кто? – не поняла я.
– Довод про ваших с Колей детей.
– А-а. Да ты знаешь, сначала жилья своего не было – не рожали. Потом появилась квартира, захотелось ремонта, потом пожить в свое удовольствие. Открыли для себя прелесть курортного отдыха. Так и закрутилось. А сейчас уже думаю – куда рожать? Поздно уже.
Маша, разобравшись с посудой, налила себе чай и села напротив. Я устало продолжила:
– Ты знаешь, я бы и рада ненавидеть Кирилла со всем его семейством, но ты бы видела этих девчонок! Сладкие, большеглазые, младшая так вообще уже умничает во всю. Я часто не могу сдержаться – наберу им игрушек, платьишек. А Аня? Аня – тихая, скромная, никогда, ни на что не жалуется. Она ведь, словно, боготворит меня! Смотрит на меня так, как будто я в чем-то лучше нее! Неподдельно восхищается безделушками у меня дома, нарядами, моей стряпней. Я и ее приодеваю, конечно. Говорю – вот себе купила, а мне маленькое оказалось, или помада по цвету не подошла, хотя я для нее и покупала. Это, конечно, не оправдывает меня несколечки… Знаешь, я ведь так не разу у них в доме и не была. А Коля ездил. Приехал угрюмый, мне ничего рассказывать не стал. А я ехать боюсь – боюсь увидеть, как они живут. Боюсь их пожалеть.
Мой монолог был окончен. За окном уже стемнело, а чай остыл. Я поблагодарила Машу за терпение и отправилась домой. Маша осталась за столом допивать свой чай. Она лучшая соседка на свете – всегда займет соли, помоет лестничную площадку и готова открыть мне дверь в любое время дня и ночи.
Взволнованная тем, что впервые рассказала вслух свои тревоги, я села у открытого окна на кухне и стала ждать Колю. Вот подъехала его машина. Он сейчас зайдет в квартиру, снимет верхнюю одежду, разуется, скроется в ванной. Я начну разогревать ужин, накрывать на стол. За ужином поговорим о пустяках, посмотрим телевизор. Потом – он за компьютер, я помою посуду, приму ванную, почитаю перед сном. И когда погасим свет, он придвинется поближе, начнет обнимать меня, ласкать. И на какое-то время мы обманемся, и нам покажется, что все как прежде – мы смотрим друг другу в глаза, наше дыхание сливается, наши тела созданы друг для друга. А когда он начнет засыпать, я высвобожусь из его объятий, отвернусь, и еще долго буду вглядываться в темноту.
Все утро следующего дня я была под впечатлением своего вчерашнего монолога. Казалось, будто что-то произошло, что-то изменилось, хотя на самом деле я еще больше запуталась. От произнесенного вслух, я казалась себе еще более мелочной и гадкой, а Коля более холодным и отстраненным. Не дожидаясь обеденного перерыва, я вышла из рабочего кабинета и направилась в курилку. Там был мужчина. Я часто видела его среди сотрудников компании, но лично знакома не была, имени его не знала. Я попросила у него сигарету. Он вынул одну из пачки, протянул мне.
– Курите? – поинтересовался.
– Нет, – честно призналась я.
– А я вот регулярно убиваю двух зайцев одним выстрелом.
– Каких еще зайцев? – не поняла я.
– Себя и свое время.
Его шутка мне не понравилась. Но он сам не улыбнулся ей. Это его спасло.
– А это не одно и то же?
– Одно, – согласился он.
Мы молчали. Он не предложил мне подкурить сигарету. Медленно курил свою. Я смотрела в открытое окно. Весна была прекрасна – нежные, нарядные деревья. Мне казалось, я чувствую их запах, хотя меня окутывал лишь запах его сигареты.
Весна побеждала. Ее свежие, юные ростки уже впивались в мое тело, щекотали нервы.
– Мы с мужем живем в просторной двухкомнатной квартире, а его родной брат с женой и двумя маленькими детьми в каком-то съемном клоповнике.
Он кивнул. Я была услышана. Он еще раз медленно затянулся сигаретой и ответил:
– Имеете право.
Ком подступил к горлу, я была готова заплакать. Разве? – хотелось спросить мне. И очень хотелось, чтобы он ответил – да, конечно. Каждый сам за себя. Ты никому нечего не должна!
Я выбросила нетронутую сигарету в урну, и вышла из курилки.
После этого случая, я ненароком начала различать этого мужчину среди прочих сотрудников. Узнала его имя – Вадим. И однажды, к своему крайнему неудовольствию, поняла, что ищу встречи с ним. Я первая с ним здоровалась, с трудом сдерживая улыбку. Как то, сидя дома, перед телевизором, осознала, что думаю о нем. Хуже того – мечтаю! Я разговаривала с ним, шутила, рассказывала, как прошел день… Весна победила.
– Маш, Маша, я схожу с ума!
Маша кивком пригласила меня войти, и шепнула:
–Только тихо, Антонина Петровна сегодня что-то вообще не в духе.
– Да я как мышка… Может ей конфет, а?
– Не поможет.
– А чем задобрить можно?
– Меня из окошка выкинуть.
Я хихикнула, и села на свое любимое место возле окна за столом. Я как всегда пришла не с пустыми руками. Поставила на стол пакет с продуктами, купленный для Маши еще накануне. Маша удивлено вскинула брови.
– Да вот, накупила, а мы-то с Колей целыми днями на работе, ничего не естся. Не пропадать же – начала оправдываться я.
Маша немного смутилась, но с явным удовольствием заглянула в пакет. Вытащила оттуда пакетик с конфетами, остальное убрала в полку. Она налила нам чай, высыпала в вазочку конфеты.
– Даже не знаю, как начать. В общем, есть один мужчина…
– Влюбилась что ли? – спокойно спросила Маша.
Я вздрогнула. Даже оскорбилась.
– Что ты! Я мужа люблю! Просто…– было сложно собраться с духом и я снова спихнула все на весну – понимаешь, на улице весна, хорошо, хочется любви, чего-то нового, светлого! А Коля такой далекий… Да и этот Вадим, не сказать, что он милый и теплый, даже наоборот. То есть я привыкла нравиться мужчинам. Я с ними флиртую, кокетничаю, и мне не совестно, потому что это все не серьезно, потому что я люблю своего мужа. Мне с мужчинами легко. Обычно. А этот… Я с ним робею, он меня даже пугает, но ужасно манит. Ужасно.
Я закрыла лицо руками.
– И главное веду себя как дура! – продолжила я, – подсаживаюсь к нему на обеде, первая заговариваю, а слов подобрать не могу. В курилку эту чертову без конца бегаю, в надежде его там застать. В офисе уже шушукаться начали. В общем, что-то с этим надо делать!
И я сделала. Неожиданно для себя, абсолютно спонтанно. На следующий же день в обеденный перерыв я отвезла свою машину в ближайший автосервис, оставила ее там на внеочередную диагностику и пешком вернулась в офис. По окончанию рабочего дня я стояла у его машины. Пришлось ждать около получаса. Вадим подошел сзади, я его не видела.
– Подвести? – я вздрогнула от неожиданности. Кивнула, забормотала что-то невнятное о своей машине, о ремонте.
Мы сели в его машину, я назвала свой адрес, объяснила, как лучше доехать. В машине было пыльно, не прибрано.
– Все получилось с вашими родственниками?
Было странно, что он вспомнил.
– А-а. Да. То есть, нет. Все без изменений. Не хочу об этом.
Мне было не по себе. Неловко поерзав на кресле, я уставилась в окно. Еще было светло.
– А о чем хотите? – поинтересовался он. Без эмоций, без расположения. Никакого флирта. Это его стратегия? Или это он?
– Не знаю. Музыка, кино, что угодно, – я начинала ругать себя за то, что я здесь, за то, что с ним. Думаю, разговора не получится.
– Моя дочь Катя очень болтлива. Она начинает разговаривать, как только утром открывает глаза и заканчивает, когда ложится спать. И знаете, что меня в этом всем восхищает?
– Что? – глупо спросила я.
– То, что она говорит абсолютно искренне. А значит все сказанное ею – не в пустую. Все о чем она говорит ей искренне интересно. А если ее спросить о том, что ей не интересно, или рассказывать что-то, что ей не интересно, она просто этого не слышит, не замечает. Я люблю смотреть на ее лицо, когда бабушка ее ругает. Долгие нотации, возмущения, а Катя не слышит, абстрагируется, и ведь не специально, оно само собой у нее так выходит, это и восхищает.
Я не смотрела на него. Не хотела видеть, как светится его лицо, когда он говорит о дочери. Оно точно должно было светиться. Хотя его голос оставался по-прежнему ровным и невозмутимым.
– Ну, наверное, только у детей есть такая возможность. А нам приходиться говорить на темы, которые нам не интересны.
– Почему?
– Так устроен мир.
Мы помолчали.
– А если бы у вас была такая возможность быть абсолютно искренним, о чем бы вы говорили?
–Я бы молчал.
– Потому что вам ничего не интересно?
– Потому что то, что мне интересно не требует слов. Я это могу думать.
– Но ведь разговаривать это важно! Это коммуникации, это, в конце концов, удовольствие!
Я повернулась к нему и впервые увидела его улыбку. Я была ему смешна. Боже, как я банальна!
– А как ваша жена относится к вашим взглядам?
Я почему-то ожидала, что вопрос о жене его смутит. Но ничего подобного.
– Никак. Она говорит за двоих.
Долго ехали молча, потом о пустяках. Потом он что-то рассказывал, но мне было не интересно. Я чувствовала себя уставшей и опустошенной. Будто я ждала чего-то необычного от этой поездки, а она меня разочаровала. А чего я собственно ждала?
Машина остановилась, я засуетилась, начала отстегивать ремень, уронила сумочку, подняла.
– Света, вы, чего-то ждете от меня? – спросил он, будто прочитав мои мысли.
Я замерла. Что я должна ему ответить?
– Вы усложняете, и вас становится трудно понять. Если вашу машину завтра не отремонтируют, я могу вас снова отвести домой.
Я кивнула, поблагодарила и как можно скорее выскочила из машины. Я бежала к своему Коле. Далекому и отстраненному, но понятному мне, родному. Только в его силах спасти меня, уберечь от охватившего волнения, от власти чужого мужчины.
Но Коли дома не оказалось, он задерживался на работе. Я постучала к Маше, но она сказала, что не может пригласить меня, свекрови плохо, ждут скорую. Я просидела целый вечер перед телевизором, взволнованная, в смятении.
Еще пару раз он подвозил меня домой. Разговор то не клеился, то я болтала пустое, то он мрачно философствовал. Набравшись смелости, я сказала ему однажды:
– Пригласите меня, Вадим, уже куда-нибудь.
– Приглашаю – тут же ответил он.
Я растерялась:
– Куда?
– Куда-нибудь – усмехнулся он, – а если серьезно, куда хотите?
– На природу – сама не знаю, как я так быстро нашлась – весна же! – пояснила я, снова считаю повинной ее во всем.
– Тогда завтра. Позвоните, как соберетесь.
С тем и разошлись. Я не сразу отправилась домой. Зашла в супермаркет. Я долго выбирала вино для завтрашней встречи. Я точно знала, зачем я его покупаю, но об этом отказывалась говорить с собой. Просто захвачу вина. Дома я наспех поужинала и надолго закрылась в ванной. Я приводила себя в порядок тщательнее, чем обычно. Главное не думать, не размышлять, не анализировать. Просто маска для лица, просто гладкие ноги, вот и новый шампунь, пахнет хорошо, попробуем…Коля пришел, когда я уже легла.
Утром, а это была суббота, я встала рано, без будильника. И снова долго прихорашивалась. Коля еще спал. Я уложила волосы, накрасилась, тщательно выбрала одежду, и последний штрих – надушилась своими особенными духами, мне их Коля подарил на нашу последнюю годовщину. Вышла из дома, у выхода из подъезда вспомнила, что забыла вино и вернулась. На цыпочках пробралась на кухню. Уже с бутылкой в руках столкнулась в коридоре с Колей. Его появление меня ужасно разозлило.
– Где ты был вчера? – грубо спросила я.
– На работе.
– А чего не остался там ночевать?
Я легонько оттолкнула его, и прошла к входной двери. У подъезда я опустилась на лавку и достала телефон.
Вдруг мне стало очень страшно. Я не хотела звонить ему. Не хотела неловкого молчания, неуклюжей игры слов. Я не хотела угрызений совести. Вот если бы Коля отвез меня в прекрасное место, где горы, закат и свежий воздух. Налил бы вина и обнял. Я бы прожила так свое столетие, не шелохнувшись. Может я просто хочу тишины и покоя, может я просто хочу свободы? Нужен ли мне Вадим для этого? И вообще, кто мне нужен?
Я поднялась в квартиру. Коля сидел на кухне с чашкой чая. Он все это время смотрел на меня в окно. Я стояла в дверях кухни с бутылкой вина в руке.
– У меня есть отличная идея, давай проведем чудесный выходной вдвоем! – начала я, улыбнувшись ему.
Но Коля меня перебил:
– Я изменил тебе, Света – он не смотрел на меня. Смотрел на пустую скамью у подъезда, – не выдержал напряжения.
Я замерла. Прислушалась к себе. Ничего внятного. Я не хочу кричать и бить посуду, не хочу плакать и проклинать, не хочу его прощать.
Я, молча, развернулась и направилась в квартиру напротив.
– Мой, случайно, не с тобой согрешил? – спросила я, когда Маша открыла дверь.
– Нет, – ответила она, заспанная и взъерошенная.
– Отлично.
Маша жестом пригласила войти.
– А Антонина, как там ее?, где? – поинтересовалась я, проходя на кухню.
– Петровна. Сегодня еще не выходила из комнаты.
– А она там не того? – я многозначительно кивнула в сторону спальни.
– А черт ее знает – отмахнулась Маша.
– А я не одна – улыбнулась я.
Маша удивлено вскинула брови. Я поставила на стол злосчастную бутылку вина. Не выпила ее с Вадимом, не выпила с Колей, может с Машей выйдет.
– Будешь? – на всякий случай поинтересовалась я.
Маша даже улыбнулась:
– С удовольствием. Я люблю вино, давно его не пила.
– Ага, с твоей-то не забалуешь – я имела ввиду свекровь.
Хотя на самом деле у Маши просто не было денег на такие излишества. Они со свекровью жили на ее маленькую учительскую зарплату.
Маша разлила вино по чайным кружечкам и достала из полки банку маслин, из тех запасов, которые я приносила ей в прошлый раз.
Мы сделали по глотку. Вино было великолепным.
– Говорю, хорошо, что не с тобой! А то и пошушукаться было бы не с кем.
– Или наоборот, было бы, что обсудить, – Маша улыбнулась, что редко бывает. Это все вино. Она пила с таким удовольствием, что на нее было приятно смотреть.
– И то верно, – мы стукнулись чашечками, – не выдержал, видите ли, напряжения! А я выдержала! – с гордостью заявила я.
Немного помолчали.
– Как хорошо, что это оказалась не я! Как бы я с этим жила? Я бы все еще сильнее запутала. Только сейчас понимаю, насколько была глупа. Фуф… меня прямо отпустило, и Вадим этот больше не нужен…
Мне, правда, стало очень легко. Хорошо было у Маши на кухни. Бедно, но чисто. Надо что-то с Машей делать, как то вытаскивать ее из этого добровольного рабства. Хорошо было за чашечкой хорошего вина подумать о чужих проблемах, о чужой неудавшейся жизни.
– А что теперь с Колей? – спросила Маша.