Kitobni o'qish: «Её звали Луиза», sahifa 4

Лучше бы его забрала Луиза, ведь моим детям он оказался не нужен.

Когда мы вышли на улицу, дети побежали в песочницу. Старший сын кричал, что построит самый большой песочный замок в мире – ночью был дождь, и в воздухе чувствовалась влага, поэтому песок в этот день был тяжёлым и липким. Мои дети упали на колени и принялись за строительство, я наблюдала за ними по дороге к скамейке. И только когда я всё же решила глянуть, вышла ли гулять какая-нибудь другая молодая мама, как увидела на скамейке Луизу. Она явно ждала меня. Смотрела на меня из-под своих длинных чёрных ресниц, а на её лицо падала тень от козырька берета. Сегодня было прохладно, лето сходило на нет, но Луиза была одета так, словно был не первый зимний день. Ветер развивал конец её синего вязанного шарфа.

Я дошла до скамейки – шла я размеренно, не желая показывать свою заинтересованность, а она явно с трудом терпела желание вскочить и убежать. Ей явно требовалось огромное усердие, чтобы обратиться ко мне, а когда я подошла, она так распереживалась, что смогла только сказать:

– Здравствуйте, – словно мы не виделись только что в подъезде.

– Здравствуйте, – ответила я и села на скамью.

Она не смотрела на меня, она опустила голову и стала разглядывать свои зимние ботинки. И я решила заговорить первой, так же начав рассматривать её не по сезону тёплую обувь:

– Я заметила, что ты всегда одета слишком тепло. Ты, наверное, часто мёрзнешь?

Луиза не подняла головы, она вдруг вся сморщилась, затем зажмурилась и стала часто дышать, словно на неё напала ужасная усталость. Я думала, что она и руки сожмёт в кулаки, но она замерла в попытках успокоить дыхание. Ей было страшно, это было понятно, но что именно её пугало – для меня отчасти было загадкой. Она боялась людей, настолько, что даже приветствие давалось ей с большим трудом, а сейчас она явно хотела сказать что-то помимо этого. И я ждала. Я увела взгляд, посмотрела, чем заняты дети, а затем принялась разглядывать цветы, которые росли перед нами в клумбе. Я пыталась не слушать, как она дышит, так как от шума сбитого дыхания волнительно становилось и мне, словно что-то случилось, и она собирается с силами, чтобы сказать мне об этом. Сердце моё понеслось с такой скоростью, словно я пришпоренная лошадь, но я очень старалась контролировать свои эмоции. Я понимала, что если позволю себе проявление чувств, то только сильнее напугаю Луизу. И когда я уже была на грани, и с губ хотел сорваться тяжёлый вздох, она вдруг шумно втянула воздух через рот, резко открыла глаза и выпалила:

– Вы ведь из Англии? Верно? Вы хорошо горите по-английски. Научите меня английскому, пожалуйста.

Я невольно перевела на неё взгляд, плохо понимая, что мне не померещилось. Луиза вся сжалась и смотрела в землю, и я ответила ей:

– Хорошо. Я с радостью буду учить тебя английскому.

Мой ответ явно её удовлетворил, но было видно, что легче ей от этого не стало. Я понимала, что она думала потом, что теперь ей необходимо поддерживать со мной общение. И что для неё окажется важнее – отсутствие контактов с людьми или изучение английского?

5 глава

Луиза по-настоящему удивила меня. Когда её дыхание выровнялось, а земля перестала казаться ей интересной, она подняла на меня взгляд, широко улыбнулась и, забыв сказать спасибо, она вскочила со скамейки и убежала обратно в дом. Тем же вечером мы всем домом слушали её пластинки, все песни были исключительно на английском языке. Я относилась к этому с пониманием, ведь она была действительно рада, что у неё появился учитель, но мой муж (ему я ничего рассказывать не стала) был очень недоволен громкой музыкой.

– Я пришёл домой, желая отдохнуть! – ругался он, пока я мыла посуду. – Но нашей сумасшедшей соседке нет ни до кого дела! Ты слышала, что говорят о ней наши соседи? Не знаю, что обсуждается женщинами, но я разузнал, что твоя ненаглядная Луиза любит каждого встречного мужчину.

Услышав это, я не сдержала усмешку, понимая, как это далеко от правды, ведь Луиза, которая так боялась людей, навряд ли когда-нибудь хотя бы просто гуляла с молодым человеком за руку.

Моя реакция моему мужу не понравилась. Он наклонился над столешницей и попытался заглянуть мне в лицо, он прищурился, желая понять, ни над ним ли я смеялась. Но я делала вид, словно не заметила никаких перемен в его поведении. Я выключила воду и принялась вытирать посуду, а мой супруг, удостоверившись, что я не смеюсь, заговорил дальше:

– Один из соседей сказал, что она даже не берёт за это плату. Всё делает из исключительного собственного интереса.

И тут я не выдержала и подняла на мужа взгляд, понимая, что это самая настоящая наглая клевета.

– Откуда ему знать? Сам пользуется её любвеобильностью? А ты сам случайно не задумываешься об этом? И вообще! Как смеешь ты обсуждать со мной такие похабные вещи?

Говорила я слишком эмоционально, да и не стала контролировать свой взгляд, поэтому догадалась, что он был холоднее льда и острее тысячи кинжалов, поэтому реакция моего мужчины была вполне ожидаема. Он даже не стал ничего отвечать, он заглянул мне в глаза, чтобы удостовериться в том, что я не сошла с ума, и, убедившись в моем психологическом здравии, дал мне звонкую пощёчину. Я знала, что поплачусь за свой длинный язык и несдержанность, поэтому сделала вид, словно ничего не произошло. Немного поправила растрепавшиеся волосы и продолжила вытирать посуду полотенцем. Мой муж поступил точно также. Он открыл холодильник, достал графин с водой, стакан и налил себе попить, после чего продолжил:

– Я устал от мяса по-французски, приготовь завтра что-нибудь другое. Ты, по-моему, так увлеклась нашей соседкой, что совсем забыла про свои основные обязанности.

Я промолчала. Даже не подняла на него взгляда, продолжая вытирать тарелки, и только убедилась в том, что ему не следует знать о моих уроках английского языка.

Я знала, что Луиза не сможет войти в нашу квартиру, а меня не впустила бы к себе. Я догадывалась, что первый наш урок пройдёт на улице, но это был не плохой вариант. Дети смогут играть в песке, а я – учить Луизу.

На следующий день, когда мы с детьми, выходили гулять, я постучала в её дверь – подала знак, чтобы она выходила, и стоило мне сесть на скамью во дворе, она появилась в дверях подъезда. Обеспокоенная, не расчёсанная, в красной клетчатой юбке и чёрной блузке, она быстро направилась в мою сторону. Мне хотелось улыбнуться, такой приятно забавной она казалась со стороны. Её походка всегда удивляла меня. Женщин учили ходить ровно, от бедра, легко и изящно двигаться. А Луиза шла так, словно к её ботинкам привязали наковальни – шаги были тяжёлыми, резкими, с сильными выпадами вперёд. Это было похоже на марш, но только очень неумелый.

Она села рядом и, не переводя на меня взгляд, дёрнула головой – кивнула в знак приветствия. И я ответила:

– Hello, Luisa. How are you?

И она неуверенно ответила мне, сделав множество ошибок, но я аккуратно поправила её, ещё не зная, как она отреагирует на это. Но она не обижалась и не оскорблялась моими замечаниями и правками. Она выглядела как измождённый жаждой путник, внимала каждое моё слово и повторяла их, запоминая правильное произношение. Начали мы с простых слов, которые чаще всего используются в обиходе.

Она показывала удивительные способности к изучению английского, и, когда я её похвалила, она широко улыбнулась и заглянула мне в глаза. Я больше не видела перед собой перепуганную собаку, теперь передо мной сидела счастливая, молодая женщина. И я улыбнулась ей в ответ.

Когда пришло время расходиться по домам, она пожала мне руку. Это было моё первое прикосновение к её тонкой, мягкой и тёплой коже. Ладошка же её оказалась совсем крохотной, не на много больше чем рука моего старшего сына. Пальцы были совсем тонкие, и я подумала, что ей было бы неплохо научиться играть на фортепиано. Я бы могла и этому её научить, если бы сама умела. И, шепнув мне напоследок: "До завтра!", – она убежала к себе.

Мои дети уже знали, что про "тётю Луизу" дома говорить нельзя. Они понимали это несмотря на то, что я этот запрет не озвучивала, поэтому, когда домой вернулся муж, вечер ничем не отличался от предыдущих. Он поинтересовался, чем я занималась днём, и я пересказала ему вчерашний – какая разница, ведь у домохозяйки один день повторяет другой? И он поверил мне, а потом принялся за ужин. Не желая изменять своим привычкам, он прокомментировал вкус еды. Ему показалось мало перца, а вот соли – слишком много. С оскорблённым видом он оттолкнул от себя тарелку, заявил мне, что я отвратительная хозяйка, и что любой другой мужчина уже выставил меня с позором за порог. Я молча слушала, внутри меня это ничего не трогало. За столько лет брака я покрылась железным панцирем, все его выпады в мою сторону уже не были способны спровоцировать меня на эмоции, и понимание этого только сильнее раздражало его. Охваченный негодованием, он вскочил со стула, схватил тарелку и швырнул её в стену. В этот момент я подумала лишь о том, что теперь весь дом будет знать о сумасшедшем характере моего мужа. Наверное, он подумал об этом же, потому что вдруг крикнул: "Дорогая, ты не ушиблась? Понесла ж тебя нечистая сила поставить тарелки именно на верхнюю полку!". После этого он вышел из кухни и ушёл в нашу спальню. Спектакль был окончен, и я принялась за уборку, всё же не сдержав слёз от обиды. Казалось, мой муж существовал только для того, чтобы отравлять мне жизнь.