Мертвопись

– А что на ней было изображено? – негромко спросила Мария.

– Бой, схватка с душманами. На переднем плане лежит смертельно раненный мальчишка-срочник. Он смотрит в небо, но, глядя на его лицо, сразу понимаешь, как ему хочется жить, как он хочет напоследок увидеть маму… – Таисия тягостно вздохнула.

Виталий ей рассказывал, что до Афгана он рисовал весьма посредственно. Он считал, что талант в нем пробудился после третьего, самого тяжелого, ранения. Лунный не помнил, что с ним было и где он был, когда его накрыло залпом душманского миномета. Никаких «световых туннелей» не запомнил – ничего. Была лишь одна чернота, непроглядная темень, полное небытие. А когда очнулся, увидел лежащий рядом с ним на тумбочке карандаш и листы бумаги – все это оставил кто-то из выписавшихся раненых. И ему вдруг очень захотелось нарисовать все то, что он видит в окно. Кое-как приподнявшись, он взял с тумбочки бумагу, карандаш и нарисовал. Все, кто был рядом, от удивления впали в ступор – как здорово у него получается. Вот так, был уверен Лунный, он и стал художником…

На вопрос Станислава, осматривала ли Таисия тело Виталия в гробу после того, как его привезли из центральной райбольницы, находила ли она следы вскрытия, женщина лишь беспомощно развела руками:

– Нет, это было выше моих сил. Ну, так районные врачи же дали свое заключение? В бумаге было написано, что смерть наступила из-за остановки сердца.

Немного поколебавшись, она призналась, что ей и поныне чудится, будто Виталий хоть и умер, но все равно каким-то чудом до сих пор жив.

– Понимаю, что это не так, что его нет, а услышу где-то за окном чьи-то шаги, и – сердце аж заходится: он идет!

– М-да-а-а… – Крячко ущипнул себя за мочку уха. – Все же напрасно вы его не осмотрели… А что, если его не вскрывали? И если он выглядел спящим, то с похоронами стоило бы и повременить…

Слушая его, Таисия вдруг побледнела, ее глаза расширились, и она, покачнувшись, едва не упала на пол. Опера вовремя успели подскочить к ней с обеих сторон и подхватить под руки, после чего осторожно усадили на диван. Прижав руки к груди, Таисия, покачала головой:

– Вы подозреваете, что его могли похоронить живым? О боже!.. Вообще-то я и сама не раз об этом думала! Но гнала эти мысли прочь, вроде того, пустая бабская блажь. А сейчас вот вдруг осознала: а ведь он и в самом деле был жив! Господи! Почему я им поверила? Почему их не остановила?!

– «Их» – кого вы имеете в виду? – уточнил Гуров.

– Местное начальство. Когда Виталия отвезли на медэкспертизу, наш староста Степаныч – мужик он тут авторитетный, конкретный – сразу всей деревне объявил: завтра Витальку привезут, завтра же его и похороним. Я хотела вмешаться, но… Кто я Виталию? Встречались мы с ним тайком – он не хотел огласки. И что бы я сказала? Мне кажется, что он жив? Ну, покрутили бы пальцем у виска… А его и в самом деле похоронили живым – это я теперь точно поняла. Скажите, это ведь правда, что те, кого похоронили живыми, в гробу переворачиваются, чтобы надавить спиной на крышку гроба и попробовать выбраться?

Приятели молча переглянулись, и каждый в глазах другого прочитал: «Вот, надо же было затронуть эту тему! И что теперь делать?!! Как бы от переживаний рассудком не повредилась…»

Словно подтверждая их мысли, Таисия чуть слышно произнесла:

– Я же теперь жить не смогу!.. Я с ума сойду, думая о том, что Виталю могли похоронить живым. О боже! Слушайте… Вы же в полиции работаете? Вы мне не поможете получить разрешение на то, чтобы… Ну, как это называется? Ну, когда умершего выкапывают?

– Вам нужно разрешение на эксгумацию его тела? – понимающе переспросил Лев.

– Да, да! Именно так! Вы поможете?

– Таисия Николаевна, – покачал головой Стас, – а для чего вам это нужно? Ведь в любом случае он… не жив. Что вам это даст?

Чуть раскачиваясь из стороны в сторону, женщина сбивчиво пояснила, что все она понимает, но ее невыносимо гнетет и мучает вопрос: был ли он жив в момент погребения? Если не был, то она закажет в церкви большой молебен и будет дальше жить спокойно, с облегченной душой. А если нет… Да, разумеется, для нее это станет страшным ударом. Но она хотя бы перестанет терзаться неизвестностью.

– От кого-то я слышала такое выражение: лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Для меня лучше будет пережить этот ужас, отплакать, откричать… Но это в любом случае будет означать конец неизвестности. Вы поможете? – жалобно спросила Таисия.

– Да, мы поможем! – твердо пообещал Лев, проигнорировав запредельно недоуменный взгляд Станислава (зачем обещаешь невыполнимое?!!). – И пара последних вопросов. Если у вас с ним родился общий ребенок, почему вы не жили вместе? За день, за два до того, как он умер, вы не припомните, к нему кто-то приходил?

Таисия пояснила, что несколько раз предлагала Виталию переехать к ней – у нее и дом побольше, и быт получше налажен. Но причина его нежелания была все та же: он был и хотел остаться одиночкой, так как с юности привык жить один. Ну, а она, уловив в Лунном такие черты, как нелюдимость и склонность к полному одиночеству, даже забеременев, старалась их отношения не афишировать. И даже родив, никому не сказала, кто отец ребенка. Хотя, если по совести, это было своего рода «секретом Полишинеля» – вся деревня и так знала, от кого она родила второго.

– Знаете, мне хватало и того, что мы с ним время от времени встречались. Мне не надо было просить его о помощи – он сам как будто чувствовал, когда мне нужны были деньги. Кстати, на первого моего сына Ванюшку он всегда давал денег, как своему родному. И игрушки ему покупал, и к школе помог собраться… А что касается посторонних, кто мог побывать у Виталия перед тем, как его не стало, то я, к сожалению, те два дня постоянно была в бегах. То работа, то Ванюшка сильно ушибся, сидела с ним… Хотя да, я слышала, что к нему кто-то приходил… Знаете, если вас это интересует, я обязательно всех в деревне расспрошу – вдруг кто-то это вспомнит? Только, пожалуйста, не забудьте о моей просьбе…

Оставив ей визитку, компания отправилась в Проклово. И даже когда Савиновка осталась далеко позади, в машине продолжался еще там начатый разговор. Крячко, лишь только сев в свое авто, с упреком спросил у Льва:

– Лева, ну, зачем ты пообещал этой бедолаге эксгумацию? Ты же сам знаешь, какие с этим осложнения! А она теперь будет надеяться…

– А я пообещал не с пустого… У меня появилось подозрение, что Лунного могли отравить, тем более что есть кому его ненавидеть и желать ему смерти. Поэтому в Проклове сейчас надо будет встретиться с медиками и выяснить результаты вскрытия. Если только оно проводилось. Заодно пообщаемся нашими здешними коллегами. Ну, и в музее, понятное дело, побываем… – с улыбкой взглянул он на Марию, задумчиво смотревшую в окно.

– То есть ты решил взяться за это дело… – В голосе Стаса звучали нотки упрека и некоторого разочарования.

– Да, скорее всего… – уверенно кивнул Гуров. – Правда, не знаю, как на это посмотрит Петро. Но, на мой взгляд, эксгумировать Лунного нужно обязательно – пусть его происследует Дроздов. И если в его останках обнаружится яд, какой-нибудь токсин, то тогда надо будет возбуждать уголовное дело по статье «Умышленное убийство».

Пожав плечами, Станислав издал неопределенное «Хм-м-м-м…», после чего с сомнением в голосе спросил:

– А ты уверен, что через три года в останках Лунного еще хоть что-то можно найти? Я понимаю, что неорганические яды, типа соединений ртути и мышьяка, выявить можно и через тридцать, и через триста лет. Но если его отравили чем-то типа опиатов? Они за три года в трупе сохранятся?

– Знаешь, хороший эксперт сможет выявить все, что угодно, – убежденно парировал Гуров. – Помнишь, был случай, когда отравили банкира Отпорова? Прошло два года, как его похоронили, а наша лаборатория все равно смогла установить наличие следов ядовитого подвида гриба паутинника. И его жена с любовником сели как организаторы и исполнители убийства. Посмотрим! Мне кажется, тут тоже что-то должно нарисоваться.

Он повернул голову к Марии и спросил:

– Наверное, уже жалеешь, что поехала с нами? Да, в нашем деле оптимистичная информация бывает редко. Чаще – сплошной негатив…

– Нет, не жалею… – На лице Строевой промелькнула слабая тень улыбки. – Даже наоборот, почувствовала себя причастной к реальной жизни, ко всем ее сторонам. Да, и к грустным в том числе. Наверное, надо почаще ездить в провинцию и знакомиться с жизнью тех, кто там проживает постоянно. Я только сейчас ощутила, как далеко все это от нашей, я бы так назвала, «пластмассовой» столичной жизни. Здесь если любят – так любят, если ненавидят – так ненавидят. Я только сейчас вдруг уловила, какой должна быть моя героиня в нашей новой постановке. Я долго искала ее образ и никак не могла найти. А тут – вот он, готовый, как бы созданный для сцены: простая сельская библиотекарша Таисия, пережившая две жизненные драмы, потерявшая двух любимых мужчин…

«Мерседес» Станислава проворно мчался по растресканному асфальту третьеразрядной внутрирайонной трассы. Мимо проносились пруды и озерца, над которыми кружились какие-то птахи наподобие луговых чаек. Уже покрывшиеся густой зеленью перелески колыхались под порывами ветра. По виднеющейся в отдалении железной дороге длинной зеленой гусеницей катил поезд… Еще минут через десять пути впереди показались ряды пятиэтажек. Взглянув через салонное зеркало заднего вида на Марию, Крячко поинтересовался:

– Ну, и куда мы для начала двинемся? Я бы поехал к эскулапам… Или в музей?

– Да нет, едем к лекарям… Где тут центральная райбольница? – Гуров сунул руку в карман, но Мария его опередила:

– Уже ищу… – пошарила она в своем смартфоне. – Вот, улица Сосновая, если смотреть по интернет-карте – больница где-то в самом ее конце. Нам сейчас нужно ехать прямо, потом на улице Клары Цеткин свернуть вправо, затем снова влево, на Сосновую.

– Оч-чень хорошо! – прокомментировал Станислав, огибая маршрутный автобус, остановившийся у павильона автобусной остановки для высадки и посадки пассажиров.

Главврач райбольницы визиту оперов очень удивился и даже несколько был им встревожен. Он внимательно выслушал нежданных гостей, которых с какой-то стати заинтересовали обстоятельства кончины и погребения жителя заурядной деревни, пусть даже он и самодеятельный художник. Нет, в самом деле! Тут, случается, такие люди прощаются с этим миром!.. О-о-о! И крупные бизнесмены, и чиновники, и (что уж там лицемерить?!) крупные представители криминального мира… Их смерть – это да, это событие! А десятки и сотни кончин рядового сословия – это всего лишь заурядная, скучная статистика…

Но тем не менее он старательно ответил на вопросы визитеров, хотя и несколько пространно, с некоторым даже пафосом. По его словам, сам он не в состоянии чисто физически контролировать патологоанатомическое освидетельствование каждого усопшего. Их в иные дни (преимущественно после праздников) везут по несколько человек. А специалистов такого профиля – поди поищи! А три года назад, когда умер тот савиновский художник, здесь и вовсе работал выпивоха и бездельник. Он мог по несколько дней вообще не появляться на работе. А потом, когда все-таки выходил, проводил вскрытия «ускоренно-групповым» методом. Это означало, что он лишь формально осматривал тела и, якобы проведя вскрытие, писал «потолочные» заключения. Поэтому не редкостью было такое, что погибший в ДТП оказывался умершим от цирроза печени, а жертва падения с высоты – скончавшимся от рака легкого.

– В прошлом году мое терпение лопнуло, и я его с треском выставил с работы. Благо удалось найти другого специалиста. Поэтому дать гарантии на сто процентов, что художник из Савиновки был вскрыт, я никак не могу. Может быть, его и в самом деле не вскрыли. Может быть! Не исключаю… – сокрушенно развел руками главврач.

Опера вышли из административного корпуса крайне раздосадованными и раздраженными. Так или иначе, но их худшие предположения подтверждались. Мария, которая осталась сидеть в машине, по их виду сразу поняла, что результаты визита далеки от того, какой они ожидали. Узнав о том, что ситуация с уточнением факта смерти Лунного осталась неопределенной, она тоже не на шутку огорчилась и чуть слышно произнесла:

– Выходит, его и в самом деле могли похоронить живым?

– Чисто теоретически! – попытался успокоить ее Гуров. – Реально это было и остается под большим вопросом!

– Лева, я все это понимаю… – На лице Марии промелькнула грустная улыбка. – Но душа у меня все равно не на месте. Она словно попала в какие-то тиски и не может из них вырваться. Теперь я тоже буду настаивать на том же, на чем настаивала и Таисия: вскрыть могилу и проверить, отчего и как умер Виталий Лунный. Хорошо? Если получится так, что Петр Орлов будет против, скажи, что я тоже на этом настаиваю. Если, конечно, мое мнение для него что-то значит…

– Твое мнение?.. – многозначительно хохотнул Крячко. – Да твое мнение для него значит намного больше, чем мнение нас обоих с Левой. Честно, честно! Так что я тоже это предложение поддерживаю. И считаю, что нужно выполнить эту процедуру не позже чем завтра. Вот так! А то, может быть, и сегодня…

Следующий свой визит они нанесли в Прокловский райотдел. Здесь тоже были несколько ошарашены прибытием представителей главка. Из-за этого здание райотдела на какое-то время превратилось в разбуженный улей. Из кабинета в кабинет потянулись слухи и слушки. Всяк на свой лад интерпретировал то, ради чего к ним приехали «столичные шишки». Из разговора с начальником ОВД – моложавым, чернявым подполковником опера узнали, что здесь вообще не в курсе дела, что творилось и творится в Савиновке. Общий смысл сказанного подполковником сводился к одному: ну, есть же там участковый, ну вот, к нему и все вопросы. Хотя… Тот участковый, что работал три года назад, давно уже уволился и уехал в другие места. А тот, что работает сейчас, – совсем зеленый пацан, который едва смог изучить свою подведомственную территорию. Да и то, скорее всего, не до конца.

– Поверьте, рад был бы вам помочь, но… Даже не знаю чем! – огорченно развел руками подполковник. – Но обещаю, что этот вопрос обязательно возьму на заметку, и если мне что-то удастся выяснить, сразу же вам сообщу.

Оставив и ему свои визитки, опера и Мария отправились в местный музей краеведения. Немного попетляв по улицам, они остановились в старой части города у двухэтажного особняка старинной постройки с табличкой на стене, извещавшей о том, что когда-то это был дом купца второй гильдии Никифора Хомячкина. Здание музея располагалось в центре заброшенного парка и поэтому со всех сторон было окружено зеленой стеной разросшихся кленов. И хотя за этот день всевозможных «сюрпризов» выпало уже немало, здесь их тоже ждало нечто неожиданное. Когда они, подрулив к парадному входу, вышли из машины и направились к массивной дубовой двери, сработанной мастерами еще позапрошлого века, им навстречу опрометью вылетела женщина, которая трясущимися руками начала запирать ее на замок.

– Ну вот! А мы хотели посмотреть, что тут у вас интересного… – со значением в голосе проговорил Станислав.

– Простите, но мне сейчас не до этого! – нервно поворачивая ключ в замке, ответила женщина. – Я только что обнаружила крупную кражу! Вы представляете, какое у нас ЧП?! Я уже вызвала полицию. Так что сегодня, уж извините, никаких экскурсий! Господи, господи! Что за несчастье?!!

Опера переглянулись между собой, начиная смутно догадываться, что именно было похищено.

– Обалдеть, какой «прикол»! – доставая из кармана служебное удостоверение, вздохнул Крячко. – Ну, вообще-то мы тоже из полиции! Главное управление угрозыска: полковник Крячко, полковник Гуров.

– И вы тоже из полиции? – с сомнением в голосе спросила женщина, окинув взглядом Марию, которая тоже вышла из машины.

– Нет, это прима московской сцены Мария Строева… – деловито пояснил Стас.

Глаза только что безутешно стенавшей женщины изумленно расширились, на лице появилась растерянно-радостная улыбка, и она с каким-то даже благоговением воскликнула:

– Вы – Мария Строева?! Боже! Мне ведь никто не поверит, если скажу, что у нас побывала сама Мария Строева! Здравствуйте, добро пожаловать! Я – директор музея Ворчунова Анна Романовна. Господи, какая приятная неожиданность… Мария Леонидовна, а мы могли бы с вами сфотографироваться? Этот снимок, поверьте, стал бы одним из самых популярных экспонатов нашего музея!

Судя по всему, ее настолько ошеломил визит актрисы Строевой, что она мгновенно забыла обо всех горестях и печалях в связи с произошедшей кражей.

– Хорошо, я согласна! – улыбнувшись, кивнула Мария.

Они с директоршей встали рядом на фоне большого куста жимолости, и Гуров, взяв планшет Ворчуновой, сделал несколько кадров.

– Мария Леонидовна, – не на шутку расходилась директор музея, – а я могла бы вас попросить сделать запись в книге почетных посетителей? У нас там уже есть космонавт Веселовский, хоккеист Таранов. И… Если вы, конечно, согласитесь, то мы будем иметь счастье видеть и ваш автограф.

– Разумеется, я сделаю запись… Только для этого нам сначала надо бы войти внутрь… – Мария снова улыбнулась и, чуть пожав плечами, указала на входную дверь.

– Ну, конечно, конечно! – Ворчунова, как видно, уже напрочь забыв о похищенной картине, открыла замок и распахнула дверь настежь. – Сегодня у нас выходной, но я так рада, что пришла сюда, иначе мы бы разминулись.

Все вместе они вошли в просторный вестибюль, где стояло несколько просторных шкафов-витрин, в которых экспонировались изделия здешних предприятий и творения местных умельцев по гончарной и кузнечной части, а также резчиков по дереву. Окинув взглядом деревянные скульптурки и расписные глиняные горшки, Мария оценила их однозначным:

– Великолепно!

Достав из сумочки авторучку, в толстой книге с красными массивными обложками, которую директорша музея достала из стеклянного, запертого на ключ шкафа, на свободной странице она вывела своим аккуратным, красивым почерком: «Мои наилучшие пожелания городу Проклово, всем жителям этого замечательного района, а также хранителю исторической памяти этой земли – Прокловскому музею краеведения и его руководителю – Ворчуновой Анне Романовне. Всем здоровья, удачи и новых творческих побед! Мария Строева».

Заглянув на предыдущие страницы, где были записи космонавта и хоккеиста, она с улыбкой просмотрела пожелания своих предшественников и, одобрительно кивнув, повернулась к Ворчуновой:

– Ну, вот, как бы все… Я длинно писать не умею…

– Огромное вам спасибо, все сказано замечательно! – восхитилась директор музея. – Я вам очень благодарна, что вы нашли возможность к нам заглянуть. Вы знаете, когда я обнаружила, что картины нет, то со мной чуть не приключился инфаркт. А вот вы появились, и сразу отпустило… Кстати, а вы ведь тоже, я так поняла, люди в своих кругах известные и уважаемые? – вопросительно взглянула она на Гурова и Крячко.

– Спрашиваете! – Стас привольно расправил плечи и воодушевленно заговорил с восторженным пиететом: – Да Лев Иванович, можно сказать, живая легенда угрозыска. Для него нет дел, которые он не мог бы раскрыть!

– Станислав Васильевич как всегда скро-о-мничает… – с веселой мстительностью посмотрел на Стаса Лев и продолжил: – Все норовит остаться в тени… А ведь большая часть того, что мне удалось сделать, принадлежит ему! Ему, нашему несравненному оперу, в сравнении с которым и Шерлок Холмс, и Мегрэ – слабаки и дилетанты. Так что, если говорить о легендах, то это еще вопрос – кто из нас в большей степени заслуживает такой оценки…

– Как здорово! – восхитилась Ворчунова, даже не заметив этой пикировки. – Тогда очень бы просила и вас обоих тоже оставить свои автографы.

Стас, край, как не любивший сочиняловщины, с неохотой взял со стола авторучку и несколько коряво вывел на толстой муаровой бумаге: «Счастлив увидеть Проклово. Полковник Станислав Крячко». Закончив писать, он, с многозначительной усмешкой подмигнув, протянул авторучку Гурову, как бы говоря: ну, давай, давай, покажи свой сочинительский талант! С невозмутимым видом тот спокойно написал: «Восхищен. Полковник Гуров». Положив авторучку, он вежливо обратился к Анне Романовне:

– А вы не могли бы рассказать нам о пропавшем полотне и обстоятельствах его похищения?

Кивнув, та посетовала, что пропало одно из самых выдающихся полотен местного самодеятельного живописца Виталия Лунного – «Портрет Вечности». Вместе с тремя другими полотнами оно досталось музею по завещанию автора. И, что интересно, очень скоро эти картины стали, можно сказать, гвоздем всей здешней музейной экспозиции. Если ранее, как это часто бывает в провинциальных музеях, за день здесь появлялось не более десятка человек, то с некоторых пор местные жители стали ходить сюда, что называется, косяками.

– На картины Лунного иные готовы были смотреть часами. И, разумеется, больше всего зрителей было у «Портрета Вечности»… – сокрушенно вздохнула она. – Но потом по ряду причин нам пришлось это полотно убрать в запасник. Как-то сюда пришла взглянуть на работы Лунного супруга главы нашего района Виктора Николаевича Ляжина. Она частный предприниматель, у нее своя небольшая дизайнерская студия. И вот ей в момент просмотра картины вдруг стало плохо, и она упала в обморок. Пришлось даже вызывать «Скорую»…

Как далее рассказала Ворчунова, глава района был крайне раздражен случившимся и приказал все картины Лунного из экспозиции убрать. Музейщикам еле удалось отстоять оставшиеся три полотна. С той поры «Портрет Вечности» находился в чулане с другими, временно невостребованными экспонатами. Теперь увидеть эту картину желающие могли, лишь попросив директоршу открыть запасник. И такое, надо сказать, случалось не так уж и редко. Что интересно, «Портрет Вечности» и в дальнейшем не раз являл свои необычные свойства. Внезапно бросил пить и стал ярым трезвенником всем известный местный «синяк» Бутылек. И только после этого многие горожане с удивлением вдруг узнали, что его фамилия – Толстой и что он в самом деле каким-то боком приходится родственником великому писателю.

Было два случая, когда пришедшие взглянуть на полотно занудливые меланхолики ушли из музея оптимистичными сангвиниками. Кто-то вдруг нашел в себе дар перевоплощения и стал актером местного драмтеатра. Но были и случаи иного рода. Посетив краеведческий музей, вскоре покончил с собой замначальника районной полиции. Он застрелился из табельного пистолета, оставив записку: «Так будет справедливо!» И только тут все вспомнили, как одно время ходили глухие слухи, будто он сотворил нечто крайне нехорошее, а вместо себя отправил за решетку на десять лет ни в чем не повинного парня. Отбыв всего три года, тот погиб при невыясненных обстоятельствах… Вполне возможно, картина каким-то неведомым образом пробудила в полицейском начальнике крепко спавшую совесть, и он, не выдержав ее угрызений, решил свести счеты с жизнью.

После этой истории число рвущихся увидеть картину резко сократилось. Особенно из числа должностных лиц. А уж когда жена главы после того случая с обмороком без видимых причин вдруг подала на развод и уехала из города, желающих полицезреть «Портрет Вечности» стало совсем мало. И вот теперь это полотно исчезло. Просто исчезло, словно растворилось в воздухе. Замки на обоих экспозиционных залах взломаны не были, сигнализация на входе исправна, и тем не менее картины – как не бывало…

– Вы знаете, я это как будто предчувствовала! – проводив гостей к запаснику, рассказывала Ворчунова. – Утром проснулась, а душа не на месте. Вот кажется мне, что здесь что-то нехорошее произошло, и все тут! Ну, я это списала на свою чисто бабскую мнительность. Что, думаю, зря колготиться? Но оно из головы никак не идет и не идет! За что ни возьмусь – все из рук валится. Решила: дай схожу. И вот – на тебе! Картины нет! Я сначала осмотрела все экспозиции, все редкости – там никаких проблем. Все цело, все на месте! Уж собралась домой идти, и тут мне в голову стукнуло – дай-ка гляну в запаснике! Зашла, и… Чуть сердце не остановилось. Вот, смотрите! Замок без следов взлома, все решетки, все двери целы. А картины нет! – открыв дверь запасника, всплеснула она руками.

– Хорошо, мы сейчас здесь посмотрим, что да как, а вы, Анна Романовна, пока, как говорится, суд да дело, покажите Марии Леонидовне оставшиеся картины Лунного. Хорошо?

– Да, конечно, конечно! – закивала та. – Идемте, Мария Леонидовна! Уверяю – равнодушной они вас не оставят!

О чем-то негромко беседуя, дамы отправились в соседний зал, а опера, принеся из машины «дежурный чемоданчик» Стаса, приступили к обычной сыщицкой рутине. Они осмотрели через специальное компактное электронно-оптическое устройство врезной замок двери запасника и почти сразу же обнаружили следы отмычки. Это означало, что здесь поработал опытный вор со стажем. Но как он мог проникнуть в помещение? Стас предположил, что вор перед закрытием пришел в здание как обычный посетитель, спрятался, а ночью забрался в запасник и унес оттуда картину.

Однако Гуров с этой версией не согласился. Если вор пришел как посетитель, то куда он мог спрятаться в этом не самом просторном здании? К тому же, рассказывая о системе охраны музея, Ворчунова сообщила, что перед уходом с работы его работники тщательно осматривают каждый уголок. Закончив с этой мимолетной дискуссией, напарники продолжили поиски, и очень скоро это дало свои результаты. Найдя в конце коридора еще одну наглухо закрытую комнату, они проверили и ее замок. Его тоже кто-то вскрывал отмычкой. Открыв замок предоставленным им ключом, опера вошли в это явно подсобное помещение и среди кучи старых стульев, столов, шкафов обнаружили спрятанную под хламом раму картины. По всему было видно, что находится она здесь максимум сутки. Кто-то снял с нее полотно, поскольку с рамой его вынести, скорее всего, было бы невозможно. Осмотрев помещение, в дальнем углу под грудой ломаной мебели они нашли пролом в полу, ведущий на первый этаж.

А спустившись этажом ниже, в чуланчике с метлами, швабрами и лопатами нашли еще один пролом, ведущий в подвал под зданием. Опера вышли на улицу и, разыскав дверь подвала, убедились в том, что она заперта снаружи большущим навесным замком. Сразу же появилось предположение, что где-то сбоку должен быть какой-то потайной лаз. Но где? В этот момент на улицу вышли Мария и Ворчунова. Узнав о предварительных результатах поиска пропажи, директорша лишь горестно вздохнула и открыла вход в темный замусоренный подпол.

– Мы уже давно планируем очистить и обустроить этот подвал, чтобы сдать его в аренду какому-нибудь предпринимателю под кафе или бистро, – чуть смущаясь, пояснила она. – Тут в чем суть проблемы? Здание музея ветхое, ему нужен хотя бы косметический ремонт. Районные власти денег не дают, а нам самим где их взять? Кроме того, в помещении кафе можно было бы выставлять некоторые наши экспонаты. Глядишь, после этого кто-то из посетителей и захотел бы посмотреть основную экспозицию… Ну а что делать? У меня вахтеры и уборщицы работают чуть ли не на голом энтузиазме…

Подсвечивая фонариком, Лев и Стас спустились вниз и всего в нескольких метрах от входа увидели зияющую дыру в кирпичной кладке стены подвала, свежую кучу земли и куски битого кирпича на полу под этой норой. Судя по диаметру норы, по ней в подвал запросто мог пробраться взрослый мужчина среднего телосложения. Сориентировавшись на местности, Гуров попросил:

– Стас, дойди до кустов в той стороне, – указал он на стену подвала. – Думается мне, начало норы должно быть там.

– Добро! – кивнул тот и вышел наружу.

Вскоре из норы донесся его приглушенный голос:

– Лева, тут действительно начало норы. Натоптано здорово, собака след возьмет наверняка!

Тоже поднявшись наверх, Гуров прошел к кустам и увидел зев вырытого в земле вертикального лаза, ведущего вниз, в который уже спустился Стаснислав.

– Ну и что там? – поинтересовался он, наклонившись над лазом.

– В сторону здания ведет горизонтальный штрек. Так что вывод очевиден: вор по лазу проник в подвал, проломил уже гниловатый пол, и… Ну, остальное понятно! – Поднявшись на руках, Стас выбрался из лаза.

– Но только здесь нужно учесть то, что, скорее всего, этот вор хорошо знает здание музея! Можно сказать наверняка, что в недалеком прошлом он кем-то здесь работал.

– Слушай, Лева! Надо с местных «проставу» стребовать – мы за них уже половину расследования провели! – смеясь, отметил Крячко.

Они вернулись к парадному входу и увидели перед музеем белую «десятку» с «люстрой» на крыше. Глядя на машину коллег, Стас саркастично заметил:

– Да-а-а-а… Не прошло и полгода!

Подойдя ближе, опера сразу же поняли: между прибывшими полицейскими и директором музея разговор идет какой-то излишне напряженный, даже нервный. Прибывших было трое – капитан лет тридцати, совсем еще молодой лейтенант и сержант средних лет. Скорее всего, шофер. И если лейтенант с сержантом стояли молча, явно чувствуя себя не в своей тарелке, то капитан, судя по его размашистым жестам, ощущал себя неким «хозяином положения». На его худом носастом лице было, можно сказать, написано упоение своей «самостью». При этом и Мария, и Ворчунова выглядели несколько растерянными.

– Лева, нутром чую: этот капитанчик – чмо, каких поискать! – чуть слышно констатировал Станислав.

– Похоже на то… – усмехнулся Гуров.

Услышав их голоса и звук шагов, все разом обернулись в их сторону. И если во взгляде «фитиля»-капитана с замашками заносчивого фанфарона читалась высокомерная спесь, ощущение службистского всемогущества, то его спутники, судя по всему, этих настроений не разделяли. Во взгляде Марии горело возмущение, а вот на лице директорши музея были написаны растерянность и даже испуг. Стискивая руки, она умоляюще посмотрела на оперов. Подойдя поближе, Лев невозмутимо поинтересовался:

– Что здесь происходит?

– Кто такие?! Ваши документики! Ж-живо! – развернувшись к нему и выпятив грудь, «с понтами» потребовал капитан, в какой-то мере спародировав Попандопуло из «Свадьбы в Малиновке».

– Документики? Пожалуйста… – Гуров не спеша достал из кармана удостоверение и, развернув, показал всем троим. – Для особо неграмотных поясню устно: мы оперативные сотрудники Главного федерального управления уголовного розыска, полковник Гуров и полковник Крячко. Еще вопросы есть? Вопросов нет. Отлично! Так, капитан, показывай свой документ.

Тот нехотя достал свою «ксиву» и нервно развернул ее перед операми.

– Ефашкин Ревмир Андреевич… – вслух прочел Станислав и тут же повторил недавний вопрос Льва: – Так что же здесь, будьте добры сказать, происходит?