Война за проливы. Операция прикрытия

Тем страшнее для султана звучали барабаны войны, доносящиеся из-за не столь далеких границ Болгарии, Сербии и Греции. Только что три этих страны при посредничестве из Петербурга подписали документы о заключении так называемого Балканского Союза и теперь радуются этому обстоятельству будто дети. И как дети они бьют в барабаны и стреляют в воздух, показывая этим свою лихость и готовность отомстить старому врагу. Сегодня, когда эти мелкие народы усилились, а их былые владыки ослабели, болгары, сербы, греки и даже албанцы не забыли пятьсот лет османского ига, убийств, насилия и грабежа, и теперь готовятся сторицей возместить османам все пережитое их предками.

На противоположном берегу Черного моря тоже неспокойно. Хозяин там куда серьезнее, чем его балканские младшие братья, и поэтому собирается на войну без лишней суеты и воинственных возгласов. Части постоянной готовности, которых в русской армии почти половина, получают новое оружие и снаряжение, регулярно проводят батальонные и полковые учения и готовятся, готовятся, готовятся… Правда, главные шайтаны – десантный корпус Бережного – пока остается в месте своего постоянного расквартирования на Балтике, но прошлые годы показали, как быстро он может перемещаться по железной дороге между театрами боевых действий, чтобы с марша сразу броситься в бой. Вот и сейчас не за горами пора летних маневров, когда дикие башибузуки в черных беретах попрыгают в вагоны, чтобы через некоторое время выгрузиться в Одессе, Херсоне или Николаеве – отправной точке будущего десанта в Проливы. А может, и не в Проливы; возможно, они выгрузятся в Варне и ударят по Османской Империи вместе с болгарской армией со стороны суши.

К тому же год назад вице-адмирала Скрыдлова, хорошего хозяйственника и храброго офицера, но посредственного флотоводца, на посту командующего Черноморским флотом сменил добрый знакомец пришельцев из будущего контр-адмирал Эбергард. С тех пор русские моряки-черноморцы позабыли про покой и сон. Учения сменялись тревогами, а тревоги учениями. С наступлением теплой погоды Черноморский флот все чаще стал выходить в море в полном составе, отрабатывая как общую сплаванность, так и учебные стрельбы по морским и береговым целям. В основном как раз по береговым. Агенты турецкой разведки, которых среди крымских татар было превеликое множество, докладывали, что русская эскадра отрабатывает всего один прием – атаку с ходу береговых батарей в горле Босфора и Дарданелл. Орудия главного и среднего калибров броненосцев и крейсеров садят по береговым мишеням фугасными снарядами образца 1906 года так, что вздымаются вверх обломки скал и летит во все стороны щепа от деревянных макетов. Дым, пыль и ужас, будто сам Азраил выбрался из ада полюбоваться на дело рук своих любимых детей. Команды кораблей оттачивают умение огнем и металлом подавлять всяческое сопротивление на береговой линии и тем самым обеспечивать высадку десанта.

После получения таких сведений внизу живота у османских министров делается дурно, ибо они представляют себе русскую морскую пехоту и злых до предела болгарских солдат, которые под прикрытием двенадцатидюймовых «чемоданов» режутся с турецкими аскерами на узких улочках Стамбула. А ведь все так и будет. Если армия еще что-то собой представляет и способна подавлять восстания христианского населения или под натиском европейских армий с арьергардными боями отступать вглубь страны, то флот не годится никуда. Турецкие боевые корабли – все как один современники прошлой русско-турецкой войны и без поддержки германских или британских союзников не представляют реальной боевой силы.

Заказ броненосцев и крейсеров на британских верфях стоит огромных денег, а переговоры о покупке выведенных год назад в резерв германских броненосцев серии «Бранденбург» сорвались в самом начале из-за союзнического вето Петербурга. Германский кайзер с потрохами продался русскому царю: видимо, в Петербурге ему пообещали полное содействие в строительстве железной дороги по линии Берлин-Стамбул-Багдад-Басра. Скорее всего, у германцев просто лопнуло терпение. В 1877 году Deutsche Bank приобрел железную дорогу Стамбул-Измит с правом продолжения линии до Анкары и впоследствии до Багдада, с тех пор прошло больше тридцати лет германо-турецких переговоров, а воз и ныне там. За это время американцы связали железными дорогами берега двух своих океанов, а русские протянули Великий Сибирский Путь от Урала до Тихого океана. А у немцев с Турцией – бесконечные переговоры, ибо даже у германских банкиров не хватает денег насытить взятками ненасытные глотки османских чиновников.

Да, времена для Османской Империи сейчас нелегкие, ведь даже истово ненавидящая русских Британия не готова прийти на выручку Стамбулу вооруженной силой. Да она вообще никак не готова прийти туркам на выручку, и то же можно сказать о Франции. Италия, напротив, внимательно присматривается к принадлежащей османам Ливии и задумывается, не пора ли откусить этот жирный кусок для себя, любимой. А то у соседней Франции уже есть Алжир и Тунис, у Испании – Марокко, у англичан – Египет, а вот Италия пока ничем не прибарахлилась. Самое же время, господа, пока русские будут рвать на куски Оттоманскую порту, схватить лежащий на отшибе кусок и утащить в свою нору…

– Мой господин, – кланяясь, сказал султану Ахмед Тевфик-паша, – в грядущей войне Великобритания готова оказать нам только моральную поддержку. На словах английские дипломаты будут осуждать агрессию Балканского альянса, а на самом деле единственной их заботой будут одни лишь вечные британские интересы. Британский король в ближайшее время собирается встретиться в Ревеле с русским царем и германским кайзером. Думаю, что там он займется излюбленным занятием всех мошенников – продажей того, что ему не принадлежит и никогда не принадлежало. Не стоит забывать, что любимая дочь короля замужем за русским адмиралом Ларионовым, который по странному совпадению является сейчас главой регентского совета, осуществляющего опеку над юным болгарским князем. Как говорят в таких случаях русские – ворон ворону глаз не выклюет. Помимо того, что адмирал Ларионов является главой пришельцев из другого мира и вторым по богатству человеком Российской империи, он еще и один из ближайших советников молодого русского царя, который слушает его чуть ли не как второго отца.

– В грядущей войне, о повелитель правоверных, – добавил Великий визирь Мехмед Ферид-паша, – наше положение будет даже хуже, чем тридцать лет назад. Наша страна разорена, торговля находится в упадке, дехкане бедствуют, а армейские офицеры и полицейские чиновники уже полгода не получали жалования, ибо в казне нет даже бумажных денег. Государство османов охвачено смутой и неустройствами, в Румелии и Фракии неверные восстали против власти султана. Если раньше греки, сербы и болгары по большей части грызлись меж собой, то теперь вся их ярость направлена против османских солдат и сборщиков налогов. В означенных областях наша армия удерживает только контроль над городами и путями сообщения, а глухие горные села и целые уезды находятся во власти повстанцев, которые получают поддержку оружием и опытными офицерами от Российской Империи. При этом наши враги сильны как никогда. Проклятое государство русских гяуров поднимается буквально на глазах, будто опара на хороших дрожжах, а единственным нашим союзником по факту является империя Габсбургов, утратившая поддержку Германии и оставшаяся в полном одиночестве. Если австрийцы ударят по сербам и болгарам с тыла, то их ждет сокрушающий разгром после удара со стороны русской армии. А если к русским присоединятся германцы, которым не впервые атаковать бывших друзей, разгром австрийской армии и государства превратится в избиение младенцев.

Выслушав все это, султан Абдул-Гамид Второй поднял глаза вверх, обратившись к Всевышнему с короткой молитвой. Да-да, это именно тот самый Абдул-Гамид Второй, который правил Османской Империей в те времена, когда она вела войну с Россией за контроль над Болгарией. Как обычно водится в таких случаях, в тот раз от войны выиграли те страны, которые в ней вовсе не участвовали: Австро-Венгрия, получившая Боснию и Герцоговину, а также Британия, обосновавшаяся на Кипре. Болгария, которая и была предметом спора, подпала под контроль все той же Австро-Венгрии.

И все бы хорошо, но тридцать лет назад Абдул-Гамид был тридцатишестилетним мужчиной с самом расцвете сил, не лишенным некоего лоска и шика, а сейчас перед министрами сидел дряхлый старик со сгорбленной спиной и трясущимися руками. Султана измучил не только его возраст. Все эти тридцать лет он, опасаясь заговора или военного переворота, которые должны были лишить его престола и жизни, провел взаперти в своем дворце Долмабахче, показываясь народу только раз в год, когда султан обязан торжественно шествовать в мечеть, а потом принимать своих сановников. Но в каждом приближенном мог скрываться предатель, за каждым кустом сидеть убийца, а умники из образованных неизменно строили прожекты, превращающие Османскую Империю в конституционную монархию или даже республику. Из-за этой параноидальной подозрительности султанский дворец оказался наводнен стражей, страна – полицией, а сам повелитель правоверных оказался на грани того состояния, в котором простых смертных увязывают в смирительную рубашку и начинают поливать холодной водой, потому что других методов борьбы с психическими заболеваниями медицина начала двадцатого века не знает.

– Неужели все обстоит так плохо, как вы тут сказали, безродные собаки? – обратился султан к своим министрам угрожающим тоном, едва закончив молиться. – Неужели народ османов настолько ослабел, что более не способен побеждать неверных? Неужели мы зря усиливали армию и давали нашим офицерам первоклассное военное образование? Неужели мы напрасно оборудовали оборонительные позиции на Чаталжинском рубеже по последнему слову европейской техники? Неужели наши батареи на Босфоре потеряли свою мощь и более не смогут отразить нападение русских броненосцев? Неужели мы тридцать лет зря вкладывали деньги в армию? Неужели мои аскеры не могут взять миллион или два болгар, сербов, армян или греков и пригрозить русскому царю и его прихвостням, что эти люди будут убиты, едва на наших границах прозвучит первый выстрел? Неужели наши друзья в Европе забыли о том, что как только русский царь захватит Черноморские проливы, то тут же наводнит Средиземное море своими кораблями? Молчите? Необходимо провести мобилизацию и подготовить армию к большой войне. Сообщите всем, что если все против нас, то я объявляю газават – священную войну против всех неверных! Всех без исключения. Никто из них не должен чувствовать себя в безопасности. А теперь идите прочь, вы оба, и возвращайтесь только с хорошими новостями!

Как только пятящиеся Великий визирь и министр иностранных дел, не смея возразить своему повелителю ни единым словом, покинули залу для приемов, немного остывший Абдул-Гамид подумал, что зря он на них так орал. Оба преданы ему как собаки, и так же, как собаки, в меру глупы и недальновидны. Но ничего не поделаешь: стоит взять какого-нибудь умника – и он непременно вляпается в заговор, поскольку любому умному человеку очевидно, что так дальше жить нельзя. Очевидно это и самому султану, но, в отличие от молодых умников, у него есть жизненный опыт и он понимает, что путь Османской Империи похож на железную дорогу, рельсы которой ведут прямо в джаханнам^[4]. Можно ехать по ней быстрее или медленнее, тормозить или торопить события. Но нет возможности сойти с пути, сдвинуться вправо или влево, а неумолимые рельсы неизбежно приведут прямо в пылающую геенну. Реформаторы, которые называют себя младотурками, при этом глупы до невозможности, ведь любые попытки перестроить жизнь османов по европейскому образцу, ввести парламент, конституцию и прочие достижения прогресса только ускоряют движение по дороге в пекло. Чем больше суеты и всяческих модернизаций, тем быстрее катят по железным рельсам колеса. Именно поэтому он, султан, тихо и незаметно противился постройке железной дороги из Стамбула в Багдад и Басру и на тридцать лет поставил на прикол османский флот. Ведь все эти европейские машины, паровозы, пароходы и прочие – от нечистого, ибо про них, рычащих огнем и дымом, ничего не сказано в Коране, а если что и сказано, то не самое лицеприятное.

Прежде Абдул-Гамид надеялся, что худшее случится уже после его смерти, и изо всех сил тормозил бег неумолимого времени, но, видимо, на небесах решили, что пришло время конца света, и выпустили в мир тех, кто должен изменить его до неузнаваемости, и Османская Империя станет одной из жертв этих изменений. И русский император Михаил, сочетающий храбрость льва, хитрость лисы, прозорливость орла и терпение змеи – один из могильщиков всего того, что было дорого последнему турецкому султану. Но сначала выступят те, кто попытается спасти Османскую империю, а вместо того окончательно ее погубят. Что же – он старый человек и ему уже все равно. А кроме того, у него есть средство, которое позволит не чувствовать боль в то время, когда гяуры железными зубами будут рвать на части его страну, а потом и его самого.

Хлопнув в ладоши, султан вызвал из небытия слугу, который принес ему уже разожженный кальян, заряженный смесью из лучшего табака и гашиша. Лучшее средство от невроза. Если конец неизбежен, его ожидание можно хотя бы отчасти смягчить наркотическими грезами. Всего пара затяжек ароматным дымом, прошедшим через бензоевую воду – и жизнь вокруг снова светла и прекрасна, а сам он в этих грезах вновь молод и беззаботен…

30 мая 1908 года. Российская империя. окрестности Ораниенбаума, военный городок «Красная горка» пункта постоянной дислокации балтийского корпуса морской пехоты.

Наследный принц Сербии королевич Георгий Карагеоргиевич.

Уже три недели я нахожусь в Ораниенбауме и состою в почетной должности ученика воина. Воином я называю генерал-лейтенанта русской армии Вячеслава Николаевича Бережного, героя разгрома японской армии в Корее и десанта на Окинаву. Это были воистину героические дела, но иногда мне кажется, что этот подтянутый сухощавый русский генерал, чем-то похожий на Суворова в мгновенья его славы, есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Война с Японией была выиграна в основном на море в первые дни с момента начала конфликта, а разгром успевших высадиться на Корейском побережье японских армейских частей больше походил на торопливое избиение полицейскими пойманного с поличным на месте преступления мальчишки-карманника, чем на регулярное сухопутное сражение. Высадка на Окинаву, разумеется, могла бы считаться образцом десантной операции, но этому ощутимо мешало отсутствие сопротивления с японской стороны. Вооруженное копьями ополчение и устаревшая на тридцать лет артиллерия в береговой обороне – это не сопротивление, а только видимость, тем более что артиллеристы и ополченцы предпочли разбежаться, едва загрохотали большие пушки русских броненосцев. Таким образом, за генерал-лейтенантом Бережным можно признать только наличие организационных талантов, благодаря которым он из разрозненных подразделений в кратчайшие сроки сформировал бригаду, а потом развернул ее в корпус – и не более того.

Но тем не менее русский император в порыве откровенности сказал мне, что этому человеку совсем не трудно расчленить зловредную Австро-Венгрию на отдельные порционные куски – стало быть, у него есть основания делать такие заявления. При ближайшем рассмотрении Вячеслав Николаевич произвел на меня впечатление человека, отбрасывающего сразу несколько теней. Из разговоров некоторых офицеров, причастных к великим тайнам, я уже знаю, что наш мир – не единственный, что был облагодетельствован пришествием эскадры адмирала Ларионова. Были и другие – и в числе их тот мир, в котором сумрачный тевтонский гений поставил все человечество на грань тотального уничтожения. Возможно, эта уверенность императора Михаила в особых военных талантах своего зятя вызвана как раз тенью другого мира, где все было гораздо страшнее, чем у нас…

От таких мыслей у меня, простого сербского принца, кружится голова. Мне довелось встретиться с людьми, жившими более чем сто лет спустя от настоящего момента и получившими напутствие Высших Сил: «Поступай по совести». И я хожу среди них, пожимаю им руки при встрече, обедаю с ними в одной столовой, учусь у них военному делу самым настоящим образом, как прежде еще никогда и ни у кого не учился.

При этом самым главным шоком для меня оказался сам балтийский корпус морской пехоты, при котором я по решению императора Михаила должен состоять в преддверии грядущих событий на Балканах, чтобы успеть научиться всему, чему можно научиться за такое короткое время. Меня поразили, с одной стороны, невероятно свободные, почти либеральные, отношения между нижними чинами и господами офицерами, с другой стороны – фанатичная преданность этих нижних чинов государю-императору и своему командиру. И это несмотря на то, что многие из солдат-морпехов являются членами оппозиционной социал-демократической партии большевиков, так и не убравшей из своих программных документов требования о низвержении самодержавия. Более того, подобных солдат, неблагонадежных с политической точки зрения, специально направляют для прохождения службы в это элитное соединение русской армии. Парадокс… Да только вот вся нынешняя Россия, когда я сравниваю ее тем, что видел в прошлый свой приезд, кажется мне состоящей из одних парадоксов. Будто в одном и том же месте совместились даже не две, а целых три страны: Россия, что была прежде, Россия, которая будет потом, и та Россия, которой, стараниями пришельцев из будущего, теперь никогда уже не будет.

Но как бы это ни было удивительно, я чувствовал себя в этой парадоксальной ситуации даже лучше, чем обычно. Люди тут прямые, откровенные и не прячут свои мысли и чувства за политесами, как принято делать в свете. Белое тут называют белым, черное – черным, храбреца – храбрецом, а труса – трусом. Кстати, по поводу храбрости… Как сказал генерал Бережной при нашей первой встрече – храбрость дана на войне командующему для личного употребления. Генерал, который героически погиб, поднимая в штыковую контратаку батальон или полк^[5], на самом деле допустил грубую ошибку. Выполняя работу младшего по званию, он оставил вверенные ему войска без грамотного руководства, чем, скорее всего, способствовал успеху противника. Главная задача офицера, от взводного командира и до генерала – перехитрить, передумать врага, суметь разгадать его замысел на своем участке ответственности и с минимальными затратами сил привести его к полной неудаче. Выдержка и точный расчет нужны командиру даже больше, чем храбрость.

И вот, сразу после встречи со своей будущей невестой я окунулся в изнурительные тренировки. Первые несколько дней были заполнены марш-бросками в полной выкладке и тактическими учениями, во время которых я исполнял обязанности помощника взводного командира – то есть был вынужден делать все то же, что и нижние чины. Потом, когда с меня сошло семь потов и я хотя бы краем попробовал «настоящей службы» (хотя и прежде никто не мог назвать меня неженкой), эти занятия стали перемежаться тактическими играми и ежедневными занятиями рукопашным боем. Против последнего я пробовал протестовать, говоря, что мне не нужны подобные премудрости, так как я и без того могу за себя постоять. Но генерал Бережной со скучающим лицом объяснил, что это делается не для того, чтобы сделать из меня великого бойца, а чтобы воспитать в моей буйной натуре выдержку и терпение, которых мне очень изрядно не хватает. А то, что я и так не неженка, метко стреляю и хорошо фехтую, идет мне только в плюс.

Кстати, сабли в морской пехоте не используют. По форме одежды господа офицеры ходят с кортиками, что для меня непривычно. Впрочем, в современной войне сложно вообразить ситуацию, когда пехотному офицеру могла бы пригодиться его сабля. Даже для самообороны длинной и неудобной шашкой затруднительно воспользоваться в стесненном положении: в окопе или в сражении в тесной городской застройке, с этой точки зрения, кортик не только легче по весу, но и практичней. Что касается нижних чинов, то им, если придется резаться с врагом глаза в глаза, по штату положены специальные штурмовые ножи и саперные лопатки, с которыми они управляются с невероятной ловкостью. Зато я превосходил многих и многих в стрельбе из длинноствольной винтовки, укороченного карабина, а также пистолета. Разумеется, офицеру это искусство сверхметкой стрельбы нужно также исключительно в целях личного употребления. Даже взводному командиру крайне неразумно заменять собой в цепи выбывшего стрелка, разве что за исключением случая, если его целью станет как минимум вражеский генерал.

Кстати, мои телохранительницы тоже находятся поблизости. Тут, в военном городке, есть особая женская казарма, где проживает немногочисленный персонал корпуса противоположного пола, и я несколько раз как бы случайно пересекался с этой парочкой то на стрельбище, где они совершенствовали свои навыки в стрельбе из автоматического пистолета и карабина, то в специальном зале для занятий рукопашным боем. Посмотрев на их тренировки, с уверенностью могу сказать, что если бы им и в самом деле пришлось защищать мое драгоценное тело от разнообразных злоумышленников, то они бы точно не подвели. В стрельбе хоть Анна, хоть Феодора уступают мне совсем немного, а в рукопашном бою превосходят на голову. Разумеется, я лучше их обеих владею саблей, но мне и в страшном сне не могла прийти идея предложить своим «сестренкам» пофехтовать. При этом, хоть экскорт-гвардия входит в состав ГУГБ, а не подчиняется армейскому командованию, я не заметил, чтобы местные офицеры относились к моим телохранительницам с пренебрежением, с каким прежде армейские, а особенно гвардейские офицеры относились к жандармам. И тем более не ощущалось того превосходства, с которым сильный пол смотрит на девиц.

Правда, последнее более-менее понятно. Сейчас, обмундированные в полевую форму, которая привычна им как вторая кожа, «сестренки» ничем не напоминают пугливых гимназисток, которыми они предстали во время нашей первой встречи. Смеясь, они сказали, что все офицеры эскорт-гвардии, независимо от пола, часть своего так называемого «базового обучения» проходят в специальном учебном центре при корпусе генерала Бережного. И не только они. И сейчас у моих телохранительниц выдался случай вне графика отточить подзабытые навыки, которые им наверняка пригодятся, когда они будут сопровождать меня на дорогах грядущей войны. Ведь я сам настаивал на долговременном контракте, а значит, теперь им придется следовать за мной повсюду, и если придется вытаскивать мою тушку из-под вражеского огня, перевязывать на ней раны. Вот так, принц Георгий, хотел долговременного контракта – получи и распишись. Впрочем, и в любом другом случае рядом со мной в любой опасной ситуации непременно должна была оказаться пара девушек, или, может быть, молодых людей, которым вменялось бы даже ценой своей жизни хранить мое тело от повреждений. На меня сделали ставку как на будущего короля Сербии, а следовательно, мои желания или нежелания не принимаются в расчет, ибо дело прежде всего.

Характер у меня прямой и вспыльчивый, к тому же я не простой прохожий, а наследный принц Сербии, поэтому за разъяснением сложившегося положения я обратился прямо к господину Бережному. Он был единственным находящимся поблизости пришельцем из будущего из числа тех, что имеют право принимать решения и отвечать на мои вопросы.

– Господин генерал-лейтенант, – сказал я, – объясните, пожалуйста, почему ради моей безопасности кто-то обязательно должен рисковать жизнью, да еще и на войне? Я взрослый человек и сам могу позаботиться о себе, без того чтобы подставлять под пули кого бы то ни было…

Тот посмотрел на меня с легким сожалением. Примерно как на юнца, которому вожжа попала под хвост.

– Господин подпоручик, – сказал он после некоторой паузы, – должен вам напомнить, что в армии приказы не обсуждаются, а выполняются, и с этим поделать ничего нельзя. Если вы хотите счастья своему народу и процветания своей стране, то, как истинный серб, будете делать все для этого необходимое. Ведь вы не просто офицер и мужчина, а человек, в котором сошлись все надежды вашей Родины. Кроме всего прочего, те, кто рискует жизнью ради сохранности вашего тела, добровольно выбрали эту стезю и принесли нашему императору офицерскую присягу. Не надо их жалеть. Держите под контролем свои эмоции, не рискуйте понапрасну – и тогда им, скорее всего, тоже не придется умирать. Это все, что я могу сказать вам как генерал-лейтенант, господин подпоручик. Но если вы хотите чисто человеческого разговора, то давайте без чинов. Я буду называть вас Георгий, а вы обращайтесь ко мне – Вячеслав Николаевич.

Эти слова, сказанные каким-то отеческим тоном, успокоили меня и настроили на примирительный лад.

– Да нет, Вячеслав Николаевич, – ответил я, – я все понял и постараюсь исправиться. Примерно то же мне уже объяснял господин Бесоев, который по заданию вашего императора сопровождал меня на пути из Софии в Санкт-Петербург. Он также говорил, что если я не сумею занять трон, то мою страну ждут большие беды. Но я не склонен доверять жандармам или, как их у вас теперь называют, гебистам. Они всегда себе на уме и никогда не говорят правду. Не может быть такого, что кроме меня никто не смог бы унаследовав трон и привести Сербию к процветанию.

– Я знаю Николая Бесоева, – сказал генерал Бережной, – это мой ученик. Быть может, один из лучших. И ты зря ему не поверил. Он, как и ты, один из честнейших людей, которых я знал. У вас, сербов, большая проблема с хорошими лидерами. Ты способен объединить вокруг себя народ, а твой младший брат Александр – нет.

Этот ответ буквально выбил меня из колеи. Картина мира, которую я успел построить в своей голове, разрушилась с легким хрустальным звоном.

– Подполковник Николай Бесоев – ваш ученик?! – воскликнул я. – Такой представительный молодой мужчина кавказской наружности, внешне похожий на аристократа, но с повадками опытного волка…

– Да, Георгий, – ответил мне генерал Бережной, – это он. Понимаешь, армейские офицеры, имеющие призвание к разведывательной и оперативной работе, довольно часто переходят на службу в ГУГБ, и Николай был одним из первых, кто пошел по этому пути. И не путай, пожалуйста, жандармов с гебистами: если первые защищают только власть, неважно, хорошая или плохая, то вторые оберегают страну от любых напастей, за исключением стихийных бедствий и вторжения вражеских армий. И они такие же офицеры, как и те, что служат императору в строю рот и батальонов, также приносили присягу и также готовы отдать жизнь за Россию и ее интересы. И твои телохранительницы тоже достойны того, чтобы ты уважал их за храбрость, и совсем не заслужили твоей жалости, потому что она унижает.

– Понимаете, Вячеслав Николаевич, – неожиданно для себя самого сказал я, – будь я не сербским наследным принцем, а простым армейским подпоручиком, то, не задумываясь, женился бы хоть на Анне, хоть на Феодоре, хоть, после перехода в магометанство, на обеих сразу. Но я принц, а потому начинаю уже жалеть о том, что попросил о долговременном контракте, с одной стороны, взяв на себя дополнительные обязательства, а с другой стороны, подвергнув небезразличных мне людей дополнительному риску. Я вообще не хочу, чтобы кто-нибудь рисковал ради меня своей жизнью, и сложившаяся ситуация приводит меня в определенное отчаяние… Ведь впереди у меня война, во время которой у тех, кто меня будет сопровождать, шансов погибнуть гораздо больше, чем во время простой поездки из Софии в Санкт-Петербург.

– Я уже дал тебе совет, Георгий, – пожал плечами генерал Бережной, – и могу только его повторить. Не рискуй понапрасну своей головой, и тогда твой эскорт тоже избавится от лишнего риска. Ну а насчет женитьбы хоть на любой из них, хоть на обеих сразу ты должен сказать им сам, ведь с твоей стороны это очень высокая оценка. Но, если перефразировать древнегреческую поговорку, то не все, что позволено быку, допустимо для Юпитера. Делай что должно, и пусть случится что суждено. Другого совета у меня для тебя нет.

5 июня 1908 года. за час до полудня, Ораниенбаум. Верхний парк, окрестности Китайского дворца^[6].

Теплым солнечным полднем по парковым аллеям прогуливалась не менее теплая компания. Нет, собравшиеся для решения важных мировых вопросов были тверезые до неприличия, просто между собой эти люди держались не как случайные знакомые и не как начальник и подчиненные, а как друзья и единомышленники. В центре композиции – император Михаил Второй (в зависимости от политического настроя публики называемый то Великим, то Лютым) и его верные клевреты: тайный советник Александр Тамбовцев и единственная пока женщина-генерал Нина Викторовна Антонова. По правой стороне от этой компании идет адмирал Ларионов со своим воспитанником, четырнадцатилетним болгарским царем Борисом, а по левой – генерал Бережной вместе с двадцатиоднолетним сербским наследным королевичем Георгием. В этой компании не хватает только подполковника ГУГБ Мехмеда Османова. Но у него уважительная причина. Он инкогнито выехал в Оттоманскую империю с целью организовать ликвидацию некоторых одиозных в нашем мире личностей. Вот, например, Мехмед Талаат-паша – на данный момент мелкий почтовый чиновник в Салониках и в то же время в нашем мире один из виднейших деятелей младотурецкой революции и кровавый палач армянского народа. И он такой там не один.

Кстати, телохранительницы Георгия, которые заступают в сопровождение каждый раз, когда он покидает военный городок корпуса морской пехоты, держатся поодаль от основной группы, за пределами слышимости. И хоть королевич не откровенничает со своими «сестренками» по поводу разных великих тайн, но даже без этого, имея с ним постоянный контракт, девочки попадают в число секретоносителей высшей категории. А посему в эскорт-гвардии они теперь только числятся. Нина Викторовна Антонова самолично провела беседу с обеими подпоручицами и признала их годными для перехода на следующую служебную ступень. Еще не специальные исполнительные агенты, но и уже не простые телохранительницы. Еще бы – ведь девочки настоящие красавицы, спортсменки и комсомолки (то есть, простите, дворянки). Будущие фрейлины сербской королевы – это не только источники информации, приближенные к эпицентру сербской политики, но и потенциальные агенты влияния и пример для подражания образованным сербским девицам. Чтобы сербы смотрели на все исходящее из России как на самое лучшее. Вот и еще один инструмент мягкой силы, в дополнение к твердой силе русского оружия.