Меч Господа нашего. Книга 5. Прелюдия беды

Несколько фотографий…

– Каким годом сделана эта фотография? – спросил сержант, поднимая фотографию Мохаммеда Фарраха Айдида.

– Девяносто пятый. Более поздних фотографий нет. Сделана китайским репортером, Айдид тогда решил, что ему ничего не угрожает, и решил дать несколько интервью. Этот подонок в шаге от того, чтобы установить в стране диктатуру. По опыту других стран – мы знаем, что за ней последует геноцид. Собственно, он уже идет.

– Геноцид кого?

– Некоторых племен, принявших чистый ислам в противовес тому, что бытовал в Сомали до этого. Вы, вероятно, знаете, что ислам в Сомали сильно искажен, это скорее смесь ислама, традиционных верований Африки, и кое-что они позаимствовали из католичества и христианства. Генерал Айдид и его племенная милиция сейчас физически уничтожают носителей чистого ислама, в основном беженцев, бежавших из страны в конце 80-х и сейчас вернувшихся. Идет жестокая борьба за власть.

И Америка в этом хочет поучаствовать, делая ставку на вернувшихся в страну беженцев, которые жили в странах Персидского залива и приняли там «чистый ислам». Просто здорово!

– А это кто?

– Его основные полевые командиры. В основном, они сейчас в Могадишо, контролируют различные районы города.

– А где сам Айдид?

– Вероятно, в Могадишо.

– Вероятно?

– Мы не знаем. У нас практически оборвалась связь с тех пор, как в Могадишо снова начались бои. Кое-какую информацию мы получаем со спутников, но она сами понимаете…

– Понимаю. Что за бои?

– Они идут по всему городу, в основном в южной его части, в районе Медина. Исламская милиция – против племенной милиции хабр-гадир. Вот еще кое-что.

Сотрудник ЦРУ достал еще один конверт с красной полосой. Совершенно секретно.

– Это данные о наших агентах. Тех, которые выходили на связь в этом году и должны находиться в Могадишо. Но там ли они и живы ли они вообще – мы не знаем…

Сержант внимательно посмотрел на фотографии, перечитал дела агентурной разработки, запоминая процедуры связи. Затем рассовал полученные деньги в пластиковый пояс, пару крупных банкнот сунул в обувь, в специально оборудованный тайник. Затем – попросил подбросить его поближе к Асмара-маркет, но не на самый рынок…

17 июля 1996 года. Сомали, неконтролируемая территория. Дорога на Байдоа…

Попасть в Могадишо можно было двумя путями. Точнее даже тремя. Первый – высадиться с траулера или лодки – но делать это надо было в порту, контролировавшемся агрессивными боевиками. Второй – на эфиопской или кенийской территории за бешеные деньги взять машину – но в таком случае, все сразу поймут, что у него есть деньги. Сержант Бунт – выбрал третий, наиболее разумный и безопасный путь.

На Асмара-маркет он купил некоторое количество различной одежды, то ли китайского, то ли местного производства. Сложил их в две громадные сумки – такие, какие он мог унести в одиночку. Еще он купил термос, несколько бутылок с водой, лепешек и некоторое количество сушеного мяса. К боку – прилепил липкой лентой пистолет ТТ, купленный здесь же у подпольного торговца оружием, вместе с двумя запасными магазинами и двумя коробками с патронами. Пистолет он не отстрелял, как полагается делать с любым свежекупленным оружием – но разобрал, осмотрел его и нашел вполне исправным. Отстреляет при первой возможности. С двумя громадными сумками он подошел к стоящим на окраине рынка грузовикам. Ему не составило труда найти те, которые направлялись в Могадишо – потому что в Могадишо они направлялись почти все. За несколько банкнот ему досталось место на одном из таких грузовиков…

Грузовик был старым, но надежным. «Берлье» марокканского производства – во Франции такие уже не производились, а вот в Марокко завод по их производству всё ещё сохранился. Трехосный, с большим, заканчивающимся полукруглым выступом капотом, с массивным кожухом песочного фильтра, он напоминал о тех временах, когда Франция еще была великой державой и играла в жизни черного континента не меньшую роль, чем Великобритания и СССР. Машину грузили под верх – борта были специально наращены и таких сумок, какие были у сержанта, в машину поместилась, наверное, пара сотен. Торговцы, которые ездили за товаром в Могадишо, закупали товар тоннами, на его машине был, например, товар только трех торговцев. На него они покосились, но ничего не сказали. Решили, что он либо родственник водителя, либо простой человек, крестьянин, которому надо оправдать путешествие в Могадишо, потому он и купил товара, чтобы продать там втридорога. В Африке ценят оборотистость и сержант на фоне гигантов черного рынка выглядел совсем жалко. Но они ничего не сказали – просто забрались на самый верх по приставной лестнице, а один из торговцев, дополнительно приплативший за комфорт – полез в кабину. Двое остальных презрительно покосились на него – сочли, что он тратит деньги на лишнее…

Тронулись…

Дорога была ухабистой, но больше десятка тонн товара, в основном трикотажа – хотя встречалась и дешевая аппаратура – отлично амортизировали все неровности и они плыли как на пароходе, в трех с лишним метрах от земли. Все закрыли лица шейными платками и надели очки – чтобы дорожная пыль не лезла в нос и не попадала в глаза. Сержант сделал то же самое – потому что на рынке он присматривался, кто как себя ведет и у кого что есть. И делал так же.

Дорога шла кругом – чтобы добраться до Дулу, основного приграничного города на сомалийско-эфиопской границе, надо было делать большой крюк и потом ехать параллельно границе. Эфиопия была страной гор, если бы не это, она, скорее всего, была бы завоевана итальянскими колониалистами, мечтавшими возродить Римскую империю. Горы были необычного цвета – не серого, не песочного, не коричневого, не черного – а глиняного, почти как кровь. Горы были обжитыми – то тут, то там были деревушки, видимо – здесь всё же можно что-то выращивать…

Так, неспешно, но без остановок и поломок – они добрались до Дулу, ворот в Сомали.

В Дулу они сделали первую остановку. Как понял сержант – торговцы должны были разузнать по ценам и по тому, стоит ли рисковать и везти товар дальше. Или все же рисковать не стоит и лучше подождать здесь. Большие наценки здесь всего лишь окупали смертельный риск: можно было одну ходку пройти тихо-мирно, а во время другой лишиться и товара, и денег, и жизни…

Торговцы пришли веселые, оживленные. Один из них – что-то прикупил здесь, приторочил поверх остального товара…

* * *

Больше всего, сержанта поражало какое-то безразличие африканцев в сочетании с безумной яростью, причем путь от одного состояния до другого занимал несколько секунд. Обычный, мирный спокойный общинник мог взбеситься от неосторожно сказанного слова, броситься на тебя с ножом или серпом и только несколько пуль могли помочь тебе остаться в живых. Он смотрел на беженцев, одетых в какое-то рваньё, тощих, часто босоногих, не имеющих даже самодельных сандалий с подошвой из покрышки и думал: эти люди разрушили свою страну. Они начали разрушать ее сознательно, Сомали не была нужна ни США, ни СССР, они сами устроили в стране гражданскую войну. Они несколько лет воевали, а после того, как американцы пришли, чтобы помочь им – стали нападать на американцев и убивать их. Они грабили склады гуманитарной помощи и так предназначавшейся для них. Они убивали американцев, которые если чего и хотели, так это навести порядок и передать власть в стране местной администрации. Они слушали местных проповедников и вождей, говоривших, что американцы пришли сюда, чтобы грабить и порабощать их – Господи, было бы, что здесь грабить. И после того, как они добились своего, после того как американцы ушли – они продолжили грызню уже между собой, убивая, грабя, угоняя в рабство. И если вновь придут американцы, они снова объединятся против них и дети, играющие с палками – представляют себя воинами. Воинами – при том, что война нанесла этой стране и этому народу такой вред, примеров какого было мало в истории.

Что же это за люди…

Он машинально достал из холщовой сумки лепешку, отломил от нее и принялся жевать. Затем – кинул в рот кусочек вяленого мяса…

Кто-то толкнул его в бок.

Он обернулся. Один из торговцев, самый молодой – предлагал ему кусок курицы, поджаренной в земляной печи. Курица была тощая и жилистая как подметка – но это было свежее мясо…

Такое было редкостью в Африке, тем более с совершенно чужим человеком. Сержант поблагодарил соседа, приложив ладонь к сердцу и наклонив голову, потом достал еще одну лепешку, с припеченными маленькими кусочками мяса и зелени, разломил пополам и предложил торговцу. Тот не отказался…

Путь обещал быть долгим и друзья – нужны были каждому…

Торговец оказался словоохотливым, тем более что он знал суахили, универсальный язык Африки, нужный, если ты ведешь торговлю. По его словам – эта дорога относительно безопасна, потому что всем нужно что-то есть и во что-то одеваться. Кое-какое пропитание выращивают и в самом Сомали, в частности, неприхотливое сорго, идущее на кашу и на пиво из сорго. Такое пиво очень популярно, потому что никаких других спиртных напитков нет. Хотя нет, есть самогон из сахарного тростника. Немного ловят рыбаки, но немного, потому что хранить улов негде – нет электричества, в холодильниках, которые когда-то построили белые, теперь живут беженцы. А вот мясное животноводство – когда-то сомалийское мясо шло на экспорт в страны Залива – пришло в совершеннейший упадок. Барана, овцу или бычка – легко угнать, легко отнять и зарезать, чем все самозабвенно и занимались. И года в три мясного животноводства в Сомали не стало. Равно как и молочного – дети не знали, что такое молоко.

Что же касается всего остального, то торговля, какая-никакая, но есть. Хорошо идет примитивная, из ярких тканей одежда. Большим спросом пользуется обувь – причем спрос этот возрастает. Если раньше этот спрос частично удовлетворялся за счет сандалий с подошвой из автомобильной покрышки, то теперь не осталось ни покрышек, ни машин. Обувь в Африке всегда будет большой ценностью, потому что ее сложно сделать самостоятельно, намного сложнее, чем одежду. Спросом так же пользовались радиоприемники – телевидения больше не было, все телестанции сожгли и разграбили, осталось только радио. Наиболее популярным – как и во времена американского присутствия в стране – было Радио Могадишо.

Что же касается самого Могадишо – то обстановка была неспокойной. Среди тех, кто держал город, не было единства, боевые формирования клана хабр-гадир были сильно потрепаны боями с американскими солдатами и сейчас всё больше и больше влияния захватывали себе исламисты. К исламистам молодой торговец относился резко отрицательно, потому что они требовали платить на джихад, запрещали давать в долг под процент и объявляли внебрачную половую связь преступлением, за которую женщину следовало забить камнями. Для него, как для молодого человека, такие правила не были приемлемы. Кстати, торговца звали Салим и он торговал не сам по себе, а от клана Абгаль, входившего в одну племенную группу с хабр-гадир, которая называлась Хавайя. Торговать поодиночке было просто невозможно, и не потому, что у тебя отберут товар, а просто потому что не дадут места на рынке. Когда торгует клан – всё намного проще. У клана есть система взаимопомощи – торговец, потерявший товар в огне или от рук грабителей получит достаточно денег от клана, чтобы начать дело заново. У клана есть проплаченные места на рынках, есть собственные вооружённые формирования, есть водители и есть собственные контакты на дороге, позволяющие доставлять товар. В общем, торговать иначе как от клана было совершенно невозможно, и торговец Салим, делавший свою третью ходку за товаром, сильно волновался. Потому и потянулся к незнакомому и примерно одного с ним возраста человеку. Он объяснил, что дорога долгая и хочется поговорить, а другие торговцы не станут с ним разговаривать, потому что он еще не заслужил уважения в их глазах…

Так они ехали по дороге на Байдоа, за которым был уже Могадишо. Дорога была в скверном состоянии, но кое-как подлатанная вручную, у дороги стояли торговцы, предлагавшие кто бензин из бочки, кто нехитрую снедь, кто воду. Система орошения – а при римлянах здесь выращивали пшеницу – была разрушена, и пейзаж был уныло однообразным, жёлто-коричневым. Поселения были нищими, даже дома тех, кто не был беженцем, выглядели на удивление убого. В одном месте они видели остатки чего-то, напоминающего римский храм. Кое-где попадались машины с крупнокалиберными и обычными пулеметами в кузове, с отрядами боевиков. Какие-то стояли на обочине, какие-то проезжали мимо. Но их не трогали.

Пока…

* * *

Напали на них уже у самого Байдоа. Пикап с вооруженными людьми и пулеметом в кузове обогнал их – и короткая автоматная очередь распорола воздух прямо над ними, заставив их распластаться наверху кузова, поверх товара, который они везли.

Грузовик начал тормозить.

– Что это…

– Иттихадовцы… – выругался Салим – только ничего не делай. Аллах выручит нас…

Грузовик затормозил.

Сержант напряженно слушал. Шаги по асфальту… тяжелые ботинки, нормальная подошва, не самодельные, как это здесь бывает. Хлопок двери кабины, такой лязг – как две пустые консервные банки столкнулись. Разговор.

– Аллаху акбар!

Треснула короткая автоматная очередь, затем еще одна.

– О, Аллах…

Сержант рванул клейкую ленту, бок обожгло болью от содранной кожи, но еще хуже – получить в бок пулю. Толкнувшись рукой, он встал на колени и первым же выстрелом снял пулеметчика у пулемета. Пулеметчик допустил ошибку – он больше боялся того, что кто-то отнимет у них законную добычу, и держал пулемет, направленным в сторону дороги. Развернуть его он не успел – пуля Токарева ударила его в затылок, брызнула кровь.

Вторую пулю сержант послал туда, где в кабине пикапа должен был сидеть водитель. Токарев, если разобраться, отличный пистолет: с Кольтом он бы поостерегся стрелять в металл, зная, что там будет еще и сидение – а вот Токарев с его быстрой и мощной пулей небольшого калибра – прошьёт с гарантией. Но террористы были и возле грузовика, поэтому он кувыркнулся назад и вправо.

Террористы тоже совершили ошибку, хотя не совершить ее было сложно. Они остановили грузовик, согнали его на обочину – и он остановился, обочина была справа. Водитель – слева и дорога – слева, разумнее всего обходить грузовик слева. Тем более, что справа – обочина, туалетов на дороге нет и она… как бы это выразиться – заминирована. Таким образом – в секунду сержант Бунт оказался в безопасной зоне, между ним и автоматчиком был грузовик и двенадцать тонн товара.

Плюхнувшись на землю, он расстрелял по ногам чернокожих боевиков – исламистов всю обойму. Вбил в пистолет новую – и сделал два выстрела в выскочившего с пассажирского сидения пикапа боевика – того отбросило на спину. Добил тех, кто был на земле с простреленными ногами.

Всё…

Воняло – просто омерзительно. Упал в самое дерьмо – но как говорил их дрилл-инструктор: лучше валяться в грязи, чем в собственной крови.

У кабины лежал убитый шофер. Один из торговцев с какими-то бабьими вскриками терзал одного из убитых террористов ножом – видимо, родственник. Сержант поднял автомат, показавшийся ему самым новым, повесил его на плечо. От второго – отсоединил магазин. Пошел к машине, обыскал водителя, пассажира и пулеметчика. Нашел карманный Коран, немного денег – медные монеты ОАЭ, интересно это кто это здесь ими рассчитывается? У пулеметчика – хорошие пулеметчики здесь ценились – оказались быры. Напоследок – он открыл бензобак и дважды выстрелил в него.

Машина вспыхнула…

Когда сержант Бунт поднялся наверх, чтобы ехать дальше – один из торговцев, пожилой – протянул ему новый, на вид приличный джинсовый костюм. Жестами показал, что не мешало бы переодеться…

19 июля 1996 года. Сомали, Могадишо. Рынок Бакараха

Сержант Грегори Бунт неторопливо, несуетно шел по оружейным рядам рынка Бакараха, присматриваясь к товару…

Товар был самый разный, вплоть до карабинов М4, которые могли быть в руках у американцев, погибших в результате неудачной попытки захватить генерала Айдида. Обычных автоматов Калашникова китайского производства, ракетных установок РПГ – пруд пруди. Но сержанту нужно было кое-что особенное, и потому он не спешил делать покупку.

Пистолеты пользовались здесь особой популярностью, потому что они были предметом первой необходимости, их можно было носить за поясом, не особо обременяя себя лишним весом и не занимая руки – и в то же время быстро и эффективно применить в уличной перестрелке. Доминировали пистолеты местного африканского и китайского производства. Много было ТТ, таких же, какой был у сержанта, китайских, югославских, самых разных модификаций. В том числе с дополнительным предохранителем. Из Египта ввозили производившиеся там «Беретты» старого образца с однорядным магазином, из Судана – местные копии CZ. Немало было русских Макаровых – их поставляли сюда русские почти бесплатно и они быстро расходились по рукам. Были и Кольты -1911, тоже китайские, и револьверы, судя по клеймам – югославские. Единственное, что он увидел необычного: Смит-Вессон 686 с деревянной рукояткой, хромированный и с шестидюймовым стволом. Откуда он здесь взялся – Бог весть. Или Аллах.

Пистолетов-пулеметов почти не было, видимо потому, что пистолетные патроны довольно дороги. Он увидел несколько русских ППС и ППШ, пару Узи и МР-5. Зато автоматов – было море. Господствовал Его Величество Калашников – им были вооружены здесь почти все армии, он поставлялся и партизанам; этих автоматов было так много, что они стоили дешевле любого автоматического пистолета. Можно было выбирать всё, что угодно – от относительно нового югославского АК, непонятно как сюда попавшего, до проржавевших или с вытертым до блеска воронением автоматов, которые когда то держали в руках бойцы местной армии, разбежавшейся после падения коммунистического режима и превратившейся в банды. Остальное было представлено довольно редкими вкраплениями – G3, явно иранского производства, пара FN Fal, которая была популярна много южнее. Автоматы висели гроздьями на старых, пропитанных кровью и потом ремнях, стояли в корзинах, лучшие были горделиво разложены на прилавках. Тут же были и пулеметы – китайские ПК и РПК, иранские или суданские MG-42, непонятно как доживший до сего дня итальянский «Бреда», патроны к которому не выпускались – он стоил меньше автомата, явно приманка для лохов. Выделялся русский Горюнов, тяжелое тело которого было прислонено к одному из прилавков и прицеплено цепью – чтобы не стащили. Станка видно не было – то ли продавец держал его отдельно, чтобы назначить на него отдельно цену, то ли его вообще не было, и пулемет предназначался для продажи в таком виде для установки на машину.

Но сержант пришел не за этим. Он пришел за снайперской винтовкой. Купив у одного из прилавков еще один ТТ, четыре магазина и две коробки патронов к нему, он продолжил поиски того, что ему на самом деле было нужно.

Снайперские винтовки были и даже в некотором ассортименте – он опасался обратного. Явно от армии остались снайперские винтовки Драгунова, многие без прицелов и в таком виде, что страшно было смотреть. У одной – приклад, явно расколотый, был замотан тряпкой. Еще у одной – его и вовсе не было – какой-то придурок сделал из снайперской винтовки обрез и гордо предлагал его покупателям. У многих винтовок приклад был либо покрашен в зеленый цвет, либо к нему был прикреплен портрет какого-нибудь лидера либо – амулет, для добавления точности винтовке. Африка…

Сержант имел дело со снайперскими винтовками Драгунова – как и все морские пехотинцы, он прошел краткий курс обращения с оружием вероятного противника, а потом, отправляясь в Сомали прошел и продвинутый курс. Драгунов был не таким уж и плохим оружием, как о нем думают. В хорошем состоянии он показывал точность, равную примерно трети точности М40,^[14] из нее вполне можно было гарантированно попасть в ростовую фигуру с четырехсот-пятисот метров. Приклад был нерегулируемым и довольно коротким для сержанта – но удерживать винтовку было удобно. Прицел был странным – без перекрестья, без делений, очень малой кратности – но и к нему можно было приноровиться, для посильных для винтовки дистанций он был вполне пригоден. Полуавтоматический механизм и отъемный магазин на десять патронов давал винтовке неплохую огневую мощь, в каких-то условиях позволяя использовать ее как штурмовую – тем более, что она была легче М40. Однако, сержант не знал, с какого расстояния ему придется стрелять и при каких условиях. Поэтому, он решил продолжить поиски и взять СВД, только если ему не приглянется ничего больше…

Классические снайперские винтовки с продольно-поворотным затвором тоже были. Немного – но они были. В этой стране никогда не было ни диких зверей, ни нормальной охоты – поэтому охотничьих карабинов и штуцеров не было – но снайперские винтовки были. Он заметил один прилавок, где снайперское оружие занимало большую часть выставляемого к продаже товара и, кружа кругами, все время возвращался к нему. Хозяин товара – пожилой негр – приметил странного покупателя, но подзывать его посмотреть товар тоже не спешил. Вероятно, он был не просто торговцем, которому надо продать товар и неважно какой именно, – но и снайпером. Возможно, в прошлом снайпером, хотя отставных снайперов не бывает, эта работа остается с человеком до смертного одра. Поэтому он терпеливо сидел на перевернутом ящике из порта и ждал, пока странный покупатель подойдёт сам. Если ему нужно будет подойти – подойдёт…

Вероятно, этот человек имел какие-то контакты за границей, позволяющие ему получать оружие из складов распавшихся армий и мобилизационных ресурсов Восточного блока, стран Восточной Европы, освободившихся от коммунистической тирании – потому что практически всё оружие у него было новым и оттуда. Автоматы АК двух видов – югославский и чешский^[15], причём новые. Еще какие-то пистолеты-пулемёты, похожие на советский ППШ – но все же не ППШ, с голым, без радиатора стволом, возможно, китайские. Пистолеты – причем неплохие. И снайперские винтовки. Драгуновы, но было кое-что еще.

Снайперские винтовки комблока. Во-первых, винтовки Мосина-Нагана, они были на вооружении советской армии до Драгунова, а потом их распространяли в Африке и Азии, немало их было и во Вьетнаме и в Ливане. Классические, похожие на «Маузеры» винтовки, с простым, коротким прицелом времен Второй мировой войны. Непонятно в каком состоянии, – но он знал, что вооруженные таким оружием снайперы Вьетконга наделали немало дел во Вьетнаме, и это оружие нельзя было недооценивать. Но и брать его, как основное, он не собирался: винтовки были выпущены в 30-40-х годах, им не меньше 50 лет и в чьих руках они побывали, сколько выстрелов сделали – Бог весть. В Африке не особо заботились о своем оружии, привычки такой не было.

Были и винтовки с более современными прицелами. Он выделил «Мосина» и кажется «Маузер», обе – с прицелами, похожими на прицелы СВД с резиновыми наглазниками. Кажется, после войны советский блок передал производство таких винтовок своим сателлитам, а может быть, на старые винтовки поставили новые прицелы. Как бы то ни было, надо было разбираться…

Во время очередного круга он резко свернул к нужному ему лотку.

– Ас саламу алейкум, – поздоровался сержант приветствием, которое было универсальным для Востока и приемлемым для Северной Африки, где было сильно арабское влияние.

– Ва алейкум ас салам, – степенно поздоровался пожилой негр, пристально наблюдавший за новым покупателем из-под приопущенных век.

– Натака кунунуа бандуки, – сержант на суахили, самом распространенном языке Африки, который он хорошо знал, сказал, что хочет купить винтовку. Он был слишком большим и упитанным чтобы быть из Сомали, страны, где в начале 90-х от голода умер миллион человек. Поэтому он говорил как пришлый, человек из более благополучных стран.

– Воте мими – унаона^[16], – не слишком приветливо сказал старик.

– Натака кунунуа бандуки мзури, – настойчиво повторил сержант. – Ква федха нунги^[17].

– Нипе мконо вако^[18], – внезапно сказал старик.

Удивленный сержант протянул правую руку, которую моментально прихватили цепкие пальцы старика. Что-то бормоча себе под нос как деревенский знахарь, он щупал ладонь и каждый палец сержанта.

Указательный палец! Вот что он хочет видеть.

Выпустив руку американца, старик пронзительно крикнул – и сержант положил руку на рукоять Токарева. Хотя связи здесь нормальной нет, как нет и полиции – новости разносятся быстро. И вполне возможно, на этом базаре есть те, кто мечтает с ним посчитаться.

Указательный палец. У любого стрелка, стреляющего из винтовки, жесткая ладонь, потому что она постоянно воспринимает отдачу, и на указательном пальце мозоль от спускового крючка. Еще один признак – синяк на плече. Жаль, что они это узнали после того, как ушли из Могадишо.

Но подбежал всего лишь мальчишка и сержант понял, что старику нужно, чтобы кто-то присмотрел за товаром.

– Кутембеа на ме^[19]… – бросил старик, выходя из-за прилавка…

Протискиваясь за стариком через шумную толчею рынка, придерживая оттягивающий карман тяжелый Токарев – сержант подумал, что он, наверное, свихнулся. Здесь давно уже не было ничего того, что отличает нормальное государство и нормальное общество – ни чести, ни совести, ни доброты, ни сострадания. Здесь нормой являются бомбежки и артиллерийские обстрелы городов, атаки до последнего человека под действием наркотика, вырезание противостоящих семейств и племен до последнего человека. Он только что признался, что у него есть деньги и старик уже явно понял – что он не местный, и следовательно – за него не придут мстить местные бандиты и экстремисты. А это значит, что старик может привести его в такое место, где ему дадут ломиком по башке или воткнут нож в печень, обчистят карманы и бросят на растерзание местным собакам и крысам, которые после голода и геноцида вовсе не возражают против человечинки. Но как бы то ни было – он, морской пехотинец США, выживший в 93-м в этой стране, дыша пропитанным злом воздухом Могадишо. У него есть оружие – и он не продаст свою жизнь задешево…

Старик внезапно свернул, и сержант едва успел заметить, куда. Оказалось, он прошел между двумя торговыми точками, в узкий проход между ними, такой узкий, что протиснуться в него можно было только повернувшись боком. Сержант протиснулся следом за стариком – и никто не остановил его.

Они оказались в месте, где в импровизированных складах хранился товар. Здесь отвратительно воняло дерьмом, мочой и гниющими объедками, под ногами шевелилось – то ли черви, то ли крысы, то ли и те и другие вместе. Где-то на рынке сиреной воздушной тревоги взревел осел – и сержант выхватил пистолет…

– Усиджали, аскари, – сказал старик, гремя ключами, – ситакужа кукуа^[20].

– Куниуа сийо рахиси сана, – ответил сержант, – венги вамиджарибу^[21].

– Наджуа, аскари, – ответил старик, отпирая замки на большом, облезлом сорокафутовом контейнере, – хийо баси ни бинаму янгу. Алисема кува уна миконо я мпиганажи харака кама умеме на мойя ва мфалме. Мими нина кууза веве бундуки на била кучукуа киаси^[22].

Твою мать!

Когда сержант учился – а он входил в нештатную разведывательную группу, специализирующуюся на операциях в Африке и состоящую только из чернокожих морских пехотинцев – помимо изучения суахили, зная который можно вполне сносно существовать в любом месте Центральной и Южной Африки – они много еще чего учили. Америка – перекресток миров, большой Вавилон, здесь можно найти выходцев из любой точки земного шара. С ними проводили занятия носители языков Африки, бывшие африканские военные, исследователи Африки, в том числе и те, которые были родом из Африки. Советский Союз продвигал в Африке коммунизм – и тем, кто ему противостоял, нужны были хорошие военные советники. Они закончили курс обучения как раз в 1991, в год, когда Советского Союза не стало, и коммунистическая угроза отошла на второй план – но навыки остались, причем те, какие сейчас уже не преподавали; этот курс был закрыт. Из лекций специалистов по Африке сержант запомнил, что в Африке, несмотря на отсутствие мобильных телефонов, информация распространяется очень быстро. Любого путника, пришедшего в деревню, расспрашивают о новостях и рассказывают ему свои новости, он идёт дальше и несёт информацию. На базары женщины ходят не только для того, чтобы купить нужное, но и чтобы обменяться новостями, послушать чужие и рассказать свои. Информация о чёрном стрелке, в одиночку перебившем банду, уже дошла до рынка Бакараха, и, значит, через пару дней о новом шерифе будет судачить половина Могадишо. И информация может дойти до того, кому её знать вовсе не обязательно и он может задуматься над тем, кто приехал в город, и зачем. А если старик будет судачить об иностранце, купившем у него снайперскую винтовку…

Придётся…

Снайперы – особенные люди. Их профессия – наивысшая степень войны, они же – абсолютные воины. На войне большей частью ты убиваешь врага, не видя его. Ты нажимаешь на кнопку – и ракета или бомба отправляется в полет, чтобы убить того, кто находится в десятке километров от тебя. На поле боя господствует артиллерия, основные потери в пехоте – именно от артиллерийского огня. Даже огневой бой чаще всего происходит на дистанции; любой командир, допустивший сближение противника со своим подразделением, считается не совсем профессиональным. Ты видишь фигурки в прицеле своей винтовки и стреляешь в них. Некоторые падают. Или ты палишь из пулемета, над стволом поднимается горячий воздух, от грохота у тебя едет крыша, и ты вообще плохо понимаешь, что происходит. Но снайпер убивает не так. Оптический прицел позволяет прекрасно видеть того, в кого ты стреляешь. Ты опознаешь цель, принимаешь решение убить именно его, нажимаешь на спуск и видишь, как человек падает, сраженный твоей пулей. Это – квинтэссенция войны, хладнокровное убийство одного человека другим. Снайперов не любят не только в чужой армии, но и в своей – хотя опытный снайпер может обеспечить своему отделению безбедное существование даже на самом переднем крае. Снайперы всегда изгои – с ними не сыграют в бильярд, им не нальют кружечку пива в баре в знак признательности. Раньше снайперы, взявшие на мушку офицера, нередко получали приказ отставить: считалось, что офицеры, чаще всего дворяне, служат в армии не для того, чтобы их убивали простые солдаты. Сейчас всё проще – умный ублюдок в очках с золотой оправой вызывает его и говорит – иди и убей вот его. И получишь сто тысяч долларов и внеочередное звание.