Рот открывается три раза, хватает, что удаётся.
Нырнуть снова. Попробовать ещё раз. Зеркала должны биться легко.
Размах…
Нет.
Это какое-то фигурное плавание, а не борьба…
Вверх…
Лоб бьется о потолок, ладонь стучит по мокрому дереву, но воздуха…
Больше.
Нет.
Вода заполнила всё.
Голова вправо.
Влево.
«Что же вы делаете, уроды?»
«Почему я?»
«Никто не хочет умирать» – в голове голос Петровича.
«И я… Не хочу» – говорит угаснувшая надежда.
Вода заполняет носоглотку.
Кашель предательски выбрасывает пузырями остатки воздуха из лёгких.
«У вас есть дети?» – спрашивала полная женщина.
Грудную клетку сдавило.
Глаза закрылись.
«У меня же сын…» – мысленно отвечает ей Саша и всё темнеет.
Голова ударилась о потолок и тело пошло ко дну. Крепко сжатый кулак обмяк. Из него выплыла и замерла под водой фотография младенца с розовыми щёчками и подписью «Лёвушка, 3 месяца».
Седовласый художник закончил картину и положил кисть с номером «1» на табурет рядом с холстом. В мастерской было душно, сыро, пахло тиной. Из окна падал свет уличного фонаря. Такой тусклый, что казалось, он не хочет смотреть на холст.
За спиной художника стоял статный мужчина в чёрном пальто до колена, шляпе и в перчатках. Он с прищуром разглядывал изображение. Оценивал. Вода придавала мебели на холсте приятный голубоватый оттенок. Кусочки теста, яркие стрелы лука, ветвистая петрушка, кубики кабачков, тонкие ломтики красного перца гармонично застыли в деревянном аквариуме. Цвет кожи утопленника был тусклым, сероватым, но всё же ещё живым. Казалось, он вот-вот распахнет глаза и посмотрит на них. Или на фотографию, к которой была повёрнута его голова.
– Валентин…, – задумчиво сказал он, не отрывая взгляда от холста, – Ты уверен, что с этим не будет таких же проблем, как с девушкой?
Художник поёрзал на стуле. Резко схватил кисть, набрал белого и добавил блики на фотографии младенца.
– Так лучше, живее.
– Валентин?
– Нет, н�
Bu va yana 2 ta kitob 399 UZS