Беня. Сборник рассказов

Тень

Ветры, которые последние годы пускала История над территорией бывшего СССР, многим пошли во вред. Популярный актер театра и кино Владлен Моисеевич Прикольский совсем расхворался и практически не выходил из дома. Он сидел на балконе, тяжело дышал и с грустью смотрел вниз на своего умирающего железного друга. Даже с пятого этажа было видно, как его изумрудная «восьмерка» таяла буквально на глазах. Первым сперли лобовое стекло, но особенно необратимым процесс распада стал казаться после исчезновения крышки капота и переднего бампера.

Да, не повезло Владлену Моисеевичу с квартирой. Пятый этаж без лифта – не для человека с сердечными проблемами. Спуститься он еще мог, а вот чтобы подняться обратно, требовалось минут сорок и упаковка нитроглицерина. Поэтому в хорошую погоду Прикольский сидел на балконе, а в плохую – перед телевизором. Особенно он любил смотреть фильмы и постановки со своим участием. Новости и политические комментарии его расстраивали, их он старался не смотреть.

– Папа, пляши! – сказала однажды Соня, размахивая распечатанным почтовым конвертом. – Подошла твоя очередь на операцию.

Несмотря на бодрый тон дочкиного сообщения, в ее голосе чувствовалась тревога.

– А деньги? Нам же не хватит денег! – забеспокоился Владлен Моисеевич.

– Я заняла тысячу долларов у Миши. Теперь у нас пять с половиной. Нужно еще полторы. Садись на телефон, обзванивай друзей.

Друзья… Владлен Моисеевич погрустнел. Где вы теперь, друзья! На кладбище, вот вы где. И он уже привычно погрузился в безбрежный океан воспоминаний.

…Ему было лет пять, когда отец впервые повел его в цирк. После спектакля они пошли за кулисы. Оказалось, что отца там многие знают. Началась актерская пирушка. Седой акробат сделался совершенно пьяным. "Как же ты будешь завтра выступать?" – спросил его отец. "А вот так!" – ответил акробат и безукоризненно чисто сделал заднее сальто. "Вот что значит профессионал!" – восхищенно сказал отец, когда темным вечером они возвращались домой на трамвае.

"Может, позвонить Пете, он до сих пор работает в цирке на Цветном бульваре. Теперь уже, кажется, вахтером. Хотя откуда у вахтера доллары".

…Когда в 38-м хоронили Станиславского, он плакал. Константин Сергеевич, можно сказать, дал ему путевку в сценическую жизнь. "А мальчонка-то талантливее тебя! – сказал он отцу, когда они зашли за кулисы поприветствовать великого режиссера после, кажется, "Горячего сердца" Островского. – Смотри, не сгуби дарование". Такое не забывается.

"Да, во МХАТе никого из стариков не осталось, там звонить некому".

…Не каждый может похвастать, что снимался у Эйзенштейна. Ох, не каждый! А сейчас, может быть, он один такой остался. Не важно, что третья серия "Ивана Грозного" так и не была закончена. Важен сам факт актерской работы под руководством Сергея Михайловича. Не важно, что в массовке. Главное – творческая атмосфера вокруг гения, ее неповторимая наэлектризованность.

"На «Мосфильме» сейчас какие-то склады, если и снимают, то попсу для телевидения. Иннокентий помер… Ролан тоже… Михаил Ильич Ромм дал бы, но он еще в 71-м ушел… Кому же позвонить?.."

Деньги в конце-концов нашлись, и Владлену Моисеевичу сделали операцию шунтирования коронарных сосудов сердца. Он ожил, стал много гулять, но тень заботы не сходила с его порозовевшего лица. "Долги проклятые!" – то и дело непроизвольно срывалось с его губ. Дочке-библиотекарше их никогда не отдать. Надо что-то придумать самому.

Помог совет соседа – хоккейного тренера, объехавшего полмира:

– Ты бы, Моисеич, прокатился на гастроли в Америку – вот бы и поднял хозяйство. И машину бы на ноги поставил. Я там такую мелюзгу встречал, зелень куют только так, а ты все-таки человек с именем.

– Да у меня и на билет не найдется.

– И не надо! Доверься профессионалам. Я тебе добуду телефончик. Все твои расходы – только один международный звонок. А потом пусть этот импресарио тебе сам звонит, они богатые.

Это может показаться чудом, но все произошло именно так, как говорил сосед. Фамилия «Прикольский» буквально загипнотизировала заокеанского антрепренера. Правда, помимо первого звонка, пришлось заплатить еще за отправку факсом текста договора с подписью о серии из 30 выступлений в США и Канаде. Сценический костюм после химчистки выглядел почти новым…

– Не пей там воду из-под крана! – сказала Соня в Шереметьево.

– А что же пить?

– Только из бутылок. Ну, и соки всякие.

– Почему?

– Пронесет, вот почему!

Соня как в воду смотрела. Хотя Владлен Моисеевич из-под крана в самолете не хлебал, живот от непривычных заграничных угощений все же схватило. Первое, что он спросил в Нью-Йорке у встретившего его очень толстого, но при этом подвижного, как ртуть, импресарио, было: "Где тут у вас туалет?" По дороге на квартиру к «друзьям» пришлось остановиться у какого-то большого магазина и еще раз сбегать…

Из-за разницы во времени спать хотелось смертельно, но «друзья» – совершенно незнакомые иммигранты, опять угощали и мучили до поздней ночи расспросами. Пришлось выпить рюмку водки.

Выступление прошло на редкость успешно. Два часа на ногах перед микрофоном, воспоминания, сценки из популярных постановок, одна песенка и даже что-то вроде чечетки. Конечно, раньше Владлену Моисеевичу не приходилось выступать в синагогах, но публика собралась очень отзывчивая, хотя и в возрасте. Некоторые даже плакали. Перед отлетом в Монреаль «друзья» опять заставили выпить рюмку водки. Может быть, поэтому в самолете началась сердечная аритмия. Пришлось принять нитроглицерин, который после операции Владлен Моисеевич уже начал забывать.

В Монреале он выступал уже не в синагоге, а в школе. Вернее, в актовом зале школы. "Нашим бы студиям такие залы", – невольно подумалось Владлену Моисеевичу. Перед ночевкой у новых «друзей» снова были разговоры с водкой. Число выпитых рюмок подскочило до двух. Утром разыгрался дремавший последние годы геморрой.

Из Монреаля в Торонто ехали на микроавтобусе. По просьбе Владлена Моисеевича часто останавливались у разных «Макдональдсов» для посещения туалета. Антрепренер поглядывал на часы и заметно нервничал. Как назло уже в самом Торонто угодили в жуткую автомобильную пробку. Никуда не заезжая, сразу причалили к месту выступления. Опять два часа на ногах. Полный зал седых голов. Многие плакали.

У очередных «друзей» ждал стол с обильной едой и водкой. Две рюмки. Утром цистит. Самолет. Чикаго. Синагога. Слезы седых зрителей. Приступ панкреатита. Самолет. Синагога. Жуткий артрит правого колена. Три рюмки. Самолет…

В Аризоне марафон был прерван экскурсией на Гран Каньон. Над пропастью схватило печень.

Синагога в Лос-Анджелесе. Три рюмки у «друзей». Прокуренный мотель. "Доченька, ты меня слышишь?" – "Не кричи, папа, слышу лучше, чем за столом в нашей кухне. Ну, как ты? Живой?" – "Обязательно встречай с Мишей, при мне одиннадцать тысяч наличными"…

– …Да-а-а, батенька… Не понимаю, почему вы до сих пор живой. Спасти вас может только операция.

– Сколько?

– Тысяч десять-одиннадцать. Зеленью, конечно…

1999.

Жертвоприношение

Микробиолог Валерий Песиков женился на беженке из Грозного с нерусским именем Лайла за год до своей эмиграции в Канаду и первые месяцы был безумно счастлив. А потом началось…

Они познакомились в метро, на станции Профсоюзная.

Один, два или три раза в жизни некоторые из нас, то есть далеко не каждый, встречают в толпе человека, чей облик ошеломляет. Конечно, противоположного пола. Я называю такое явление "генетическим ключом", потому что он мгновенно отпирает в нашем естестве что-то такое, о чем мы даже не подозревали.

Валерий увидел девушку и буквально ошалел. Некоторое время он пребывал в ступоре. Потом, когда она собралась выходить из вагона, испугался, что потеряет ее, и рванулся следом.

– Извините! Я понимаю, что это неприлично – приставать в метро к незнакомым, но ничего не могу поделать. Мне вдруг стало страшно, что я вас больше никогда не увижу. Я бы потом всю жизнь мучился и ругал бы себя за нерешительность… – такую совершенно дон-жуанскую тираду неожиданно для себя произнес застенчивый молодой ученый, наклонившись к уху девушки на эскалаторе.

Запах ее духов или чего-то там еще добил его окончательно. Девушка повернулась, внимательно на него посмотрела и… улыбнулась.

Через две с половиной недели они расписались. Он был бы готов бежать в ЗАГС прямо из метро, но у Лайлы не было паспорта, а с единственным сохранившимся у нее документом – студенческим билетом пединститута – в ЗАГСе делать было нечего.

За вялую раздумчивость друзья прозвали Валерия "книжным червяком". Встретив девушку своей мечты, он превратился в несущегося с огромной скоростью носорога, сметающего на своем пути все препятствия. Добропорядочный научный сотрудник вдруг стал наглым, напористым взяточником и за несколько дней соорудил для Лайлы настоящий паспорт! Таким же способом он приручил сотрудницу ЗАГСа. Более того, едва выйдя из зала бракосочетаний, он тут же пристегнул молодую жену к начатому ранее эмиграционному процессу.

Все шло как по маслу, что намекало на верно угаданную судьбу и явное вспомоществование высших сил.

– Ты знаешь, что «лайла» на иврите – это "ночь"?

– Надо же! А я всегда думала, что это грузинское имя. У мамы в молодости была романтическая история на Черноморском побережье Кавказа…

– Я буду звать тебя Ночка. Бессонная Ночка.

Первый скандал случился по совершенно ничтожному поводу.

Они возвращались на автобусе из кино. "Актеры удачно подобраны, особенно героиня," – сказал Валерий. "Ты просто в нее влюбился!" – неожиданно зло и как-то чересчур громко ответила Лайла. "Что ты шумишь? Люди оборачиваются". "А мне плевать, что они оборачиваются! Лучше на себя посмотри!" "Как же я на себя посмотрю? Здесь нет ни одного зеркала", – попробовал свести все к шутке Валерий. "На! Любуйся!" – она протянула было ему зеркальце из сумочки, но вдруг отдернула руку и с размаху швырнула его на пол. Зеркальце разбилось на множество осколков. Пришлось выходить из автобуса на две остановки раньше. Шел дождь, и под ним скандал как-то непринужденно погас.

С тех пор бури проносились над их головами регулярно. Именно регулярно. Недели три Лайла была сущим ангелом. Потом в нее словно вселялся бес. Она начинала скандалить по малейшему поводу, а то и без повода. Это продолжалось недели две. Потом война плавно переходила в мир. При этом скандалы, как ни странно, не нарушали, а даже делали более красочными их супружеские отношения. "У меня две жены, – невесело пошутил как-то Валерий. – Давай договоримся: в эмиграцию поедет только одна. Или ни одной…". "По рукам!" – ответила Лайла.

И они уехали в Канаду.

В Торонто выяснилось, что книжный английский Валерия совершенно не пригоден для живого общения. Это внесло неожиданные затруднения в устройство на работу по специальности. Пришлось искать что-нибудь попроще. Подвернулась должность монтажника систем охранной сигнализации. Лучшую возможность для разговорной практики трудно было представить.

Лайла сдержала слово. Скандалы из их жизни ушли. Валерий вновь чувствовал себя совершенно счастливым. Потом что-то произошло…

Что-то изменилось. Вдруг возникло напряжение с деньгами. Раньше зарплаты Валерия хватало, а после какого-то момента стало не хватать, хотя с приобретением некоторого опыта зарабатывать он стал больше. Потом вернулись скандалы.

"Может, она любовника завела", – предположил Валерий. Эта мысль пришла ему в голову на работе, когда он возился с установкой портативной телекамеры. "Это ужасно, это не в моем духе, но надо проследить. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца".

Попросив у бригадира на несколько дней камеру с 24-часовым записывающим устройством, Валерий незаметно пристроил ее на шкафу в их квартире.

То, что он увидел на экране монитора, просматривая на работе тайно сделанную видеосъемку, не лезло ни в какие ворота. У него действительно было ДВЕ жены! Две сестры-двойняшки. Они жили по одному комплекту документов и по очереди укладывались с ним в постель. Поразительно похожие внешне, они отличались совершенно непохожими характерами. Злюка, действительно, осталась в России, но потом по документам сестры тоже перебралась в Канаду.

Валерий потерял сон. Он чувствовал, что близок к помешательству. Надо было что-то делать, но что? Что?!!

Очередной скандал случился в машине, когда они с Лайлой – или не-Лайлой – вечером возвращались домой из магазина.

– Надо остановиться и поговорить, а то мы разобьемся. Я не могу рулить и ругаться одновременно, – взмолился Валерий, сворачивая с дороги на какую-то стройку.

Она выскочила из машины, с треском захлопнув дверцу. Он вышел следом. Место оказалось знакомым – район новостроек. Валерий знал его очень хорошо, потому что вел монтажные работы в нескольких окрестных домах. "Я ее убью!" – подумал он и решительно направился к недостроенному дому. Выкрикивая оскорбления, не-Лайла тащилась сзади.

Сам не зная, почему, он остановился у одного из металлических флагштоков. Сверху хлопали на ветру разноцветные флаги, призванные привлекать внимание к новых домам потенциальных покупателей. Она подошла и прислонилась спиной к флагштоку. В глазах – жгучая ненависть.

– Я все знаю, – сказал Валерий. – Вы пьете мою кровь вдвоем. Как твое настоящее имя?

– Не твое дело! Лейла – вот как!

Он рассматривал устройство флагштока: стальной трос, блок с ручкой, петля…

– Тоже красиво, – прошептал он, обошел Лейлу, накинул ей сзади стальную петлю на шею и одновременно стал быстро вращать ручку блока, пока трос не натянулся…

Такие штуки вы бессчетное количество раз видели по здешнему телевидению.

…Оставив для верности обмякшее тело висеть в быстро густеющих сумерках, Валерий пошел на стройку искать лопату. Вырыть неглубокую яму на дне приготовленного для бетонирования котлована оказалось делом несложным. Лейла приняла в ней компактную позу младенца в утробе. Он закидал яму землей, утромбовал ее и закрыл, как было, древесно-стружечным щитом.

Кто будет искать человека, у которого нет документов? Для государственно-бюрократической машины такой человек и не существовал.

Скандалы, естественно, прекратились, но счастье не вернулось. Лайла стала грустна, похудела, даже как-то пожелтела, словно осенняя листва. Измученный ожиданиями разоблачения Валерий немного успокоился, когда на месте тайной могилы его жертвы вырос трехэтажный жилой дом, но тут как раз подоспел медицинский диагноз. Все шло к тому, что вместо двух жен у него вскоре не станет ни одной…

Вот, пожалуй, и все.

Нет, не совсем. Один важный момент в повествовании все-таки упущен. Дело в том, что интеллигентнейший Валерий Песиков был способен совершить убийство лишь в своем воображении, где, собственно, и развивались описанные события. В реальности же никаких двух жен, стальных петель и трупов под бетоном не было. Скандалы, правда, были. И диагноз.

1999.

Не выдавайте меня!

Иногда у мужа бывает любовница, и все об этом знают, кроме жены. Так может продолжаться годами. Если и происходит утечка информации, то от злости. Например, муж, у которого любовница, сделает кому-нибудь из друзей или знакомых гадость, а тот или та от злости возьмет да и откроет жене глаза. Но любовниц обычно заводят от любвеобилия, а эта черта характера к гадостям не располагает. И никто шалуна не выдает.

Вот и вы меня не выдавайте.

Правда, никакой любовницы у меня нет.

То, что я собираюсь сейчас сделать, лежит совершенно в другой плоскости. Я хочу выболтать чужие секреты. Меня прямо распирает это сделать, потому что секреты совершенно запредельные. Они касаются личной жизни моего давнишнего приятеля Жени Юдкевича. Он сейчас живет в Нью-Йорке, то есть в США, а газета с моей сплетней распространяется в Торонто, то есть в Канаде. Имеется небольшое количество подписчиков в Нью-Йорке, но вероятность короткого замыкания очень мала. Кроме того, я вас очень прошу: если знаете Женю, не говорите ему об этой статье. Пожалуйста! Пусть сказанное останется между нами. Почему, вы сейчас поймете.

Все у него происходит через это самое место. Наверное, так легли звезды. Другого разумного объяснения я не нахожу.

Началось все за девять месяцев до его рождения. Женина мама – диверсантка Соня Бронштейн, царство ей небесное, была заброшена вроде Зои Космодемьянской в тыл к фашистам. Там она собралась было не то что-то взорвать, не то поджечь, но ее поймал эсэсовский офицер. Поймал он ее так: попросился переночевать в одну избу, а там – Соня. Надо сказать, что она всегда была красавицей, а в молодости особенно. Эсэсовец от ее красоты совершенно обалдел, сбегал к своим за шоколадом, стал угощать, потом полез обниматься. Он, видимо, сразу понял, откуда в деревенской избе городская красотка с университетским выражением лица, но виду не подал и решил совместить полезное (в военном смысле этого слова) с приятным. Соня в целях конспирации тоже поначалу прикинулась очарованной шоколадом, но когда дело приняло уж очень серьезный оборот, вытащила из-под подушки «вальтер», подаренный инструктором по парашютному десантированию Костей Мирошниченко, и выстрелила врагу в голову. И убила. Но убитый эсэсовец умудрился забрызгать ее не только мозгами… Вот почему Женя родился этакой белокурой бестией у брюнетки-мамы.

С четырех лет Женя Бронштейн начал гулять в арбатском дворе самостоятельно. Когда ему было пять, он углядел возле детских качелей монетку, потянулся за ней и получил сильнейший удар железной лодкой качелей по голове. Все думали, что ребенок помрет, но он выжил. Так Женя получил свой первый перелом черепной коробки. После этого он приобрел заметную вмятину на бритой по детской моде тех лет голове и стал задумчив.

В тринадцать лет Женя попытался перейти улицу сразу за только что проехавшим грузовиком, не заметив прицепа. Сильнейший удар по голове, два месяца в больнице и вмятина со шрамом уже с другой стороны черепа.

Может быть, в результате этих травм Женя рос медленнее сверстников, но компенсировал малый рост необычайной злобностью в драках. Ребята во дворе и в классе его уважали.

В четырнадцать лет он сделал здоровенный самопал, зарядил его серой с четырех коробок спичек, пальнул в воробья и лишился трех зубов, выбитых осколком разорвавшейся медной трубки. В пробитой насквозь правой щеке началось нагноение, поэтому аккуратно зашить ее не удалось. Школу Женя закончил с серебряной медалью и с мужественным шрамом на лице.

В аттестате зрелости после имени Евгений следовала фамилия Уткин. Дело в том, что Женя мечтал об Институте кинематографии, и в предчувствии дополнительных осложнений помимо сурового экзаменационного конкурса родня посоветовала при получении паспорта взять фамилию отчима.

В институт он поступил, но не на актерский, как собирался вначале, а на режиссерский факультет. На втором курсе Женя Уткин сварил с борще свой паспорт, принес его в милицию в совершенно непотребном виде и, хитро воспользовавшись нечитаемостью чернильных пятен, продиктовал паспортистке фамилию Юдкевич. Ему казалось, что перед режиссером с такой звучной фамилией распахнутся двери лучших киностудий страны.

Как бы не так! Долгих десять лет он был всего лишь ассистентом режиссера, хотя и на «Мосфильме». Потом по студии пронесся сенсационный слух: Юдкевич уезжает в Голливуд! Женя действительно был одним из первых, кто воспользовался израильской визой в качестве моста через Атлантический океан. Что касается Голливуда, то вклад выпускника московского ВГИКа в его продукцию все-таки имеется: в биографическом фильме о жизни известного американского комика звучит украденная у Жени мрачная шутка: «…Что, опять мама умерла?».

Короче, с Голливудом ничего не вышло. Женя перебрался в Нью-Йорк и стал снимать на только появившуюся тогда видеоаппаратуру юбилеи, свадьбы и бармицвы в русских ресторанах Брайтона.

Когда мы приехали в Канаду, я разыскал его в Бруклинской телефонной книге и позвонил. Женя просто завизжал от удовольствия, услышав мой московский выговор.

– Приезжай в гости, – сказал я. – На лыжах покатаемся…

– Обязательно приеду, – пообещал он. – Знаешь, все эти годы я очень скучал о лыжах.

И он, действительно, приехал с подругой Зиной. Мы, как водится, посидели за столом с воспоминаниями, а на следующий день отправились в соседнюю провинцию Квебек на одну из тамошних горнолыжных баз. Женя взял напрокат лыжи, мы поднялись с ним на вершину, он резво оттолкнулся палками и, неумело раскорячившись, помчался прямиком на железобетонную опору подъемника…

Что мы пережили, описать невозможно. Ко всему прочему оказалось, что у него не было страховки для лечения в Канаде. Зина героически транспортировала мычащего и пускающего слюни Женю в Нью-Йорк. Там ему сделали уже третью по счету (!!!) трепанацию черепа. Едва выйдя из госпиталя, он женился на своей спасительнице.

Мы регулярно перезваниваемся. До встречи с канадской бетонной опорой Женя был нытик и пессимист. Все ему было плохо – и иммиграция, и Америка. Сейчас он жуткий патриот своей второй родины и горячий поклонник Буша.

Знаете, некоторые проблемы лучше всего решаются сильным ударом по голове.

2002.