Мы пойдем с конем по полю вдвоем…

«С утра в полях птиц перекличка…»

С утра в полях птиц перекличка

Тоскливо на ветру дрожит.

И скоро наша электричка

Привычно в город убежит.

И там в кольце друзей и будней

Исчезнет паутинка слез,

И мы нечаянно забудем

Далекий лес и тихий плес.

Меж нами что-нибудь случится,

Я знаю, а сказать – боюсь.

В окно упрямый дождь стучится,

Тебя жалея, сам я злюсь.

Осенних дней слепая щедрость

Под клоуна леса рядит.

Но уж видна усилий тщетность

В безумстве огненных рябин.

Деревенский быт

В деревенском быту, даже несмотря на сегодняшние отнюдь не сахарные условия жизни, все равно есть какая-то неспешная размеренность, другой отсчет времени и, конечно, ощущение особого деревенского комфорта. Оно выражается в том, что постоянно чувствуешь себя членом большой семьи, в которой все зависят друг от друга, и отсюда взаимное уважение, а если и озорство, то не обидное, а просто демонстрация лихости или отваги.

Вообще, по моим наблюдениям, жизнь в небольших российских селах или провинциальных городках абсолютно отлична от Москвы, она как-то чище, не засорена ненужной информацией…

«По деревне веселый иду…»

По деревне веселый иду,

Задрался козырек набекрень.

Оборвал я в отцовском саду,

Не спрося, для любимой сирень.

Там, где полюшко, там, где родник,

Будет вечер тихонько звенеть.

Баловник, может, я, озорник,

Ни о чем не хочу пожалеть.

Для любимой моей, дорогой

Вольно песни орать на версту,

Для любимой, хорошей такой

Согрешил я в отцовском саду.

«Осень я жду, осень жду…»

Осень я жду, осень жду —

Тихую, золотую.

Ночью свечу зажгу,

Утром свечу задую.

В небе едва видна

Птиц перелетных стая,

Вот и пришла она —

Тихая, золотая…

«Никому я не нужен на свете…»

Никому я не нужен на свете —

Никому, кроме теплой листвы,

Кроме клевера в милом букете

И небес озорной синевы.

Ничего я на свете не знаю

И бреду неизвестно куда,

Всем-то обликом напоминаю

Проходимца, пропойцу, плута.

Не советчик я и не товарищ,

Не дружок молодцам городским.

Их и песнями не задаришь,

И стихами не вдаришь таким.

Да и ладно!..

«Ах ты, поздняя осень…»

Ах ты, поздняя осень,

Ах, неброский рассвет!..

Не печально мне вовсе,

Вовсе горечи нет.

Нет тревоги всегдашней,

Вольный воздух дрожит.

Кто живет настоящим,

Счастьем не дорожит.

Забреду, заплутаю

Средь озябших дубрав

И опять испытаю

Одиночество трав.

Не печально мне вовсе,

Вовсе горечи нет.

Ах ты, поздняя осень,

Ах, неброский рассвет!..

Скворешники

Мастерил по весне я скворешники,

Не скворешники ладил – дворцы.

Прилетайте, мои вы потешники,

Эх, скворцы вы мои, огольцы!

Я рубаночком радовал досочки

Все без устали по утрецам,

Чтобы были уютными гнездышки

Вашим деточкам, малым птенцам.

Будут песни гулять по окрестности,

Будут рощи вовсю зелены!

Пойте, пойте – не ради известности,

Ради матушки ранней весны.

Пойте ради пресветлого праздника

Безмятежную песню свою,

Песню вешнюю, песню сердешную…

Я вам тоже, скворцы, подпою.

День рождения

Свой день рождения я люблю. В начале марта он, четвертого числа. Бывает, что и солнечная погода случается. Месяц март в средней полосе России – неброский перстень, но для меня дороже нет. Вот говорят, что с годами это чувство радостное поутихнет. Никого не захочешь видеть в этот праздник. Дескать, с каждым днем рождения лет все прибавляется, а там уж, глядишь, и надо думать, как ласты грамотно сложить. Не знаю – посмотрим. В конце концов, ведь никто за тебя самого ни одного твоего годочка не проживает, все они твои – времена эти…

Исполнилось мне, помню, шесть лет. Первый день рождения на новой квартире в моей семье. У всех домашних по причине недавнего новоселья настроение и так зашкаливало, восторг виновника торжества и вовсе не поддается описанию. А самый главный подарок вечером должен был вручить мне папа, как я понимал своим дошкольным умишком. Я просто млел в ожидании его возвращения с работы. Для того чтобы семья с тремя малолетними детьми сносно существовала, отцу приходилось частенько подрабатывать после трудовой смены. Видимо, это был тот случай, если он задерживался. А я ждал и гадал, что же мне подарит папа. И вот наконец закурлыкал в прихожей звонок.

– Папа, папа пришел. Пап, а у Саши сегодня день рождения!

Мы, дети, всей ватагой бежали наперегонки, встречая отца в коридоре.

Но видимо, этот день был для него непростым, и по его виду я понял, что о подарке он вспомнил только в эту минуту… Поставив свой усталый портфель на пол, не раздеваясь, папа сказал:

– Сейчас я приду, подождите.

До сих пор для меня загадка, где в поздней вечерней мартовской Москве семьдесят первого года в новостроечном районе он умудрился купить мне этот подарок…

Через недолгое время папа вновь открыл дверь, и в его руках я увидел шоколад необъяснимых размеров. «Бабаевский» именовался. Конечно же я поделился им со всеми, как нас учили в семье. А обертку от этого сокровища еще долго хранил в коробке вместе с остальными мальчишескими игрушками.

Школа № 899

В школе я вел себя очень прилично. В походы, например, где все безобразия обычно творятся, никогда не ходил. В первом классе был командиром «звездочки», а в старших – комсоргом. Потихонечку разваливал комсомольскую организацию – собрания абсолютно не проводил. Классе в третьем у меня возникло желание заниматься литературным трудом. Были первые набросочки на уровне рассказа про белочку, птичку, рассказ «В лесу». А когда я сочинения писал, такие муки творчества испытывал!.. Но уже в более «позднем возрасте» мой кругозор ограничивался в основном школой и стадионом. Больше времени не оставалось ни на что. Так получилось, что в 15 лет я перенес операцию на мениске, ходил с палочкой и стал писать стихи… Этот слом юношеских ожиданий я воспринял как трагедию. Ведь я был капитаном юношеской команды и мечтал стать настоящим футболистом. А вышло так, что стал писать стихи.

«Купила мама гладиолусы…»

Купила мама гладиолусы,

Блестел застежками портфель.

Сентябрьский ветер путал волосы,

Сестренки ели карамель.

Родня хмелела от волнения,

Шел первый раз ты в первый класс.

И было столько восхищения:

«Сынок стал школьником у нас!»

А годы, годы, годы-саночки

Домчали до армейских трасс.

Да, ты давно не веришь в сказочки,

Но все равно сынок для нас.

Такой же ласковый, веснушчатый,

Как в том заветном сентябре.

Портфельчик новый, не игрушечный

Несешь ты гордо на заре.

Гости из Шотландии

– Шаганов, а ты почему не в белой рубашке? Сегодня к нам в школу приезжают ваши сверстники из Шотландии. По линии Общества дружбы народов.

Практически для нас, девятиклассников 899-й московской школы, люди с другой планеты. Построились мы линейкой в актовом зале, бодро исполнили «Эту песню запевает молодежь». «Ш-ш», акцентируя в окончании каждой строчки припева. Молодежь капиталистическая была чуть постарше нас. Одета нигилистически, сплошь конопатая и не говорящая по-русски. С дурацкими вымпелами в руках. А что они, джинсы должны были привезти? Мы, в свою очередь, за некоторым исключением, не очень блистали английским.

– Наши девчата поинтересней будут, – обмолвился я с Димкой Яковлевым.

– Еще бы, наши самые красивые в школе. Видишь, как потянулся к ним гость заморский.

Учителя во главе с директрисой натянуто улыбались, и было видно, что они начеку. И не зря. Один паренек шотландский, что повыше всех ростом, через переводчицу своим вопросом ввел в прострацию весь педагогический коллектив.

– Он спрашивает, где можно покурить? – бесстрастно перевела работница «Интуриста».

Учителя смутились, но всего лишь на какое-то мгновение. С той же деланой улыбкой директриса – наша строгая директриса, которая лично проверяла, не пахнет ли от тебя куревом после перемены, – отразила этот коварный вопрос, как Третьяк шайбу от Фила Эспозито:

– Вахрушин, Шаганов, пойдите с нашим гостем в мужской туалет, где он выкурит сигарету, не вздумайте курить с ним.

Ну, я-то футболом занимался, мне это ни к чему, а Мишка, покуривавший втихаря в ту пору, от предложенного «Мальборо» отказался.

– Сейчас примчится сама…

Так оно и было. И, пуская дым в потолок, широколобый наш друг интернациональный удивлял еще раз нас такой вот свободою нравов – покурить при педагогах.

Класс у нас был дружный. Девчонки самые-самые: Светка Вещикова, Таня Сучилина, Ширикова Марина, Лена Гладилина. Удалищева не отставала. Да все красавицы. И не дуры.

А классная руководительница Валентина Ивановна Кузнецова на десять лет всего старше своих учеников. Мы – ее первый выпуск. После выпускного даже прослезилась. Спустя годы нашей продвинутой кучкой мы решили отметить юбилей пятидесятилетней нашей Вали. Как положено, собрались в ресторанчике, сами уже сорокалетние. Давно не виделись и друг с другом… Круче всех сохранилась Валентина Ивановна, дай Бог ей здоровья.

А самым моим закадычным другом школьным был Широков. И по физкультуре-то у него еле-еле тройка выходила, и учителя многие напрягались на Саню из-за поведения не совсем стандартного, а я считаю, что в нашем классе он самым ярким был. И не зря после школы единственный из выпуска своим старанием поступил в университет. На географический, что тоже, согласитесь, много говорит о неординарности человека.

Да в общем-то, никто не потерялся по жизни… И конечно, если уж речь пошла о поре школьной замечательной, то нужно назвать и «учительницу первую мою» – Шаповалова Людмила Александровна, что приняла нас, «первоклашек», читать-считать учила. Хорошо бы, чтобы моей дочери достались такие учителя.

Школу нашу обычную № 899 на Новокузьминской улице несколькими годами раньше окончила и Елена Батурина, супруга Лужкова, но мы незнакомы…

НВП

А есть ли сейчас в современной школе предмет НВП? А именно – начальная военная подготовка.

В бытность оную моей юности ученической в 80-х годах в противостоянии двух систем: социализма и капитализма, школьники старших классов изучали азы военной науки два раза в неделю. Являться на урок полагалось в галстуке, аккуратно подстриженным. Соответственно, мы, парни, старательно прятали свои гривы за воротник.

Преподаватель наш был отставной полковник, мы для него были возрастно – внуки.

Видимо, дома его рассказы и поучения уже не воспринимались должным образом, поэтому работе он отдавался с неистраченной энергией бывалого служаки.

Принес в школу шесть АКМ со спиленными затворами, учебные гранаты, винтовки-мелкашки, затрепанные уставы. Класс переоборудовал с трудовиком Федоровичем. За месяц получился мини-полигон. Где-то по старым связям достал секретные центрнаучфильмы для служебного пользования про атомную войну и т. д. Сам смотрел с нами упоенными глазами.

В гражданской одежде никто его не видел, даже ботинки строго военного образца. Подумывал о дополнительных факультативных занятиях по НВП, но тут уже был перебор – всё же у нас выпускной год, и многие ходили на подготовительные курсы в разные институты. Времени в обрез и тогда и сегодня у школьников.

Тир вначале он решил сделать в подвале под столовой. Там были объемные площади, но требовался мощный ремонт. И посему стрельбище было заорганизовано прямо в классе. Тот самый полигон. Вешались картонные мишени, и мы из позиции «стоя» и «лежа» палили по условному противнику. Строились в алфавитном порядке по пятеркам, и давай стрелять. И парни, и девчонки.

И случилась у моего товарища-однокашника Широкова осечка. Пуля застряла, выстрела не последовало. А полковник уже пошел снимать к мишеням результаты стрельбы.

Широков меня спрашивает, хлопая ресницами:

– Шаганов, чё делать?

Я говорю:

– Положи винтовку и доложи об осечке.

А Широков стушевался, как новобранец…

– Кому-нибудь достанется моя винтовка из следующей пятерки, лучше я…

И стреляет в угол за своей спиной. В школьный плинтус.

Полковник присел. Мгновенно, будто прыгнул в окоп. Втянул голову в шею, испуганно оглянулся в нашу сторону. Ну, собственно говоря, многие из нас тогда и узнали язык взрослых в обстановке военных действий. Из любимых внуков наш класс на неделю был переведен в разряд «внуки любимые, но как страна вам доверит оружие». Велено было всем подстричься.

Полковник был из малороссов, и букву «г» произносил как «х». Я у него был Шаханов.

А спустя тридцать лет я был в Чите. Давно мечтал побывать в тех краях, и вот случилась такая оказия. Проходил отраслевой конкурс поэзии среди путейцев, и меня как члена жюри отправили поприветствовать победителей Забайкальской железной дороги. Бескрайние просторы, чудесные люди, надо, думаю, об этом песню написать для «Любэ»…

А начальник самой протяженной рельсовой магистрали при знакомстве смотрит на меня как-то строго и недоверчиво…

Потом прояснилось почему. Встречающая в аэропорту тоже была, видимо, с украинскими корнями. Ему докладывают по телефону о моем прилете. Мол, встретили, поселили московского визитера.

– А что же вы раньше не доложили про высокого гостя? В каком номере расселили? Какова цель посещения?

– Завтра день железнодорожника, будет вручать грамоты победителям конкурса поэзии с нашей магистрали. Номер одноместный в лучшей гостинице, как положено. А о приезде сообщали – видимо, секретарь напутал.

– Срочно переселить в апартаменты люкс. С секретаря спрошу строго. На какой машине встречали?

– Наша «Волга» отдела культуры.

– Вы меня под монастырь подведете – надо было взять мой служебный автомобиль!

– А ему все понравилось. Ехал из аэропорта и все нахваливал наши края, вроде даже песню хочет написать про Читу, про Забайкалье…

– Что вы несете, какую песню? К нам прибыл вице-президент РЖД, а я только об этом узнаю, какую еще песню, вы что, с ума посходили? Срочно переселить в люкс и охрану на все время пребывания!

Короче, Дмитрий Сергеевич Шаханов – вице-президент РЖД. А моя фамилия Шаганов, так неправильно услышанная, навела столько смуты. Извиняйте уж.

«Не учили мы английский…»

Не учили мы английский

И с французским не в ладу.

Водку пили вместо виски

В городском саду.

Там такие были танцы,

Под ансамбль у пруда!

Задвигали голодранцы

Мы урок труда.

Не учили геометрий,

Комсомол не трогал нас,

От фарцовочных поветрий

Участковый спас.

– Дать бы в руки вам рубанки, —

Говорил тогда майор.

У меня теперь он в банке

Неплохой вахтер.

Да, все мы вышли в люди вроде

И не валяем дурака.

Но нет гармошечки в народе

У привокзального ларька!

Да, все мы вышли вроде в люди,

И каждый важно приодет.

И есть икорочка на блюде,

Вот аппетита чтой-то нет.

Пусть не те напитки пили,

И трусы у нас не шелк.

Но девчонки нас любили

Очень хорошо!

А в кармане пачка «Явы»,

В ней немного сигарет.

Эх, вернуть бы те забавы,

Для вот этих лет.

Мчатся гордые машины

По Рублевскому шоссе,

Подмосковные равнины,

Ковыли в росе.

Позову я Клаву, Маню

Вспомнить молодость мою.

Растоплю под вечер баню,

Песню им спою.

«Окунемся в реке, окунемся…»

Окунемся в реке, окунемся,

Примеряя ночную парчу.

Утром ветреным рядом проснемся,

Печь затопим, затеплим свечу.

За грибами пойдем на задворки,

На обед крепышей отберем

И утешимся без отговорки

Одиночеством и сентябрем.

Ненаглядная, так тебя люблю,

Свет сердечный, мое ясно солнышко.

Отведу беду и винца налью,

За тебя не грех, не грех и до донышка…

Не печалься о скором ненастье,

На леса погляди, на зарю.

За неброское русское счастье

Я одну тебя благодарю.

А снежок на дороженьки ляжет —

Это просто приспела зима.

Но покуда со мною ты рядом,

Не застудит мороз терема.

Синицын Коля

Синицын Коля – кореш мой до гроба!

Конкретный хлопец, друга нет верней.

Мы пригласились, напросились оба, —

На вечериночке даем парней!

Синицын Коля выбрит, как поручик.

Блестят штиблеты польские на нем;

И сигарет купили мы получше —

На вечериночке парней даем!

Синицын Коля виду не покажет,

Но если скажет – после все молчат.

Немного скромный он, пока не вмажет —

Любимец мам, находка для девчат.

Но только нам завидовать не надо,

И не сердитесь, если поздний час:

Уже повестка из военкомата

Четвертый раз разыскивает нас.