Kitobni o'qish: «Чему улыбается Джоконда?», sahifa 5
Полет на аэроплане
Летом 1977 года наш институт разрабатывал проект по созданию мощностей для выпуска новой боевой машины пехоты БМП-2 на площадях Курганского машиностроительного завода.
Вот проект готов, и бригада технологов института собирается вылететь в Курган для защиты принятых решений. Прямых рейсов «Аэрофлота» из Ленинграда до Кургана нет. Заводское руководство предложило нам два варианта ускоренного прибытия. Самолетом до Челябинска, а далее они пришлют за нами заводской автобус, или от Челябинска до Кургана летают самолеты местных авиалиний.
Мы согласились на малую авиацию. В аэропорту Челябинска (Баландино), нас ждал представитель завода с билетами до Кургана. Переехали из одного аэропорта в другой, для местных авиалиний. Когда подошли к малой авиации, мы не ожидали, что она может быть настолько малой. Это был биплан АН-2, в народе называемый кукурузник. В детстве, в костромской области, мне приходилось сидеть в подобном, и он казался огромным.
Нас было пять человек, кроме того, килограмм сто проектной документации с нами. Груз компактно сложили у стенки, накрыв сеткой, пилот сам закрепил его. Сидения выглядели как в автобусе ПАЗ, хуже не бывает. Кроме нас в полет собрались еще четыре пассажира. Как оказалось, двое из них летят до поселка Щучье, а другие до Кургана.
Пилот закрыл дверь, замок был неисправен, и он примотал его алюминиевой проволокой. Аэроплан взлетел, впечатление от полета удручающее. С нами была женщина, Галя, по фамилии Лызгун, специалист по окрасочным работам. Ей было лет тридцать восемь, ниже среднего роста, не красавица, из-за формы лица подшучивала над своим внешним видом, сравнивая его с малахитовой шкатулкой. До переезда с мужем в Ленинград жила в Нижнем Тагиле, работала на УВЗ. По характеру бой-баба, потому ее часто брали в командировки для защиты проектных решений. В полете ее укачало, и она, зеленая, сидела с полиэтиленовым пакетом, изредка наполняя его. Здоровье характером не заменить!
Минут через сорок пилот пошёл на посадку в поселке Щучье. На лугу паслись коровы и овцы, пилот начал их разгонять, освобождая посадочную полосу. Наконец приземлились рядом с каким-то деревянным сараем. Очевидно, местный аэровокзал. Из строений еще был колодец типа «журавль». Бежим к колодцу, деревянной бадьей зачерпнули воды и в первую очередь стали приводить в чувства Галю. Из сарая вышли двое: мужчина и женщина, наверное, муж и жена. Мужик нес бельевую корзину, завязанную сверху тряпицей. Слышалось хрюканье и повизгивание.
С трудом уговорили Галину Андреевну продолжать полет. Теперь ее лицо выглядело действительно как малахитовая шкатулка. Взлетели, поросята от болтанки лайнера в полете повизгивают, двери, примотанные проволокой, хлопают – ну просто дискотека-авария. Минут через тридцать пять пилот пошел на посадку в деревне под названием Колупаевка. Небесный тихоход начало трясти, иной раз он резко проваливался вниз. Корзина с поросятами опрокинулась, они с визгом вылетели из нее и начали резво бегать по проходу.
Все дружно бросились их ловить. Я, воспитанный в деревенских условиях, поймал одного из них за задние ноги и держал его в объятиях. Свинья, она и в детстве свинья, от страха обгадила мой деловой костюм.
Наконец самолет приземлился. Супруги с поросятами вышли в Колупаевке. Я нарвал лопухов с летного поля и принялся отчищать поросячий помет с делового костюма. Галя была в полуобморочном состоянии, ко всему прочему в результате ловли поросят, ей порвали безумно дефицитные импортные колготки, стоимостью в половину месячной зарплаты, купленные в комиссионном магазине.
В итоге расстояние в двести семьдесят километров с учётом двух посадок наш кукурузник покрыл за три часа. От Ленинграда до Челябинска – две тысячи километров – мы тоже долетели за три. Граждане, летайте самолетами «Аэрофлота»!
Неисправный телевизор
После защиты дипломов в техникуме состоялось важное событие в жизни каждого выпускника – решение комиссии о направлении на работу для обязательной отработки трехлетнего срока на предприятиях нашей необъятной родины. У комиссии был список предприятий, куда необходимо было распределить выпускников. Этот список за неделю до распределения вывесили на доске информации для ознакомления с ним. Все толпились у списка, галдели, гадали, куда их могут выслать на три года. Выпускников делили на три категории: первая категория – отличники и хорошисты с ленинградской пропиской. Вторая категория – отличники и хорошисты иногородние. Третья категория – все остальные, но в этой категории были и выпускники с ленинградской пропиской, если повезет – останутся свободные вакансии на предприятиях города – они имели преимущество перед остальными троечниками.
В первую категорию попало два человека: Маша Мелконян и я. Наташа Полякова и еще пять хорошистов попали во вторую, то есть имели право выбрать из списка любой регион. Наташа выбрала Каунас, в Прибалтике, остальным достались уральские заводы, их там хоть пруд пруди.
Везунчиками из третьей категории оказались Сашка Родионов и Смородина Валентина, у них ленинградская прописка. Были вакантные места в проектном институте, их направили туда. Я тоже выбрал проектный институт, уж больно красивую картину будущего нарисовал при отборе кадровик. Обещал интересную работу, заграничные командировки и все прочее.
Меня и Сашку Родинова направили в технологический отдел № 4, в группу сборочно-сварочных работ. Тезка мой был холостой, скромный, застенчивый парень, про таких говорят ведомый.
Он был старше меня на год, стройный, чуть выше среднего роста, с правильными чертами лица, словом, красавчик. Незамужние девушки в отделе, и не только в отделе, оживились, началась охота на новенького. На меня, разумеется, смотрели без интереса, я для них был птицей окольцованной.
Борьба среди хищниц за доступ к телу моего приятеля, велась не на жизнь, а на смерть. Он, как это ни странно, на них реагировал инфантильно (слово-то какое откопал), уж не знаю, поймет ли читатель мои мемуары? Комсомольские мероприятия, в которых участвовал Сашка, стали более массовыми за счет притока комсомолок. На одном из таких мероприятий (поездка на комсомольско-молодежном поезде, по местам боевой славы) на Сашку накинула свои сети Татьяна Левицкая из нашего отдела. Маленькая, шустренькая, палец в рот не клади, всем ярлыки навешивала. Сказать, что красавица, язык не повернется. Но я могу ошибаться, поскольку представление о женской красоте у всех мужиков своеобразное, иногда диаметрально противоположное. Еще Аристотель говорил: «Красота в глазах смотрящего». Лицо, у нее было какое-то птичье, носик востренький, но щебечет – заслушаешься.
Проблема-то не в том, что она защебетала Сашку, а в том, что была замужем, правда, детей не было в браке. Вернулись из туристической поездки, Татьяна быстренько развелась с мужем, и нового бычка в загс повела, без веревочки. Девки как узнали, так и ахнули! Татьяну из списка подруг вычеркнули навсегда.
Сладкая парочка на работу и домой ходили под ручку, как два голубка, Татьяна щебечет, Сашка воркует. Вскоре и дочку родили, несмотря на пересуды все у них было тип-топ.
Шли годы, я вырос из коротких штанишек, перешел из отдела № 4 в бюро ГИПов, главным инженером проекта. На мое место в отделе назначили Сергея Феоктистова. Татьяна похлопотала и перевела Сашку в отдел технико-экономических обоснований, старшим инженером. Лет шесть спустя я уже сидел в кресле заместителя директора, Сергей Феоктистов вырос до начальника четвертого отдела, а Сашок все в старших инженерах отсиживался.
Приходит ко мне на прием как-то Татьяна Родина с каким-то вопросом, поговорили о дочке, о делах житейских. Она, как бы в невзначай, вспомнила, как мы в 1973 году на новогодней вечеринке выступали вместе, она в роли Деда Мороза, а я Снегурочки. Посмеялись дружно, было что вспомнить. Спрашиваю ее:
«Ну как вам с новым начальником отдела живется-можется?». Задумалась, а потом говорит:
«Как с неисправным телевизором. Вроде есть, а не работает!» Ну думаю, мать, ты в своем репертуаре, мастер ярлыки навешивать. В слух же, произношу:
«Да, Татьяна, не везет тебе с мужиками, у тебя такой же „телевизор“ уже много лет дома». Татьяна ерепенится: «Дома – это дома, дома даже хорошо, голова меньше болит. Другое дело – начальник, он вожаком должен быть, а не дремать за столом». А ведь права, думаю. Вопросы порешали, она к выходу идет. Я, вдогонку:
«Привет передавай Сашке». Она развернулась и говорит: «Ты бы вместо привета оклад ему повысил. А то дочка подрастает, денег прорва уходит на нее». Я говорю ей:
«Так ты подбрось ему огонька, а то ходит, словно девица красная. От командировок отказывается, на совещаниях ресницами хлопает, краснеет». Махнула рукой и, закрывая дверь, процедила сквозь зубы: «Друзья называются!»
Ну вот и поговорили, вспомнили молодость! А сколько их таких друзей-приятелей, с кем приходилось играть в футбол, ходить в походы, есть из одного котелка макароны по-флотски, спать в одной палатке, да уж, чего греха таить, сколько выпито спиртного, явно не одна пинта. Но как говорят прагматичные американцы: бизнес есть бизнес, ничего личного!
Цирковая гостиница
Июль 1979 года. По постановлению ЦК КПСС и Совета Министров СССР в институте шла полным ходом разработка проекта по созданию мощностей для выпуска новейшего танка Т-80У на площадях Омского завода имени Октябрьской революции.
Бригада специалистов разработала проекты цехов и участков нового производства и была готова выехать на завод для защиты проекта. Приходит правительственная телеграмма с вызовом нас в Омск. Вылетаем во главе с директором. В самолете объявляют: «В Омске тридцать семь градусов по Цельсию». Ну погреемся, шутим мы. Едем устраиваться в гостиницу. Директор по брони Обкома в «Центральную», нам дают направление в гостиницу «Цирковая».
Нас трое, кроме меня – главный технолог Лурье Владимир Исаевич (правда по паспорту он Иссерович, но для простоты общения просит называть Исаевич). Третий – Зейлерт Владимир Михайлович, главный специалист по штамповке. Заполняем анкеты проживающего, берем у администрации ключи, поднимаемся на третий этаж. Трехместный номер. Первое, что бросается в глаза, – дощатый крашеный пол, цвет травянисто-зеленый. Сразу посыпались шуточки по этому поводу. Мол, гостиница цирковая, вдруг артисты живут со своими питомцами. Поэтому пол напоминает им лужайку. Справа в углу – эмалированная раковина и кран с холодной водой. Опять хохмим, как без водопоя. Бросили портфели рядом с панцирными кроватями, пошли искать удобства. Оказалось, в конце коридора, на весь этаж два унитаза и два душевых рожка. Сразу присвоили статус отелю «две звезды» – по количеству посадочных мест на этаж. Шутки шутками, но пора бы и перекусить, несмотря на жару. Буфет оказался на первом этаже, до открытия два часа. Идти в город нет желания по такому пеклу. Возвращаемся в апартаменты. Достаем домашние заготовки: колбасу, сыр, масло. Лурье говорит: «Если не съедим все сейчас, завтра выбросим в помойку. Холодильник в отеле „две звезды“ не полагается». Продуктов взяли с запасом, наученные прежними командировками в провинцию.
Достали кипятильники, заварили чай. Володя Зейлерт достал бутылку армянского коньяка. Он по этой части профессионал. Мы замахали руками, мол, в такую жару, оставь, не испортится. Он налил себе полстакана, начал нас укорять: «Если не выпьем, командировка комом пойдет. Это стопудовая примета, проверено годами. Капните хотя бы для запаха в чай. Не одному же мне страдать». Уговорил, капнули и не только в чай. Давай съестные запасы уничтожать. Не зря говорят, аппетит приходит во время еды. Половину припасов одолели и коньяк докапали. Разделись до трусов, намочили под краном полотенца, лежим, пыхтим, обтираемся. Уж солнце скрылось, а жара не спадает. Мучились всю ночь. Накрывались мокрыми простынями, не уснуть. К утру чуть попрохладнее стало. Народ в коридоре засуетился, очередь занимает за удобствами. Ну мужики, попали мы в ад! Интересно знать, в какие номера размещают соотечественников, прибывших в командировку без правительственных телеграмм? А на заводе нас ждут два заместителя министра и целая орава заводского руководства. «Врагу не сдается наш гордый Варяг!» – запел фальцетом Володька Зейлерт. Мы бодро зашагали в сторону проходной завода.
«Бобер»
После успешной защиты Омского проекта в министерстве первый заместитель министра Махов Юрий Дмитриевич распорядился выделить институту кругленькую сумму на премирование отличившихся исполнителей проекта. Поскольку я был исполнителем и куратором корпусного цеха № 15 по изготовлению танка Т-80У, поэтому и делал основной доклад. По окончании докладов Юрий Дмитриевич дал указание директору института персонально мне выписать премию в размере семисот рублей. Юрий Васильевич бодро отрапортовал: «Есть! Будет исполнено!»
Приехали домой, руководство составляет списки, определяет суммы к выплате. Если Первый разрешил руководителю группы семьсот рублей, то директору института неприлично иметь меньше, чем у подчиненного. Ставит себе девятьсот, скромненько и со вкусом. Списки утрясли, едва вписались в выделенную сумму и передали в бухгалтерию для исполнения.
Не тут-то было, Тамара Викентьевна, главный бухгалтер института, нашла мою карточку учета выплат, выписала мой месячный должностной оклад у руководителя группы, он составлял сто девяносто рублей. Затем вытащила из верхнего ящика стола циркуляр по министерству, где черным по белому было написано: «одноразовая премия сотрудников не должна превышать трехкратного месячного его должностного оклада». Поставила вместо своей замысловатой подписи под списком тоненькую точечку напротив моей фамилии. Сложила в папку для докладов мою карточку, список на премирование и министерский циркуляр. Потрепала лохматую мордочку болонки и на прощание сказала ей, чтобы та не скучала, мама скоро вернется. Покинула кабинет, предусмотрительно закрыв его на ключ. (Тамара Викентьевна была дама одинокая, и декоративную болонку брала с собой на работу.)
В приемной дождалась, когда освободится директор, и как только от директора вышел очередной посетитель, протиснулась в кабинет. Почему протиснулась, спросит читатель? Да потому, что весила она далеко за сто килограммов. Уселась на привычное для докладов место, положив, как всегда, груди седьмого номера на столик для посетителей и начала издалека. Рассказала случаи о наказании главных бухгалтеров за нарушение инструкции такой-то, номер пункта такой-то. Из папочки циркуляр достала и Юрию Васильевичу подсовывает. Директор начинает нервничать, отодвигает инструкцию и говорит: «Тамара Викентьевна, своими словами и покороче изложите суть дела». Та объясняет, что, мол, в списке опечатка, очевидно. Потому как руководителю группы отдела четыре – такому-то, по инструкции полагается премия не более пятисот семидесяти рублей, а в списке у него семьсот стоит. Юрий Васильевич объяснил ей, откуда ноги растут. Она аж вспотела, глазами-горошинками моргает и заявляет: «Нет, Юрий Васильевич, я такой документ подписать не могу». Юрий Васильевич попросил список, поставил в графе «главный бухгалтер» свою вторую подпись и дату. И со словами: «Посмотрите другую инструкцию, где сказано, что я имею право на вторую подпись вместо главного бухгалтера. И не тяните с выплатой».
Через неделю мне, копейка в копейку, как и завещал великий Ю. Д. Маслюков, выплатили семьсот рублей. Сумма приличная, трать, не хочу! Цветной телевизор уже есть, в прошлом году купил. Семья не бедствует. Долгов пока не накопил. А вот по городам и весям мотаюсь, а зимней шапки, приличной, нет. Надо присмотреться. Подхожу к Фрунзенскому универмагу, на улице очередь стоит.
Спрашиваю: «Что дают?» В ответ: «Кроликовые шапки с козырьком по двадцать два рубля выбросили» (Современный читатель подумает, что за жаргон: «дают», «выбросили», ведь правильно то: «продают», так вы ошибаетесь, мои молодые соплеменники, во времена нашей молодости, слово «продают» звучало вульгарно, как-то не по-социалистически.)
Поднялся на третий этаж, подхожу к отделу «Головные уборы». Очередь раскалена до предела, задние скандируют: «По одной в руки!!!» Посмотрел издалека на образец. Ужас! Выглядит бесформенно, мех дыбом, словно кролика перед смертью пытали. А этот дурацкий козырек, типа огрызок от арбузной корки. Сколько кроликов зря загубили? Ну теперь всех ленинградцев мужского пола можно будет по шапке узнать.
Присмотрелся, что-то приличное лежит на полке. Спрашиваю заведующую отделом: «А что это за экземпляр, вон на той полке?» Заведующая огрызнулась: «Гражданин, не мешайте работать и без вас тошно!» Я не отстаю, требую пропустить, примерять то, что на почетном месте лежит. Заведующая, гнусным голосом говорит: «Чего ее мерить, это же „бобер“. Вам на него год работать надо, судя по вашим очкам». Ну, думаю, торговка паршивая, на грубости нарываешься. Культурно, как и положено интеллигенту-очкарику, спрашиваю жалобную книгу. Глаза сощурила, на меня как на врага народа смотрит и кричат: «Маша, покажи гражданину „бобра“. Я протискиваюсь между контролерами за порядком в очереди и пытаюсь проникнуть к заветному образцу. В очереди слышали мою перепалку с продавцом, они молчат. Задние орут: «Опять блатные лезут. Не пущать!» Завидущая успокаивает особо нервных: «Да помолчите, хоть вы! Он за „бобром“, который стоит как вся ваша очередь!» Притихли, шепчутся, мол, наши люди таких денег на шапку не тратят. Явно сберкассу ограбил. Гастролёр!
Примеряю «бобра», Маша волнуется: «Осторожнее, пожалуйста». Успокаиваю: «Не волнуйтесь, Маша, я руки мыл сегодня с мылом». Надел, в зеркало любуюсь. Размер подходит, выглядит достойно, мех искрится.
«Беру, выписывайте чек». Маша, аж в лице переменилась, бегом к заведующей за чеком. Та Марусю вместо себя поставила и с бланками чеков ко мне спешит. Торопится, выписывает, сумму прописью ставит: пятьсот рублей, с улыбкой протягивает мне чек и ласково так, говорит: «Вот накоплю денег, зятю такую же куплю». Я беру чек и говорю: «Повезло вашему зятю с тещей, привет ему передавайте!» Оплатил в кассе чек, забрал «бобра» и домой обновку обмыть следует, чтобы не линяла. В остатке двести рублей от премии, жене и сыну на подарки.
Совершенно секретно
На очередной планерке начальник первого отдела Волгарев Владимир Павлович докладывал мне о результатах ежегодной плановой проверки состояния и хранения секретной документации в спецархиве института. Голос его дрожал, что было несвойственно для бывалого служаки. Спросил все ли у него в порядке со здоровьем.
«Здоровье в порядке», – ответил он. – ЧП в спецархиве, пропал совершенно секретный документ».
Повисла пауза.
– Что представляет из себя этот документ, и кто им пользовался до утраты?
– Инструкция по составлению отчета на мобилизационный период промышленных и оборонных объектов, – ответил Владимир Павлович. Затем передал мне формуляр документа со списком пользователей. Знакомились с документом всего двое.
– Объяснительные записки взяли у них?
– Пока нет. Ведем тщательные поиски документа, может завалился куда-то, бывали такие случаи в моей практике.
По инструкции мы обязаны срочно сообщить о пропаже в районный отдел КГБ и в режимный отдел министерства.
– Готовьте докладные, – распорядился я. – Если есть еще экземпляр документа, принесите мне для ознакомления.
Внимательно изучаю текст инструкции. Таблицы, вопросники, пустографки. Где же сведения, составляющие государственную тайну? Не нахожу. Начинаю повторно внимательно читать. В предисловии есть ссылка на приказ министра с грифом «совершенно секретно», однако, суть приказа не раскрывается. Изучаю инструкцию № 00116 «Перечень сведений, составляющих государственную тайну». Согласно этой инструкции, утерянный документ никак не тянет на гриф «совершенно секретно», в лучшем случае – «для служебного пользования». А это совсем другая мера ответственности за утрату.
Выяснил, кто автор злополучного документа. По положению гриф секретности документа определяет исполнитель. Им оказался старший научный сотрудник Московского НИИ Министерства оборонной промышленности СССР. Пытаюсь найти контакты с исполнителем по закрытой связи министерства. Нахожу, работает. Уже проще, надо встречаться для очной беседы. Попробовать убедить его изменить гриф секретности. Договорились встретиться на следующий день в ресторане «Пекин» на Маяковской площади рядом с министерством. В два часа дня встретил его у входа в ресторан, выбрали столик у окна и заказали обед. Василий Иванович, так звали старшего научного работника, был не против пшеничной водочки. Графинчик постепенно убывал, закуски исправно подносили. Разговор приобретал деловой характер. Василий Иванович согласился с моими доводами насчёт завышенного грифа секретности и, смакуя котлетой по-киевски, пояснял мне суть дела. Оказывается, для того, чтобы получать тридцатипроцентную надбавку к окладу за секретность, он должен выпускать секретных работ не менее пятидесяти процентов от общего объема.
«Нет в этом ни чего удивительного, так делают все», – объяснял он. Я клоню в свою сторону – насчёт понижения грифа секретности. Он ищет причины почему это невозможно.
«Гриф секретности устанавливаю я, а снять или понизить его может только ПДТК (постояннодействующая техническая комиссия) под председательством директора института. Так что и рад бы помочь, но увы». Пытаюсь объяснить серьёзность сложившейся ситуации. И у меня нет других вариантов, как довести дело до логического конца. Вопрос стоит даже не о степени наказания, в конце концов не тридцать седьмой на дворе, переживем. Тебе же будет проще выкрутиться из создавшейся ситуёвины. Наш ученый муж мотает головой и разводит руками, мол, рад бы в рай, да грехи не пускают. Смотрел я на него и думал, как такие ограниченные люди могут дослужиться до звания старшего научного сотрудника? Похлопал на прощание его по плечу и добавил: «Эх, Василий, Василий, ловкий ты малый, но не мужик!»
Повернулся и пошел сдаваться в режимный отдел министерства. Доложил суть дела начальнику режимного отдела, полковнику КГБ. Он внимательно выслушал меня, рявкнул в микрофон селекторной связи, приглашая референта зайти в кабинет. Дал команду принести из спецархива указанный документ. Мне буркнул: «Жди в приемной». Я вышел. Минут через десять референт принес документ. Сижу, жду. Референт то и дело подносил шефу какие-то бумаги. Наконец слышу: «Пусть зайдет». Захожу, начальник кивнул на стул, что означало «присядь».
«Пиши объяснительную записку. Гриф мы понизим, но ты свое получишь в приказе по министерству. За ослабление контроля с секретными документами. Жди комиссию с проверкой».
Вернулся в Ленинград, дым стоял коромыслом в первом отделе. Районный отдел КГБ развил бурную деятельность. Допрашивал начальника первого отдела и всех инспекторов и архивариусов. Беседовал с потенциальными пользователями пропавшего документа. Я рассказал о результатах поездки в Москву. Куратор КГБ визжал, как недорезанный поросенок: «Моли всех твоих богов, чтобы гриф понизили, в противном случае делом займется военная прокуратура!»
Через три дня приехала московская комиссия. Привезли протокол ПДТК Московского НИИ о снятии грифа «совершенно секретно» с проклятого документа. Установили гриф «для служебного пользования». Все выдохнули с облегчением. Комиссия копалась в спецархиве, выискивала недостатки, но это уже было не смертельно.
Дней через десять пришел приказ министра, в котором мне объявили выговор с лишением премии за квартал. Директору НИИ объявили строгий выговор и сняли персональную надбавку за секретность до конца года. По институту выпустили приказ директора о наказании ответственных за этот участок работы с лишением премий. Начальник первого отдела Владимир Павлович написал заявление на увольнение в связи с переходом на пенсию.
Позднее я узнал, что автора утраченного документа, любителя секретных работ, уволили за несоответствие занимаемой должности. «Бедный Вася», – подумал я! С такой записью в трудовой книжке (в те времена) можно было устроиться только на плодовоовощную базу. Ну что же, будет как в кинокомедии «Гараж» вкладывать неистраченные визитки старшего научного работника в пакеты с расфасованной картошкой.
В конце апреля следующего года, в день Всесоюзного Ленинского субботника, сотрудники секретного архива делали генеральную уборку помещений. Очищая отопительный радиатор от пыли, обнаружили злополучный документ. Какие мистические силы занесли его туда? Знает только нечистая сила. Или тот добрый человек, который из зависти к чужим успехам, засунул его за батарею. Спасибо дедушке Ленину за субботник в честь его имени!
