Дебажить Жизнь

Matn
Parchani o`qish
O`qilgan deb belgilash
Shrift:Aa dan kamroqАа dan ortiq

19. Послесловие

От Евгения Досычева

Привет!

Это Женя Досычев.

Я хотел немного объяснить мою роль в этой истории.

Для меня она началась в 2016 году. Не помню точно, в каком месяце.

Я активно пользовался социальной сетью Facebook (да и до сих пор пользуюсь). В то время (сейчас это, по-моему, изменилось) сообщения от людей, с которыми не было общих друзей, попадали не в обычный раздел сообщений, а в отдельный раздел «Other». Думаю, это было сделано в основном в целях безопасности и защиты от спама. Я заходил в эту папку очень редко, и обычно там была какая-то реклама.

Но однажды в папке «Other» оказалось интересное сообщение:

От Alex Levin

Женя, привет! Это Саша. Я был другом твоего отца. Я видел, что ты сейчас в Лос-Анджелесе. Очень бы хотелось с тобой встретиться! Напиши мне на alxndrlevininv@gmail.com.

Мой отец умер в 2004 году. Если честно, я не помнил среди его друзей Саши Левина, но у отца было много приятелей, и я знал далеко не всех. Я действительно временно пребывал в Лос-Анжелесе и решил, что было бы интересно пообщаться. Мы списались по «мылу» и договорились встретиться в ресторане в Пасадине.

Когда я увидел этого Сашу, то совершенно его не узнал. Не думаю, что когда-либо его встречал. Это был довольно респектабельный господин лет 60, в белоснежной рубашке, фиолетовом пиджаке, с дорогими часами на запястье. Он вел себя вежливо, много улыбался и был, как говорят в Америке, very nice. Смотрел он на меня, как на сына, которого не видел много лет.

Наш разговор не очень удачно сложился. Когда я спросил Сашу, откуда он знает папу, он вроде как ответил, что «с флота» (мой отец был офицером-подводником). Я ещё несколько раз пытался узнать поподробнее, как он связан с отцом, но Саша ловко уходил от ответов. Потом он начал расспрашивать про меня, про мою семью, и если честно, мне было как-то стрёмно отвечать. Получилось, что я тоже отвечал вскользь и не смешно отшучивался.

Потом Саша спросил, знаю ли я, как опубликовать книгу в электронном виде. В смысле, чтобы можно было читать её на различных девайсах. Я ответил, что не знаю, но могу разобраться. Тогда он дал мне большой желтый конверт и сказал, что это его книга, про отца и про меня (???). Я очень удивился. «Опубликуй, – говорит, – или издай как-нибудь. Она твоя». Мы посидели всего минут 20–25, и Саша сообщил, что ему уже нужно ехать и что он рад был меня видеть.

В конверте я обнаружил USB драйв, и, к своему невероятному удивлению, целю пачку стололларовых купюр (дома я их подсчитал и получилось ровно семь тысяч). На флешке-же были как раз те 18 глав, которые вы прочитали ранее, и аудиоверсия этого же текста, насколько я мог судить, весьма профессионально записанная.

Теперь вы, наверное, спросите меня по поводу фактического содержания того, что мы с вами прочитали в этом тексте. Тут я должен ответить примерно так, как ответил один высокопоставленный чиновник после просмотра фильма о его причастности к коррупции: это «компот». Взяли людей, которых я знаю, людей, о которых я никогда не слышал, места, в которых я бывал, места, о которых никогда не слышал, и смешали их вместе.

То, что описано Сашей Левиным, в основном неправда. Есть какие-то совпадения, например, мы действительно жили на Московском проспекте в доме со шпилем, у моего отца были серьёзные проблемы с почками, и у нас действительно есть родственники в Хайфе. Но никаких Святославов и Русланов или даже людей, похожих на них по описанию, я не знаю. Во времени я не путешествовал. И что самое главное, самого Сашу Левина я никогда не видел и не слышал о нём.

Чуть позже я зашел в Facebook, чтобы внимательно изучить профиль Alex Levin, и понял, что профиль «мёртвый», то есть у него две фотки, три каких-то друга, и всё. Я даже засомневался, что Александр Левин – это настоящее имя. Слишком уж оно распространённое.

Возможно, я не стал бы публиковать эту историю и вообще выкинул бы её из головы, если бы не одно обстоятельство: в 13-й главе автор описывает коды, которые он нашел в дневнике. Например: 2к-10.20 Ту-4 Бр-5 От-3х8. Он так и не понял что это такое.

А теперь – внимание!…

Я отлично знаю, что это за записи!

Я их придумал!

Я ими пользовался!

И я на сто процентов уверен, что никогда и никому их не показывал!

По такой системме я записывал свои тренировки. 2к-10.20 Ту-4 Бр-5 От-3х8 это – бег два километра 10 мин. 20 сек., турник 4 раза, брусья 5 раз, отжимания 3 подхода по 8. Это не может быть совпадением. В Сашином рассказе – действительно я. Немного другой, но всё-таки я.

Я прочитал еще раз тот момент в последней главе, где “я” рисую линии-циклы на капоте. Видимо, теперь к этой схеме надо добавить еще одну, четвертую, линию. Четвертый цикл, в котором мы сейчас живем.

И напоследок.

Прочитав текст, я вспомнил ещё одну подробность. Когда мы с Сашей вышли из ресторана, он сел в подъехавший дорогой автомобиль, по-моему, Bentley, и я успел заметить, что за рулём сидела красивая женщина в необычных больших ярких сережках.


20. Приложение


Привет! Это опять Женя. Это приложение не является частью текста и, возможно, никак с ним не связано. Я добавил его спустя полгода после публикации.

Дело в том, что я получил несколько отзывов от читателей, большинство, скажу честно, отрицательные, но был один e-mail, который особенно заинтересовал меня. В нём рассказана история, как мне кажется, даже более интересная, чем Саши Левина.

Я решил с разрешения автора добавить это письмо как приложение. Повторюсь, я не знаю, есть ли связь между этими двумя повествованиями. Судите сами.

Ну, довольно предисловий, вот это письмо.


«Здравствуйте, Евгений.

Меня зовут Мария Петровна. Мои дети попросили рассказать Вам про моего отца, Петра Александровича Волкова, и помогли написать это письмо. Вдруг Вам будет интересно.

Мой отец родился в Смоленске в 1896 году. Во время Первой мировой ушёл в армию, служил в железнодорожных войсках. После войны, вернувшись в Смоленск, он познакомился с моей матушкой, они сыграли свадьбу, и у них родился их старший сын Олег. Пару лет спустя родился Ваня, и в 1929-м – я. Жили мы все в одной большой комнате в центре Смоленска, отец работал на одном из заводов, и даже был каким-то начальником.

Сколько себя помню, отец постоянно твердил нам о грядущей большой кровавой войне с Германией. Он строго-настрого запретил об этом рассказывать, велел хранить это как семейный секрет. Отец говорил, что Смоленск будет буквально стёрт с лица земли, и будет много жертв. Это было очень странно. Остальные люди, измученные голодом и советской властью, вообще не интересовались новостями из Европы, и даже те, кто читал газеты, не могли подумать, что будет война с Германией, и тем более немцы дойдут до Смоленска.

Я это запамятовала, потому что маленькой была, но потом мама и братья рассказали мне, что отец хотел уехать из СССР. Это было очень тяжело в то время, но он был хорошим специалистом, и был маленький шанс поехать на стажировку в США. Он ходил по кабинетам, по директорам заводов и партийным работникам. Всеми правдами и неправдами он получил возможность поехать учиться в Америку. Пока выбивал это разрешение на выезд, он попал под пристальный взгляд НКВД. Его допрашивали, в нашей квартире были обыски, по-моему, его даже арестовали. И когда судьба отца висела на волоске, каким-то чудом его отпустили и даже дали разрешение на выезд. Были слухи, что чуть ли не сам глава Промышленного отдела ЦК Ежов принял решение прекратить преследование.

Мы продали коня и телегу, раздарили наше скудное имущество и буквально «сидели на чемоданах». Это я уже хорошо помню.

За пару дней до отъезда, когда брали билеты на поезд до Ленинграда, нам сказали, что Олег и Ваня не могут выехать, потому что первый вот-вот должен был призваться в армию, а второй учился в училище. Только мне разрешили выезд с родителями. Отец с мамой всю ночь не спали, сидели и думу думали, что сделать, и решили остаться.

Но отец всё равно хотел обязательно уехать из Смоленска, если не за границу, то хотя бы вглубь СССР. Когда осенью 1937 года Олег шёл в армию, отец постоянно напоминал ему: «Держись подальше от полевых войск». Тот последовал совету и поступил в школу младших авиационных специалистов. Во время службы он ремонтировал самолеты на аэродроме под Москвой.

В 1938 году отец добился, чтобы его перевели на Тракторный завод, который был в Челябинске, и наша семья переехала на Урал. В Челябинске даже до войны было ой как несладко. Нормальных дорог не было, рабочие жили в бараках, зимы были с лютыми морозами. Еды не хватало, бывало, жили на хлебе и воде.

У отца в Смоленске был хороший друг дядя Илья. Он был врачом. До отъезда отец рассказал ему, что будет война, и умолял тоже попытаться уехать как можно дальше от границы. Дядя Илья не поверил, но, когда в 1940 году Германия захватила почти всю западную Европу, видимо, понял, что отец прав. Он тоже перевёлся в Челябинск.

В Челябинске, как я уже говорила, жить было очень тяжело, поэтому наша семья и семья дяди Ильи, у которого были сын и дочь, купили вместе большую избу в деревне Сосновке, в двух часах езды от города. Отец на неделе ночевал прямо на заводе, а на выходной приезжал к нам в деревню. В 1940-м Олег вернулся из армии и тоже стал жить в деревне. Мы разбили большой огород и даже завели корову.

Как только переехали в Сосновку, папа и братья начали готовиться к войне. Папа через спекулянтов доставал муку, консервы, соль, сахар, крупы, лекарства и привозил их в деревню. На всякий случай мы не хранили продукты дома, а рыли для них специальные схроны в лесу.

 

Ваня тоже должен был пойти в Красную Армию, но отец строго-настрого запретил ему это делать. Врач дядя Илья придумал ему какой-то диагноз, по которому его не взяли служить. Ваня жил с нами в деревне и помогал маме по хозяйству. А Олег тоже пошёл рабочим на Челябинский Тракторный Завод, в цех, который делал детали для самолетов, и стал там уважаемым мастером. Он был видным парнем – высокий, сильный. Позже познакомился с девушкой-красавицей из Челябинска и жил у её семьи в городе. Настасья её звали.

И вот наступило 22 июня 1941-го. Это было воскресенье. Мы всей семьей поехали в Челябинск, пошли в кафе, и папа сказал, что это «последняя трапеза». После обеда мы пошли на площадь, где играло радио. И примерно в два часа дня мы услышали обращение Молотова, где тот объявил, что началась война.

Мы вернулись в деревню, и за всю войну я была в городе всего два раза. Отец всё время напоминал братьям, что они ни за что не должны попасть на фронт. Отец и Олег работали на стратегически важном заводе, потому и получили «бронь». Как-то дядя Илья спросил у отца, не стыдно ли ему, что весь советский народ воюет, а он и сыновья дезертируют. Помню, как отец разозлился и сказал: «Я был на этой войне. И я бы ещё раз на неё пошёл, но как солдат, а не как пушечное мясо, которое посылают на верную смерть».

Осенью и зимой в Челябинск приехало много эвакуированных. С продовольствием стало еще хуже. Тогда мы поняли, что папа все делал правильно.

Но у нас начались другие беды. Уже в конце первой военной зимы в деревне начали нам завидовать, потому что у нас было заготовлено достаточно дров, и корова была, и сын жил дома. Был в деревне один старик, Богомил его звали, который особенно нас ненавидел. Поговаривали, что он и до войны писал много доносов, и на нас тоже начал доносить. Но время немного изменилось, и видимо, его доносы не рассматривали, так он даже ездил в город, чтобы на нас заявить. Однажды он следил за мамой, которая ходила в схрон, чтобы достать муки. А днём позже Богомила нашли мёртвым в лесу. Думаю, это Ваня его застрелил, но он никогда в этом не признался.

А весной 1942 года на фронт призывали уже всех, кого можно. Отец отрастил длинную бороду, ходил, сутулясь, с палочкой, чтобы его комиссия не признала годным для службы. К нам в деревню приезжали из военкомата, чтобы раздавать повестки и искать дезертиров. Ване повезло, что он был щупленький и был отличным артистом. Он так и не встал под ружьё.

С Олегом всё было сложнее. Его «бронь» на заводе была постоянно в опасности. Отец старался перевести его на те специальности и должности, где все еще давали «бронь», но с каждым месяцем войны это делать было все сложнее и сложнее. Но беспокоило отца больше всего то, что сам Олег постоянно рвался на фронт. Он чувствовал невероятные угрызения совести, что отсиживается на заводе в тылу, хотя работа на заводе было просто каторжной. Тем более что его невеста Настасья была из семьи военных: её отец и братья были на войне с первого месяца и получили уже награды и ордена.

Я помню это воскресенье, когда вся наша семья собралась вместе, и Олег объявил, что идет в военкомат. Отец умолял его подождать хотя бы до следующей весны, но Олег не хотел ничего слушать. Тогда, когда мы все уже легли, отец сидел с ним за столом до поздней ночи и давал всякие наставления, как и что нужно делать на фронте.

Когда назавтра Олег уезжал, мы все рыдали, как будто были уверены, что он больше не вернётся. Он и впрямь не вернулся. Олег погиб под Сталинградом всего через три месяца после призыва.


Мы кое-как пережили войну, но после неё тоже было нелегко. Ваня поехал учиться в Москву, а мы с мамой так и остались в деревне. Вскоре отец получил звание Героя Социалистического Труда и вышел досрочно на пенсию. Родители жили в Сосновке до глубокой старости, и ничего необычного, связанного с отцом, я больше не помню».


Благодарю за то, что прочитали этот текст. Буду рад узнать ваши впечатления! Со мной можно связаться через сайт этого проекта: http://www.debugging-life.com.


Авторские права


Текст – все права на данный тест пренадлежат Евгению Досычеву с полным согласием Александра Левина.


Фотографии использованые в тексте из личного архива Евгения Досычева, кроме:

(20) Послесловие – фотография из Государственного Архивов Челябинской Области – http://www.chelarhiv.ru/Upload/images/1(2).jpg. Находиться в свободном доступе.


Обложка – Lost in Onself – https://unsplash.com/photos/N-0V-LpQ-18 – unsplash free license.