А теперь на Запад

– Моя разведка донесла, что в расположение дивизии прибыло значительное количество транспорта с имуществом. Но нам его почему-то отпускают крайне мало. Так что езжайте и попробуйте надавить на снабженцев. Применяйте все средства – звоните в особый отдел дивизии, предъявляйте свои полномочия, насколько это возможно. Вам по линии госбезопасности очередное звание еще не присвоили? Жаль, но все равно у вас имеются рычаги для давления.

Теперь мой караван вырос до десяти машин, и я был переадресован к заместителю командира дивизии по тылу Кончюнасу. Его фамилия напомнила мне о том, что дивизия изначально была литовского формирования. Во время летних боев командный состав из боевых частей понес значительные потери, и был почти полностью заменен. Хотя раненых в основном успевали вовремя эвакуировать, но после излечения их направляли в другие части. Поэтому теперь литовцев у нас можно было встретить только в тыловых частях – среди снабженцев, особистов и политработников. Насколько я помнил, в нашей истории литовцев потом снова соберут вместе из разных дивизий и заново сформируют национальные литовские части.

Узнав фамилию посетителя, зампотыл, носивший звание батальонного комиссара, улыбнулся и позвал меня в избу, в которой он квартировал. Пока грелся чайник, он начал перечислять, в чем нуждается дивизия. Закончил Кончюнас вполне ожидаемым выводом:

– Мы знаем, что у вас в штабе армии есть родственник, заботящийся о том, чтобы нашей дивизии выдавали все положенное.

Услышав это, я испугался, что скоро меня таким образом отфутболят до самого Сталина, дав в сопровождение огромный обоз. Ну да, такая колонна, составленная из транспорта всего фронта, как раз протянется отсюда и до Москвы. Но к счастью, зампотыл оказался опытным снабженцем, понимающим, что так быстро дела не делаются. Поэтому вместо категорического требования привезти все и немедленно, я услышал от него лишь вежливую просьбу:

– Вы, товарищ старший лейтенант, сможете донести до сведения командующих ситуацию, сложившуюся со снабжением?

– Помочь не обещаю, запасы имущества и боеприпасов у страны не бездонные, но сообщить куда надо, сообщу. Пишите список, товарищ батальонный комиссар, и я его передам.

– Вот и замечательно. – На столе передо мной волшебным образом появилось несколько листов с отпечатанным на машинке перечнем недостающего имущества. – Еще обратите внимание, что форму надо присылать в достаточном ассортименте. А то вот всучили нам полушубки одного размера, и не знаешь, плакать или смеяться – у одних бойцов руки по локоть из рукавов выглядывают, а другим они велики. С обувью еще хуже. А про лыжи и лыжные палки, наверно, никто и не вспомнит, что их тоже желательно выбирать по росту. Вот, например, у нас самые длинные лыжи двухметровые. А для вас, – Кончюнас бросил оценивающий взгляд на мою фигуру, – нужны длиною два десять.

Как ни странно, но перечисление таких проблем меня радовало. Пусть далеко не все было гладко, но самое главное, что наша армия начала серьезно готовиться к зимнему наступлению. В наше время много говорили о том, что вермахт не подготовился к зиме. Это, конечно, так, но на самом деле и в РККА положение было не намного лучше. Теперь же, не без моего вмешательства, лыжников будет гораздо больше, чем в прошлой истории, и учить их начали заранее.

Убедившись, что я проникся всей глубиной проблемы, зампотыл уступил место начпроду дивизии Смирнову. К счастью, он тоже заготовил список заранее и просто вручил его мне без всяких нотаций.

К этому времени уже все было готово для чаепития. Увидев аппетитные плюшки, я вспомнил, что весь день ничего не ел, и решительно придвинул блюдо поближе к себе. Раз меня тут решили использовать, то надо хоть что-то с этого получить. К тому же мне стало интересно, где пекут лучше – в госпитале или у снабженцев. Но, к сожалению, сравнительная дегустация хлебобулочных изделий сорвалась в самом начале. Смирнов, недавно вышедший от нас в самом приподнятом расположении духа, внезапно вернулся, сжимая в руке маленький «вальтер», такой же, какой был у лжеврача.

– Юозас, – закричал он с порога, – немцы прорвались.

– Что? Где? – спросили мы одновременно.

– В Зуево. Мне только что сообщил об этом Гольдас, особист из 137-го противотанкового дивизиона.

Реакция возмущенного Кончюнаса была бурной. Тоже вытащив из кобуры пистолет, он выскочил на улицу, разгневанно крича:

– Где этот паникер Гольдас? Какие могут быть в Зуево немцы? Ведь там пекут хлеб для всей дивизии!

Из оружия у меня с собой имелся только бинокль, и я решил им воспользоваться, чтобы прояснить обстановку. Взобравшись на чердак, я осмотрел окрестности, ожидая, что вот сейчас крышу прошьет пулеметная очередь, засыпав меня щепками. Но ни выстрелов, ни взрывов пока не наблюдалось, что меня немного успокоило. Раз непосредственная опасность нам пока не грозит, то мы успеем подготовиться к встрече.

Как старший по званию, Кончюнас уже энергично приступил к организации обороны силами своих тыловиков. Все автомобили и повозки, с которыми я сюда прибыл, тут же были реквизированы. Одни использовались для связи, другие для разведки, третьи послали за помощью в ближайшие гарнизоны.

Меня, как знатока трофейного оружия, назначили инструктором по обучению стрельбы из немецких карабинов. На расположенном здесь складе имелось множество трофейных маузеров и даже завалялась парочка МГ. Патронов, правда, было мало, но для короткого боя вполне хватало. После краткого курса обучения вверенный под мое начало хозвзвод принялся окапываться на окраине села. Конечно, бойцы из них были аховые. Половина взвода оружия в руках раньше не держали, а остальные хотя и имели винтовки, но не знали толком, как ими пользоваться. Пулемет же я никому доверить не мог, и поэтому назначил себя первым номером расчета.

Всю ночь наш грозный отряд не смыкал глаз, но, наконец, с рассветом была получена команда «отбой». Оставив усиленные патрули охранять село, всех остальных бойцов отпустили отдыхать. Меня вызвали к Кончюнасу, который, несмотря на тревожную ночь, выглядел довольным, хотя и усталым. Он весело отчитывался по телефону перед командующим дивизии, и, судя по его тону, все закончилось хорошо.

– Уж извините, – обратился он ко мне, когда положил трубку, – вашу автоколонну мы раздергали по всем направлениям и быстро собрать всех сразу не сможем. В штаб вашего полка я позвонил и ситуацию обрисовал. Так что никто вас обвинять в происшедшем не будет.

Теперь, когда все утряслось, Кончюнас смог сообщить собравшимся у него командирам полную информацию о прорыве:

– Немцы смогли просочиться в наши тылы силами одной роты, воспользовавшись тем, что реки и болота покрылись льдом. Своей целью они ставили уничтожение штаба нашей дивизии. Но, к счастью, хваленая германская разведка на этот раз подвела, или же наши контрразведчики хорошо сработали. Вместо штаба немцы наткнулись на обычное тыловое подразделение. Когда они поняли свою ошибку, уходить им уже было поздно. С нашей стороны их блокировали один инженерно-минометный и два стрелковых батальона. А со стороны дивизии первой линии, проглядевшей прорыв, перебросили почти целый полк. Вот, товарищи особисты только что прибыли оттуда.

Кончюнас представил нам Рукавишникова, который находился в минометном батальоне в течение всей операции, и Яцовскиса, конвоировавшего пленного диверсанта и внезапно застигнутого огнем прорвавшихся немцев. Похоже, что последний выжил просто чудом – от кобуры у него остались одни лохмотья, у рукоятки нагана, заткнутого за пояс, отбита правая щечка. Но тем не менее пленного он все-таки доставил, и даже не считал, что сделал что-то особенное. Сейчас особисту принесли сухую одежду, а Рукавишников, который оказался его старым другом, уговаривал Яцовскиса выпить водки. Тот сначала пытался возражать:

– Ты ведь знаешь, Анатолий, я убежденный абстинент и спиртного не пью.

«Ну да, – усмехнулся я про себя, – как раз знаю одного такого же непьющего».

Рукавишников считал так же и продолжал настаивать:

– Пей, черт побери. Это для тебя не водка, а лекарство от воспаления легких! Пей, говорю!

Разумеется, такой аргумент подействовал. Против лекарства возразить было нечего.

Вернувшись к прерванному разговору, Кончюнас пообещал мне, что большую часть требуемого он нашему полку выделит в течение двух дней. Одну из реквизированных машин мне вернули сразу, да еще загруженную вещами, и я наконец-то мог отправиться обратно.

* * *

Сдав выбитое таким трудом имущество комбату, я поспешил к своим. Надо заметить, селения в этих местах были небольшие, и чтобы разместить бойцов с удобствами, каждую роту расквартировали в отдельной деревне.

В расположении роты все, на первый взгляд, было прекрасно, придраться не к чему. Бойцы не просиживали без дела, а занимались лыжной подготовкой. Оседлав холмик, первый взвод разучивал подъем разными способами – елочкой, лесенкой, зигзагом. А взобравшись наверх, бойцы осваивали торможение при спуске.

Второй взвод тем временем топтался на месте, пытаясь научиться различным способам поворотов – упором, ножницами и переступанием. Ну а последний взвод, судя по звукам стрельбы, занимался огневой подготовкой. Увидев меня, бойцы не стали останавливаться, а наоборот, быстрее затопали, чтобы показать, как они стараются.

Мой блудный ординарец как ни в чем не бывало сидел в доме, выделенном для меня, и чистил свой наган. Радость от встречи он высказал, но немного рассеянно, как будто отсутствовал всего пару дней.

– Вот, – кивнул он на разобранное оружие, – товарищ Ландышева посоветовала убрать подальше немецкий пистолет и вернуться к табельному оружию. Ведь револьвер гораздо надежнее магазинного оружия. Да и патронов к трофейному оружию у нас маловато.

– А, ну как знаешь, – не стал я возражать. – Тебе виднее. Да, а где же она сама?

– Отправилась ругаться с полковым особистом, чтобы он вернул ваше имущество. Мы с ней уже успели познакомиться, и я в курсе, что она моя коллега. И что приятно, она очень даже прехорошенькая. А еще спортивная и высокая.

– Что высокая, это, конечно, плюс. Но с другой стороны, приятно, когда девушка тебе по плечо – сразу чувствуешь себя большим и сильным. А Наташа, если каблуки наденет, то будет почти с меня ростом. Ну а с вами так вообще сравняется.

– А вы видели, какие у нее глаза? – каким-то подозрительно мечтательным тоном спросил Авдеев.

– Глаза? Как-то не обратил внимания. Девушка не в моем вкусе, и к тому же мой подчиненный. Вот ее наган я хорошо рассмотрел. Причем заметил, что кобура у нее черного цвета, а ремешок, которым револьвер крепится, коричневый. Непорядок. Еще ножик у нее есть обалденный. Хотя складной, но сделанный на заказ – оснащенный надежным фиксатором и с толстым лезвием из отличной стали. Думаю, таким можно гвозди рубить. Правда, Ландышева почему-то не позволили мне провести такой эксперимент, как я ее ни уговаривал.

– Эх, тоже мне беда, – вздохнул ординарец. – Вот если бы что другое не позволила… А вы знаете, что она кандидат в мастера спорта по стрельбе?

– Подумаешь, – пожал я плечами, – вот если бы она умела фехтовать, тогда другое дело. Может, стоит показать ей основные позиции?

Внезапно Авдеев нахмурился и бросил на меня взгляд исподлобья.

– А ей это нужно? – нарочито равнодушным голосом произнес он. – В современном бою важнее плотность огня, точность и темп стрельбы. Ну и еще диверсантам надо уметь заколоть часового.

Да он что, взревновал, что ли?

– Да, пожалуй, так и есть, – поспешил согласиться я, – фехтование – это развлечение для мирного времени.

– А что за основные позиции? – снова оживился Авдеев.

– В классическом фехтовании существует шесть основных стоек: две нижние, две средние и две высокие. По две, потому что клинок можно держать как справа от себя, так и слева.

– А, понятно. То же, что и в фехтовании штыком, только там их всего четыре. А ведь можно еще держать оружие не справа или слева, а посередине.

– Нет, нельзя ни в коем случае. Ведь тогда фехтовальщик не будет знать, с какой стороны ему отбивать клинок противника. Еще есть свои нюансы в случае боя парным оружием, но это не для новичков. А самое интересное, когда противник левша, только мне такие редко встречались.

– Да, а Наташа умеет неплохо стрелять и левой рукой. Наверно, она ею и фехтовать смогла бы, – проговорил Павел, но, заметив вспыхнувший у меня в глазах интерес, тут же постарался его погасить: – Впрочем, нет, не смогла бы. Насколько я понимаю, тут потребуются месяцы тренировки.

Тут неожиданно Авдеев вспомнил волнующий его важный вопрос и осторожно спросил меня:

– Товарищ командир, вот у нас в роте очень многих награждали. Как вы полагаете, мне медаль положена, я ведь тоже участвовал в боевых действиях?

– А ведь вы правы, если вас до сих пор не наградили, то это непорядок. Сейчас же позвоню Соловьеву.

С особистом дивизии меня соединили быстро, и он объяснил, что Авдеева уже ждут орден Красного Знамени, медаль «За отвагу» и приказ о представлении очередного звания. Если бы мой ординарец не пропадал неизвестно где, то давно бы все это уже получил.

Мы решили, что как только Ландышева сменит его на посту, он тут же поедет к Соловьеву. А пока, закончив с чисткой оружия, Авдеев решил привести себя в порядок. Меня же уже давно терпеливо дожидался ротный писарь Макаров с огромной кипой бумаг, и навалившиеся дела сразу заставили забыть и о Ландышевой, и об ординарце, где-то отдыхавшем так долго.

Но вот Авдеев, закончивший прихорашиваться, предстал передо мной и заявил, что готов ехать. Результат меня просто поразил, таким нарядным я его еще ни разу не видел. Каждая складочка одежды была отглажена, волосы тщательно причесаны. Как завершающий жест, Авдеев достал флакончик одеколона, который я никогда у него прежде не видел, и надушился. В общем, в таком виде можно ехать не то что в дивизию, но и в Кремль. Общее впечатление портила только оставшаяся невыбритой полоска щетины над верхней губой. На мой взгляд, это его нисколько не украшало, о чем я тут же и высказался.

– Да мне это тоже не очень по душе, – пожал плечами ординарец, рассеянно взлохмачивая волосы на макушке, которые он перед этим тщательно зачесывал. – Но Ландышевой нравятся усы, вот я и решил их отпустить.

Ах, вот в чем дело. Ну, все, пора мне с ней поговорить. До этого сержант зарекомендовала себя как девушка здравомыслящая и порядочная. Иногда даже слишком порядочная. То, что она не давала мне поболтать с хорошенькими медсестрами, мотивируя это соблюдением режима секретности, я ей прощать не собирался.

Ждать Авдееву долго не пришлось, у крыльца уже стояла полуторка, привезшая его сменщицу. Но вместе с ней прибыл не полковой особист Танин, а незнакомый пухленький энкавэдэшник, которого я раньше не видел. Он представился как лейтенант НКВД Кругликов. Как только Авдеев помчался искать ротного ездового, чтобы уехать в дивизию, я попросил Ландышеву на пару слов.

– Да ничего я такого не говорила, – изумилась сержант. – Просто он замучил меня расспросами о том, что я предпочитаю и что мне больше нравится. Ну я и поддакнула ему, чтобы он отстал. Дескать, да, усы мужчину украшают.

Ну вот, теперь все становится на свои места. Ландышева уже вдоволь насмотрелась на военных, и мой ординарец ее ничем не привлекал. А вот Авдеев, наоборот, совсем потерял голову. Это не удивительно, ведь в лице Наташи он встретил свой идеал.

* * *

Процедура передачи моих «ценных» предметов надолго не затянулась, хотя кроме блокнота перестраховщики из органов взяли на хранение все мои вещи, включая оружие. Какую особую ценность они могли представлять, непонятно, но порядок есть порядок. Желая поскорее закончить с формальностями, я быстро кивал, подтверждая идентичность предметов, а Ландышева расписывалась в ведомости напротив каждой позиции. Наконец, привезенный особистом баул опустел, и я было вздохнул с облегчением, но тут всплыла новая проблема.

– А где «кольчуга полуторная, из блестящего металла, одна штука», – грозным голосом вопросила сержант госбезопасности.

– Здесь, – довольно похлопал себя по животу Кругликов. – Лично берег ее, а то мало ли, опять немецкий прорыв будет.

Ага, как же. Он ее берег, а не наоборот. Вот это лейтенант сделал напрасно. Никогда, ни при каких обстоятельствах я не позволял надевать свои доспехи тем, кто не умеет с ними обращаться. А если этот Кругликов вспотеет, и его едкий пот пропитает кольчугу? Она хоть и сделана из никелированной проволоки, но заржаветь может запросто. Я тотчас же начал мысленно перебирать угрозы, которые сейчас обрушу на голову незадачливого лейтенанта. Сослать в Сибирь? Разжаловать и отправить на фронт? Пригрозить, что заставлю его разобрать кольчугу, протереть каждое колечко и собрать обратно? Однако мои кровожадные планы уступили место голосу разума, и мне стало ясно, как лучше всего отомстить.

Я миролюбиво улыбнулся Кругликову и совершенно ровным голосом заявил, что никаких претензий не имею:

– Снимайте ее и сдайте сержанту госбезопасности, а мне надо работать. Всего хорошего.

Крайне довольный своей местью, я удалился в комнату, где размещался мой штаб, и начал перебирать бумаги, довольно улыбаясь. Писарь смотрел на меня с недоумением, не понимая, почему командир так странно хихикает. Наконец, я сжалился над ним и пояснил:

– А вы пройдите в зал, как будто между делом, и посмотрите.

* * *

Когда Макаров вернулся, работа окончательно застопорилась. Теперь мы оба посмеивались, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться во весь голос. Бойцу было смешно от того, что он увидел, ну а я, даже не глядя, хорошо представлял себе, как сейчас мучается Кругликов. Надеть кольчугу, даже меньшего размера, очень легко. То, что пузо у энкавэдэшника было сантиметров на тридцать больше моего, значения не имело. А вот снять ее, не зная, как это правильно делается, очень трудно. Ну а если она еще мала, то процесс превратится в самое настоящее мучение.

Примерно через полчаса после начала экзекуций, наконец, вошла Ландышева и спросила, можно ли помочь страдальцу. Мы в это время сидели с надутыми щеками, изо всех сил удерживая рвущийся наружу смех и держа для вида какой-то приказ.

Наталья же выглядела более чем серьезной, но, посмотрев, что мы держим в руках, она язвительно захихикала:

– Учите писаря читать вверх ногами, товарищ командир? Полезный навык.

Действительно, бумажки, которые я и Макаров второпях схватили, как только она вошла, мы держали вверх ногами. Но вот напрасно сержантша ехидничает над своим начальством. И в качестве урока я приказал ей лично оказать товарищу Кругликову содействие.

Между тем писарь решил, что было бы нечестно лишать сослуживцев такого зрелища, и отправил посыльного за Стрелиным, под предлогом того, что в списке его взвода нашлась какая-то неточность. Старший сержант тоже быстро сообразил, что развлечениями надо делиться, тем более что у красноармейцев их так мало бывает, и ко мне скоро повалил поток посетителей. В принципе, хотя их еще не вызывали, но они имели полное право зайти к командиру, тем более после его долгого отсутствия. И лишь когда все взводные и отделенные командиры полюбовались на несчастного энкавэдэшника, я решил наконец-то сжалиться над ним.

* * *

Зрелище, представшее мне, оказалось еще сногсшибательнее, чем я мог предполагать. Кругликов стоял на коленях, задрав руки вверх, а возвышавшаяся над ним Ландышева изо всех сил тянула кольчугу за ворот. Рядом за столом расположились Свиридов и Коробов, которые с каменными лицами, достойными индейских вождей, рассматривали большую карту местности. Сидели они, естественно, спиной к стене, так что могли хорошо видеть происходящее.

Я постарался изобразить крайнее изумление и сделал подчиненной выговор за то, что она так долго возится:

– Ай-яй-яй, товарищ Кругликов, что же это Ландышева так над вами издевается. Почему она не объяснила, что снимать кольчугу надо стоя, низко нагнувшись.

Применив правильную методику, мы совместными усилиями быстро справились с задачей и с извинениями отправили измученного энкавэдэшника обратно. При этом Наташа глазами метала в меня молнии, но говорить ничего не осмеливалась.

«Вот же Авдеев выбрал себе даму сердца, – подумал я раздраженно. – Намучается он с ней».

Но долго размышлять над чужими амурными проблемами мне не дали, так как предстояло принимать дела и знакомиться с текущей обстановкой. Списки имущества и личного состава, отчеты о проведении учений, различные инструкции и приказы, которым начальство нас просто заваливает. Присев за стол, я несколько часов не поднимал головы, пока меня не потревожил вернувшийся ординарец.

– Беда, товарищ Соколов, – произнес он, ввалившись в комнату, и тяжело прислонившись к косяку двери.

Я сразу же подскочил к полевому телефону, стоявшему на столе, и быстро спросил:

– Где немцы прорвались? Какими силами?

– Да нет немцев, я говорю про Ландышеву.

– А с ней-то что случилось?

– Представляете, товарищ командир, она старше меня, – убитым голосом произнес Авдеев и, понизив голос до трагического шепота, добавил: – Причем намного, почти на год.

– Вот черт, – я в сердцах швырнул телефонную трубку, которую до сих пор держал в руке. – Не надо со мной так шутить, я после вчерашнего немецкого прорыва стал очень нервным.

– Да какие шутки. Я был у особиста дивизии, – тут Авдеев запнулся и взглянул на ротного писаря так, что тот пулей вылетел из дома, не спросив у меня разрешения. – Ну так вот. Он вручил награды, очень меня хвалил, поздравил с очередным званием, и я осмелился спросить его про Наташу. Соловьев решил, что раз мне с ней вместе работать по охране такого важного объекта, то я должен все про нее знать. Вот таким образом я и узнал об этом.

Ну просто детский сад! С моей точки зрения, проблема не стоила выеденного яйца. Ну и что такого, если его пассии уже исполнилось двадцать три. У меня множество знакомых женились на девушках старше себя. В одной паре разница вообще составили двенадцать лет, однако жениха это не остановило.

Все эти соображения, только с добавлением эмоционально окрашенных идиом, характеризующих моего ординарца, я и высказал Авдееву. Наконец, поддавшись уговорам старшего товарища, он согласился с логическими доводами.

– Ну ладно, черт с ним, с возрастом.

– Вот, другое дело, – обрадовался я. – Главное, что у вас звание выше, чем у нее. Устроите вечером праздник, наденете орден. Ну а я буду рассказывать ей про ваши подвиги.

* * *

Праздник у Авдеева не очень-то получился. Правда, стол он накрыл отменный. Сразу нашлись и колбаса, и фрукты, и даже конфеты. Вместо спирта или водки на стол выставили вино, так как предлагать что-нибудь покрепче поборнице здорового образа жизни мы не решились.

Однако на протяжении всего застолья молодежь молчала. Ландышева, как работница органов, не имела права рассказать нам детали своей биографии и, в свою очередь, не могла задавать вопросы нам. Авдеев же сидел с каменным лицом и в течение часа не проронил ни звука.

Наконец, мне надоело отдуваться за других. Не хочет сладкая парочка беседовать в тесном кругу, ну и ладно. Выглянув в соседнюю комнату, я нарочито громко крикнул связисту:

– Ну где там весь командный состав, уже устал их ждать. Пусть все бросают и приходят орден обмывать.

Звать два раза никого не пришлось. Через минуту политрук роты и все командиры взводов уже сидели за столом и толкали здравицы за лучшего снайпера фронта. Веселей от этого виновник торжества не стал, но, по крайней мере, мне больше не приходилось чесать языком.

Перед отбоем, когда все уже разошлись спать, я решил поговорить с ординарцем начистоту:

– Послушайте, Авдеев, раз вы влюбились, то найдите в себе мужество и признайтесь ей во всем. Откажет, ну и ладно. По крайней мере, будет какая-то определенность.

– Не могу я, товарищ командир. Хоть приказывайте, но не могу.

– Ну хорошо. Меня вроде как назначили личным порученцем Меркулова, не так ли? Так вот, если вы с ней не поговорите, то я выпишу справку о том, что вы с Ландышевой являетесь законными супругами. – Я вовсе не был уверен в наличии у меня таких полномочий, но, судя по реакции Авдеева, они у меня действительно были. Хотя, возможно, у него, как и у всех влюбленных, просто отключилось логическое мышление. Знаю, сам бывал в таком состоянии.

– Нет, прошу вас, не надо. Но говорить с ней о любви я боюсь.

– В чем дело? – не мог понять я, – Вы же под огнем никогда не боялись и хладнокровно отстреливали вражеских пулеметчиков и офицеров. Что страшнее – немецкие танки или Ландышева?

– Конечно она! То есть нет. Она совсем не страшная, а даже наоборот, но я боюсь.

Так мы и не продвинулись с ним в этом вопросе. Уже засыпая, я вспомнил, что из-за всей этой канители так и не узнал, что делал Авдеев, пока я лежал в госпитале.

* * *

Проснувшись до рассвета, я заставил себя опять сесть за стол разбирать накопившиеся документы. Закончив наконец-то тягомотину с самыми неотложными бумагами, я полюбопытствовал у Свиридова с Коробовым, что они чертят на карте.

– Готовимся к учебному походу, – ответил мой зам. – Сегодня нам предстоит пройти на лыжах два десятка километров.

– Восемнадцать, – поправил политрук. – Вы, товарищ командир, не беспокойтесь, мы все организовали, да и лыжный марш у нас уже не первый. Я опытный охотник и знаю все про выживание в лесу. Да и Свиридов родом с Урала – практически сибиряк. Вы, если хотите, можете остаться и разбираться с канцелярщиной. Сразу после госпиталя длительные марши вам, наверно, противопоказаны.

– Ничего, – обиженно пробурчал я в ответ, – дойду.

– Тогда пусть ваш ординарец получит у старшины лыжные комплекты для себя и для вас. Выход через сорок минут.

* * *

В назначенное время мы с ординарцем, облаченные в зимнее обмундирование, стояли, пристроившись к хвосту колонны. Здесь я мог наблюдать за бойцами, а они, в свою очередь, не заметят, что их командир не очень-то умело обращается с лыжами. На лыжах я последний раз ходил в детстве, то есть больше двадцати лет назад, и хотя основные навыки у меня остались, но требовалось еще как следует потренироваться.

Как оказалось, маршрут был тщательно продуман. Сначала он пролегал по ровному полю и даже захватывал накатанный проселок. Легкий участок должен помочь неопытным лыжникам приспособиться и войти в ритм. И только потом отряд перешел на снежную целину.

Организовано все было, как положено. Далеко по сторонам мелькали походные охранения, составленные из самых опытных солдат, прикрывающих нас от немецких диверсантов. Хотя вряд ли они тут водятся, но порядок есть порядок.

На открытых участках мне хорошо была видна вся колонна. Чтобы она сильно не растягивалась, мы двигались по двум параллельным лыжням. Передовые бойцы, торящие путь, быстро выбивались из сил, хотя для этой работы назначили самых крепких и выносливых. Поэтому через каждые километр-полтора их заменяли. Заметив, что мой ординарец дышит спокойно, будто гуляет по бульвару, политрук махнул ему палкой и крикнул:

– Авдеев, вперед, на лыжню.

Через пятнадцать минут взмокший и тяжело дышащий гэбэшник вернулся ко мне, и теперь уже я замедлял шаг, чтобы он не отставал от меня. Впрочем, к Авдееву быстро пришло второе дыхание, и он опять легко заскользил широкими шагами. Видно было, что нагрузка для него небольшая, и поход доставляет моему ординарцу удовольствие. Я о себе того же сказать не мог. Хорошо еще, что все лето не забывал ежедневно пробегать по три километра, так что совсем растренированным меня назвать нельзя. Еще у меня имелось большое преимущество перед другими красноармейцами – это длинные ноги, дающие огромную фору на больших дистанциях.

Но постепенно я начинал уставать, да и автомат все время мешал, как бы я его ни вешал. Ну почему конструкторы не додумаются прицепить к оружию два ремня, как на колчанах. Один ремень перекидывается через плечо, а другой прицепляется к поясу. Стрелять тогда, конечно, не получится, но в походе самое то, что нужно.

Вскоре путь стал проходить через густые заросли. Говоря языком двадцать первого века, мы перешли на третий, самый сложный уровень. Уворачиваясь от веток и глядя под ноги, чтобы не налететь на корень, я начал проклинать этот тяжелый марш. И тут вспомнилось, как в фильме «В зоне особого внимания» разведгруппа десантников также бежит по лесу, и кто-то из них напевает песенку Винни-Пуха. Уцепившись за эту идею, я решил, что хуже все равно не станет, а так можно будет отвлечься от трудностей пути. Все так и вышло. Вот только вместо безобидной песенки я машинально начал напевать пародию, написанную остроумными кавээнщиками из команды РУДН. В ней они показали, что получилось бы, если бы саунд-трек к мультфильму писала группа «Ария».

 
Медведь – с поросенком – за медом – идут,
О жизни – и смерти – беседу – ведут.
Раскатами – грома – по лесу – летит
Тяжелая – поступь – свинячьих – копыт.
 

Ритм как раз был подходящий для бега, на каждом выдохе я произносил одно слово. Заинтересовавшись моим вокалом, Авдеев переместился поближе, с интересом прислушиваясь.

 
Коварные речи, а в лапах ружье,
Вселенское зло забирает свое.
С рассветом мишутка отправится в бой,
За мед он заплатит бессмертной душой.
Шары над медведем – два дивных крыла,
Но смерть улыбнулась ему из дупла.
И понял герой, что попал на крючок,
И голос с небес прокричал: Стреляй, Пятачок!
 

Узнать о том, попал ли Пятачок в цель, Авдееву не пришлось. Сновавший вдоль колонны Михеев услышал неправильные стихи и, пользуясь своим правом заместителя политрука, тут же сделал мне замечание:

– Так, что это тут у нас? Декадентствующая поэзия упаднической эмигрантской культуры? Если бы товарищ Коробов это услышал, ему бы точно не понравилось.

Мудреные слова, которые мы не ожидали услышать от простого сельского парня, просто ошеломили нас. Усилило комический эффект то, что замполитрука при этом еще неодобрительно покачивал головой. Это движение, совершаемое синхронно с ритмичными взмахами рук, переставляющими лыжные палки, окончательно нас добило, и мы с ординарцем повалились в снег, давясь от хохота. Хорошо еще, что мы шли замыкающими, а то бы устроили куча-малу.

Замполитрука, недовольный нашей несерьезной реакцией, решил продолжить свою нотацию:

– Вам, товарищ Соколов, следует поменьше афишировать свое не совсем безупречное происхождение, а вы, товарищ Авдеев, приставлены к командиру, чтобы отучить его от вредных заграничных привычек.

– В смысле от трезвости? – буквально всхлипывая от хохота, поинтересовался я. – Какие у меня еще были вредные привычки?

– Не шутите так. Хорошо еще, что вы не из дворян, а из белоказаков.