Кого выбирает жизнь?

45

– Ну, что, Александр Федорович? В здоровом теле – здоровый дух? – зацепил меня Виктор, когда встретил утром, незаметно вернувшегося в непроснувшуюся палату.

Мне давно не спалось в преддверии обещанной на сегодня выписки, и я накручивал круги, тренируясь по коридорам и этажам больницы и гася усиливающееся волнение.

– На самом деле – одно из двух! Либо здоровье, либо дух! – парировал я, выпрямив на постели дрожавшие от усталости ноги.

– Даже не знаю, почему наши ребята так разоспались после вчерашних твоих страшилок? – подвёл итоги Виктор. – Лично я ночь метался как в бреду, толком и не спал, словно в детстве после каких-то вурдалаков. Всё думал, неужели у нас нет шансов?

– Виктор, вы очень впечатлительны, потому наш разговор лучше бы на том и закончить! Неужели вас больше ничего не заботит?

– Да, сколько угодно заботит, но о том, что заботит, я смогу с кем угодно в любое время поговорить, а об этом, если ты уйдёшь, – вряд ли! Признаюсь, никогда еще не было настолько интересно! – сознался Виктор, то ли с иронией, то ли всерьез. – Но и страшно, словно восторженной девчонке!

Я решил не отвечать на его подходцы, тем более что и остальные больные начали понемногу шевелиться и просыпаться.

Вошла медсестра, бесцеремонно стуча каменными подошвами, и молча раздала желающим термометры, но мне с предупреждением – «Вам обязательно!».

«Всё! – подумал я с радостью, которая горячим теплом разлилась в груди. – Последний разок кашу здесь вкушу, дождусь выписку от старшей сестры, потом внучка забежит – и больше вы меня не увидите! Вторая серия моей жизни, нашей с тобой жизни, Людок, начнётся! И как же мы с тобой станем ею дорожить, сумев перешагнуть через такое! Обязательно станем дорожить, больше чем раньше! Впрочем, знаю по опыту, нельзя зарекаться, ведь не зря опытные люди утверждают, будто дважды в одну реку не войти, а вот дважды наступить на грабли можно запросто! Вот нам бы не расслабиться, не забыть того, что выстрадано, что пережито, не наступить бы опять на невыносимые наши грабли, от которых едва избавились, да и то, не полностью! Может, и не окончательно!»

– Слушай, Федорович! – опять прицепился Виктор. – Ты мне вправь мозги по поводу капитализма! Совсем запутали меня всякой трескотнёй! Понять бы, куда мы вляпались, и есть ли впереди просвет?

– Если на такие вопросы отвечать, то мне полгода выписки не видать! Давай-ка уже прощаться!

– Да ты, Федорович, мне по-простому! В двух словах, пока на завтрак не позвали!

– Ну, конечно! По-простому, да покороче! Так труднее всего! Ладно, всё равно я вещички уже собрал. Но с условием, что больше вопросов не будет!

– Зуб даю! – дурашливо пообещал Виктор.

– Уж больно сложная тема! Гениальный Маркс в два огромных тома едва уложился, а мне… до завтрака предлагаешь! Ладно, начнем от печки. Главная суть капитализма в том, что он опирается на алчность человеческую. А она бездонна, бесконечна и является антиподом совести! За дополнительную копейку многие людишки, даже родственники, готовы нас всех продать или уничтожить! Как им закажут! Вот и понимай, есть ли просвет!

– Но ведь на Западе столько благотворителей… Выходит, и совесть там встречается?

– Дело не в совести! Просто там благотворителям государство делает существенные налоговые скидки. Стало быть, от своей щедрости они ничего не теряют, а еще и богатеют! А у нас таких благотворителей нет лишь потому, что местное государственное племя, называющее себя элитой, в порыве алчности о народе совсем забыло! К слову, капитализм в переводе на русский означает не что иное, как стадо баранов.

– Ну, да? – не поверил Виктор.

– Не удивляйтесь! Как мне помнится, это слово появилось ещё в Древней Греции. У них там богатство измерялось численностью этих самых баранов в стаде владельца. А само слово баран звучало как-то близко к «кэпитэл», точно не помню. Вот и получилось, что богатство есть или бараны, или капитал. Правда, при нынешнем капитализме подразумеваются другие бараны, это мы с вами, но судьба у баранов всё та же! Вот такие дела!

– Это точно! – согласился Виктор.

– Между прочим, капитализм, как и всё в нашем мире, неплохо приспосабливается к любым новым условиям! И сегодня он не такой как двести лет назад, но сущность его по-прежнему звериная, хотя и манипулирует он словами, чтобы замаскировать ее. Например, после великого экономического кризиса, который едва не добил США в тридцатые годы двадцатого века, термин «капитализм» у них был строго запрещен, поскольку всех раздражал! Раздражало, конечно, не слово, а существо капитализма, но ополчились на слово, и заменили его термином «рыночная экономика», а суть капитализма после этого изменилась только в худшую сторону! Вообще, мало кто у нас знает, что в самих США, которые всему миру навязывают пресловутую свободу, действует огромное количество строжайших, часто абсурдных, запретов, и за одно неосторожное слово, тот же, капитализм, можно запросто попасть в тюрьму. Недаром у них абсолютное первенство по числу заключенных! Но истина ведь всегда пробивается, и люди обязательно появляются, не боящиеся о ней заявлять. Один из них, коренной американец и весьма влиятельный когда-то чиновник ЦРУ, но с обостренной совестью, однажды издал в США свою «Исповедь экономического убийцы», доказательно поведав о том, в чём участвовал лично, и какая это отвратительная кухня. Вся исповедь демонстрирует, что экономика США, это экономика безжалостных убийц, поскольку держится она на самых настоящих убийцах независимых стран, и на миллионах ничего не подозревающих граждан. Этих людей не расстреливают, как раньше в войнах, их душат другими способами, «мирными», массовыми и ещё более действенными. Душат не для того, чтобы душить! Душат, чтобы извлечь максимальную прибыль, а жертвы появляются как некий побочный продукт получения прибыли. Капитализм! Впервые в истории создана гигантская хищная единая корпорация, но создана она без какого-либо участия армии и якобы достаточно честно, без видимого насилия.

– Так на чём же она держится?

– Интересно? – подзадорил я. – В этом-то и весь вопрос! Вместо снарядов и бомб в ход пошли пресловутые кредиты и инвестиции, которые быстро душили назначенные страны, обладавшие большими природными ресурсами. Через некоторое время эти страны оказывались загнувшимися жертвами, а корпорации становились полновластными собственниками всех их ресурсов! Знакомая для РФ картина, не так ли? И она не могла осуществиться без участия множества предателей из кремля.

Фамилия же того американского диссидента, рискнувшего поведать миру всю эту жуткую схему перекраивания мира – Перкинс! Обязательно почитайте его книгу. Примечательно, что после громкого успеха, когда автора спрашивали, как он решился такое опубликовать про всемогущие корпорации, он признался, что «устал бояться, хотя не устали бояться полста издательств, к которым он обращался, чтобы напечатать свою книгу. И всё же нашлось из них одно, захудалое, на грани разорения. Потому оно и рискнуло, и оказалось в большом выигрыше! Если же теперь меня и уничтожат всесильные корпорации, всю грязь которых я показал миру, выплеснув ее наружу, то моя книга от этого станет еще популярнее, ибо я превращусь в мученика!»

Видите, каким образом пробивается на свет истина в США? Часто это происходить не потому, что кто-то ее несет на пользу людям, а потому что это кому-то выгодно лично! Люди, к великому сожалению, всегда останутся людьми! В самом плохом смысле этого слова! Они завистливы, жадны, тщеславны. Они спасаются в одиночку. С такими качествами они всегда будут хорошо вписываться в подлую суть капитализма! И подавляющее большинство из них обязательно сыграет роль обычных баранов! Другие же, наиболее подлые, станут их убийцами! Такая вот милая перспектива у человечества!

– Да, не об этом я спрашиваю! Что ни говори, а экономически они нас победили. Но почему победили, если у нас был такой передовой и гуманный социализм? Может, не всё было так уж хорошо? – не сдержался Виктор.

– Причин того, что мы рухнули, очень много! И хотя экономике Союза было далеко до идеала, но придушили нас более других три главные причины. Мне так кажется. Первая – необходимость иметь большую и отлично оснащенную армию. На нее шли такие огромные деньги, что и представить трудно! Причем, значительно большие, нежели требовалось для нашей защиты. ВПК их успешно у нас выманивал под свои корыстные интересы! Вторая – низкая производительность нашего с вами труда. Где справлялся один американец, наши трое возились! Кстати, третья причина связана с этими же тремя работниками, которые трудились через пень колоду! Им же всем зарплату приходилось платить, садики, школы, больничные обеспечивать – все это в СССР было без обмана, не так, как сейчас! Потому денег стране всегда не хватало, а иностранцы нам помогали редко и, конечно, себе не в убыток! Но если ты вдруг посчитаешь, что именно капитализм идеален, то зайди теперь в любой магазин. Возьмём, например, утюги. Их на полках сколько типов обнаружишь? Пять, десять, двадцать? Будто это одноразовый продукт ежедневного потребления! Их разве столько требуется? Это и свидетельствует о нерациональности производства. Зачем столько видов, типов, фирм этих утюгов, если ясно каждому, что большую часть из них никогда не раскупят? Труд вложен, а он никому не нужен! И никакие скидки не спасут! Конкуренция! Конечно, но не по-хозяйски это! Расточительство! Глупость и неорганизованность! То есть, капитализм! Вот ещё тебе пример…

– А еще, профессор, нашей экономике всегда вредит холодный климат. Слышал я, будто на борьбу с ним уходит треть наших сил и средств! Это же, как палка в колёса! Не то, что у Запада!

– Завт-рак! Все на завт-рак! Завт-рак! – по коридору пронесся знакомый призыв.

Я остановился на полуслове, поднял обе руки вверх и напомнил собеседнику, что договор дороже денег!

46

Какое всё-таки мучение в моём полуживом состоянии самостоятельно передвигаться на большие расстояния! Крохотными шажками, один за другим, один за другим переставлять обессиленные ноги, часто отдыхая. И удивляет, что за пару последних дней, мне казалось, я уже нарастил прежний объем мышц, вот только задыхаюсь от нагрузки и быстро устаю. Стало быть, глядя объективно, далеко мне до нормы, что о себе я бы не мнил!

Так или иначе, но с помощью любимой и неунывающей внучки, которая совсем не формально поддерживала меня под руку, я добрался до последней двери этого бесконечно опостылевшего мне учреждения, всей душой стремясь на свободу, как конь, издали почуявший запах родного дома.

И вдруг разволновался от неосмысленных пока, но стремительно наваливающихся на душу ожиданий, оказавшись перед этой огромной старинной деревянной дверью. Я испытал теперь такое, как давным-давно, когда летел, не чувствуя под собой ног, на первое свидание с тобой, еще не зная, как ко мне отнесется моя выстраданная мечтательными ночами любовь. И ничего более важного в моей жизни в тот миг и быть не могло. Как и сейчас.

Я чувствовал всем своим нутром, что происходит нечто бесконечно знаменательное, по сути своей, ведь это совершенно невероятное, но свершающееся со мной повторное вступление во внезапно приостановленную месяц назад жизнь! Я возобновляю ее полноправно, не опутанным реанимационными проводами и трубками инвалидом в больничной палате, а как все, как обычный нормальный человек, у которого есть почти бесконечные возможности передвигаться, чтобы жить по-человечески, жить достойно, не лежа, не напрягая медицинский персонал надоевшим им своим присутствием!

Значит, достигнута ещё одна настоящая победа! Победа, которую я завоевал, заслужил, вопреки начертанному ранее сценарию.

Вот только моя ли это победа, моя ли в ней заслуга? Или она, всего-то, некое разрешение свыше, без которого, чтобы я ни делал, как бы ни старался, здесь бы не оказался? А может, это заслуга тех людей, тех добросовестных и добропорядочных врачей и медсестер, еще как-то барахтающихся в безнадежно разрушенной системе здравоохранения, которые по-прежнему исполняют свой долг, которые как-то сумели отстоять и меня от претензий моей костлявой, упорно тянувшей меня туда?

Внучка, неловко управляясь с огромной дорожной сумкой, в которой заботливо принесла мою зимнюю одежду, плечом толкнула тяжелую дверь. Она распахнулась на всю ширь; яркий солнечный свет обдал меня чем-то забытым, жизнеутверждающим; морозный воздух защекотал в носу, да так, что слезы заволокли глаза…

«Боже мой, я всё-таки здесь! Я живой! – торжествовало моё существо. – И чтобы ни случилось дальше, но даже этот один-единственный миг, значительнейший для меня миг, подаривший волнующее ощущение существования, уже сам по себе стал мне наградой самого высокого достоинства! Ради него уже стоило всё выдержать!»

Внучка, видимо, разобралась в сути моих переживаний, что весьма странно для ее возраста, нисколько не торопила меня, следуя рядом и предельно сдерживая свой шаг.

«Что ж! Ещё один день пропал не зря! – усмехнулся я вертящемуся на языке каламбуру. – А теперь, когда удалось вырваться из плена моего злосчастного инсульта, случайно побежденного необоснованно прославляемой у нас медициной, надо смотреть вперед! Придется нашу с тобой жизнь, мой дорогой Людок, налаживать по-другому! И ценить ее совсем иначе! Она того стоит! Но справимся ли? Ведь люди остро чувствуют свою бренность и дают всяческие обещания лишь в такие редкие минуты, когда чудом вырываются из лап смерти, а отойдя от черты, всё забывают. Защитные особенности сознания!

Но мы справимся! И хорошо бы при этом не потерять себя, не перестать двигаться вперед и подниматься вверх, ступенька за ступенькой! Не превратиться бы в болезненных своих заботах в тупое человекообразное животное, бесцельно плывущее по течению день за днем, как придется; существующее бесполезным сорняком лишь потому, что родилось, и затем, чтобы существовать. Если жить вот так – без смысла, без идей, без трудностей и достижений, лишь для того, чтобы принимать лекарства, то, чур, меня! Лучше вообще не надо! Впрочем, этот вариант, как будто, и не наш! Мы и раньше, когда многого еще не знали, старались гореть! Значит, и теперь подавно будем жить! Будем!»

– Настенька, бабушка-то твоя нас встретит? – спросил я внучку, не понимая, от чего сильнее колотится сердце, от ходьбы или предчувствия встречи.

– Конечно! Но только дома! Соскучился? И она все эти дни только о тебе и говорит, волнуется очень, а ей после такого инфаркта никак нельзя! – пояснила внучка. – Дома ждет твоя любовь, дедуля!

– Ясно! Так и положено! А мы с тобой, внученька, до дома как добираться будем? Я ведь теперь как шагающий экскаватор! Сто семьдесят пять метром в час!

– Не волнуйся, дедуль! Ты и в таком виде вполне молодец!

– Ну, да! Болтушка ты у меня! Как добираться-то будем?

– За территорию больницы выйдем, а там я позвоню. Такси и приедет!

Осуществить свой план нам не пришлось.

За больничным шлагбаумом нас с откровенной радостью встретил Борис Иннокентьевич. Он был с оживленной стайкой студентов, большей частью, девчат.

Боясь дотронуться до меня, дабы ненароком не завалить, встречающие радушно поздравили меня с выпиской, а студентки даже успели кое-что сообщить об университете.

Я едва сдерживал слёзы от того давяще волнующего чувства, которое навалилось на меня за дверью больницы, словно за нею новый мир. Ведь так и было! Новый мир!

Но следовало крепиться, не выказывая своей слабости даже друзьям: «Разве кто-то, пусть даже самый посвященный во все подробности моей истории, сможет понять, что переживает человек, настойчиво карабкающийся с того света без малого месяц и, наконец, получивший счастье удостовериться в том, что он всё-таки спасся?

Люди, большей частью, замечают лишь то, что является следствием чего-то, а не причиной. Замечают то, что всплывает на поверхность, а не вовсю бурлит внутри!»

– Ну, всё, товарищи студенты! Встретили своего профессора, поприветствовали и разбегайтесь по домам, а мы довезем Александра Федоровича с его внучкой до дома! – бодро и приказным тоном сориентировал студентов Борис Иннокентьевич, а затем, обращаясь уже ко мне, пригласил. – Прошу, Александр Федорович! Вон там, стоит наша машина! Как видите, отечественная, из Ульяновска! И с соответствующим именем – «Патриот»! Прошу вас обоих – устраивайтесь, а нашим ребяткам и в трамвайчике вполне допустимо…

Неужели после стольких страданий на пределе человеческих возможностей, после столь трудной победы, наша с тобой жизнь, моя дорогая жена, окажется всего-то продолжением жизни предыдущей? И всё покатится до обидного, как прежде, совсем как раньше!

Разве теперь такое возможно? С нашим-то новым опытом! После того, как обоим пришлось оказаться на самом краю! После того, как мир безразлично вытолкнул нас из себя, практически не заметив нашего исчезновения. Даже не среагировал на него! Значит, не заметит и возвращения… Кто мы ему?

Но неужели это всё-таки возможно с новым, более глубоким, пониманием нами сущности жизни и ее ценности? Насколько же жизнь хрупка, беззащитна и коротка! Её невозможно повторить, невозможно исправить, пережив заново упущенное время. Но люди в повседневной суете этого не сознают! Они борются за нее, но происходит всё интуитивно, неосознанно, лишь потому, что так велела природа. Люди редко понимают истинную ценность доставшегося им даром столь фантастического подарка, каким является жизнь! Разве, когда жареный петух клюнет…

Так неужели и мы с тобой станем жить так, будто ничего с нами не происходило? Будто не побывали в холодной тьме небытия, из которого нам посчастливилось вырваться самым неправдоподобным образом! Да еще, к счастью, вырваться обоим! А ведь настоящая трагедия уже стучалась в нашу с тобой судьбу.

Боже мой! Должно же хоть что-то, реагируя на наше торжественное возвращение в жизнь, зримо перевернуться, очиститься, проясниться?

Конечно, должно! Обязательно должно! Вот только я ничего не заметил, если не считать собственного волнения и разыгравшейся сентиментальности.

Конечно, всё для нас должно стать другим! Новым! Более насыщенным! Более важным! Более счастливым! Более ценимым!

Но только для нас! А для окружающих с нашим возвращением в их стабильные жизни, мало что изменится. Как бы ни радовались они за нас! У них всё будет по-старому. Ведь это их жизни, а мы в них лишь действующие лица. Пусть даже родные, пусть дорогие, но мы – лишь участники событий.

В общем, если совсем уж честно, то мало в этой жизни изменится и для нас! Ведь в ней останется тот же город, тот же родной дом. И в нём всё будет на прежних местах! Те же близкие люди, та же работа, обязанности, друзья. Да и страна пока существует в прежнем виде. Именно это, а не мои и твои, жена, злоключения определят последующую нашу жизнь. Как говорится, наше бытие определяет и наше сознание! А сознание в совокупности с множеством обстоятельств и случайностей определяет всю нашу жизнь!

Вот и вся философия! И у каждого она, как и сама жизнь, всегда своя, всегда особенная!

*

2018 год, март.

Обложка создана автором самостоятельно с помощью бесплатной заготовки www.canwa.com.