Танго смерти по-киевски

***

– Не говори ничего…

– Да я и не собираюсь… – сказал Юрец

Мы сидели в машине, оставленной нами на Ретире – к которой мы и вернулись. Стемнело…

– Знаешь, я знал Салоида… – сказал я. – Не так хорошо, но знал. Пару месяцев работал под его руководством. Это… я не скажу, что это монстр. Что это какой-то, до мозга костей испорченный человек. В сущности – он отличается от нас только тем, что мы уехали, а он остался. Но почему, когда стоит выбор между добром и злом – наше поколение в девяти случаях из десяти выбирает зло? Почему?!

– А мы то сами чем занимаемся?

…

– Мы ведь тоже нарушаем закон, верно? Я знал одного священника, так он мне сказал – не бывает больших и малых грехов, бывает грех и все. Вот мы и есть все… грешные

– Есть же какой-то… предел.

– Не… – Юрец закурил и приоткрыл дверь, чтобы сбрасывать пепел (стекла не опускались, бронированные) – нету. Это мы себя так успокаиваем, что есть какой-то предел и мы здесь, а они – там. Что мы лучше кого-то другого. А это не так. Мы все – порченые.

…

– Нас учили, что человек человеку брат, верно? А мы – слушали это, потом клали на это, воровали понемногу… кто бензин со служебной машины сольет, кто кусман мяса через забор мясокомбината перекинет… было ведь?

…

– Сначала за это наказывали. Потом перестали, потому что наказывать пришлось бы всю страну. А потом – объявили, что это все норм. Что кто успел тот и съел. Просто вышло так, что одни работают, скажем, в торговле, и им до халявы рукой подать, а другие… в больнице… или в милиции… или в армии служат. И что, одни халяву имеют – а другие на одну зарплату обламываться должны? Не… Ну, вот и понеслась душа в рай. И чего сейчас ручки то заламывать, и делать вид, как мы возмущены. Мы и сами такие же. Просто занимаемся этим в другом месте. Вот и вся разница между нами и ими…

Я вдруг вспомнил одну вещь. Я сидел в русскоязычном интернете – просто чтобы не забывать язык и поддерживать хоть какую-то связь с Родиной. И мне там, в блоге попалась статейка, в которой автор с таким неподдельным возмущением (дело перед выборами было) говорит о том, что он так не договаривался, на врачей-рвачей, на учителей, которые ничему не учат, на разбитые дороги, и сейчас он требует – верните мне все взад, и советскую медицину и советское образование… понятно, в общем, да? И мне подумалось, а кто ты такой, перхоть, чтобы с тобой кто-то о чем-то договаривался…

Да. Все верно. Мы урываем кусок – и они урывают кусок. И прежде чем искренне возмущаться, не мешало бы нам вспомнить и про свои грехи. Про свои куски, которые мы урвали… мы ведь их урывали, верно? Калым это называется. Жене на сапоги… на очередную выплату по ипотеке… да и просто… на что-то, помимо убогого потребительского набора, который нам положен. Ну, вот – и они урывают. Только мы – жене на сапоги или детей в школу собрать – а они на шубохранилище или на квартирку в Канаде. А суть одна. Потребности просто разные. Придут, те кто искренне возмущается сейчас коррупцией до власти – и у них потребности тут же поменяются. Закон жанра.

– Как думаешь, дядя Миша не протабанит?

– Не. Справки, по крайней мере, наведет.

– Надеюсь.

– Ладно… – Юрец выбросил окурок на асфальт, закрыл дверь. – Поехали, что ли.

Информация к размышлению

Насколько ничтожными были все эти заботы, как безоблачно было время! Им досталось лучшее, поколению моих родителей, дедушек и бабушек, оно прожило тихо, прямо и ясно свою жизнь от начала до конца. И все же я не знаю, завидую ли я им, ибо жизнь тускло тлела словно бы в стороне от всех подлинных огорчений, невзгод и ударов судьбы, от всех кризисов и проблем, которые заставляют сжиматься наши сердца, но в то же время так величественно возвышают! Окутанные уютом, богатством и комфортом, они почти не имели понятия о том, какой нерутинной, полной драматизма может быть жизнь, о том, что она – вечный экспромт и нескончаемое крушение: в своем трогательном либерализме и оптимизме как далеки они были от мысли, что каждый следующий день, который брезжит за окном, может вдребезги разбить ее. Даже в самые черные ночи им не могло бы присниться, насколько опасен человек и сколько скрыто в нем сил, чтобы справиться с опасностью и преодолеть испытания…

Мы, гонимые сквозь все водовороты жизни, мы, со всеми корнями оторванные от нашей почвы, мы, всякий раз начинавшие сначала, когда нас загоняли в тупик, мы, жертвы и вместе с тем орудия неведомых мистических сил, мы, для кого комфорт стал легендой, а безопасность – детской мечтой, мы почувствовали напряжение от полюса до полюса, а трепет вечной новизны каждой клеткой нашего тела. Каждый час нашей жизни был связан с судьбами мира. Страдая и радуясь, мы жили во времени и истории в рамках гораздо больших, чем наша собственная ничтожная жизнь, как она ни стремилась замкнуться в себе. Поэтому каждый из нас в отдельности, в том числе и самый безвестный, знает сегодня о жизни в тысячу раз больше, чем самые мудрые из наших предков. Но ничего не давалось нам даром: мы заплатили за все сполна и с лихвой.

Штефан Цвейг «Вчерашний мир»

Буэнос-Айрес, Аргентина. 16 июля 2017 года.

Ночевали мы в офисе. Просто потому что – а зачем иначе офис? И к деньгам поближе, и какой смысл тратить деньги на отель? Много ли надо двум мужикам чтобы поспать – диван, раскладушка, одеяло какое-никакое, крыша над головой, да и все.

Следующий день – тоже был занят самыми разнообразными делами, большими и малыми, мы их все переделали, и я немного успокоился, отошел душой. А на следующий день – позвонил дядя Миша, сказал, что есть новости, надо приехать. Мы как раз ехали по городу, в машине Юрца – БМВ-5.

Так и подъехали в Лугано – после звонка минут двадцать прошло, не более. Машину оставили на стоянке – был день, люди с работы не вернулись, поэтому места были. Двор – походил на дурной московский район, те же вытоптанные газоны, стада машин, открытые мусорные контейнеры и собаки.

Ну, как и не уезжал.

– Не угонят? – спросил я

– Не. Мы же ненадолго.

Внизу был домофон, но он, по старой доброй русско-аргентинской традиции… ну, конечно же не работал. Мы прошли в подъезд и вызвали лифт. Но Юрец нажал на кнопку этажа двумя этажами ниже нужного нам. Молодец, бдительный

Лифт – поднялся вверх, открылись двери. Мы вышли из лифта, начали подниматься… но я что-то почувствовал. Что-то мне уже не нравилось…

– Подожди!

Я понял, что мне не понравилось – след на ступеньках. Кроссовка большого размера. След бурый такой…

Мы переглянулись, Юрец – достал хромированную Беретту. Я – порылся в карманах и достал пакет – я всегда ношу с собой пару, толстых таких, с застежкой. Передал один Юрику – на руку одеть. Левую. И сам – достал свой 5-7, уже без израильского обвеса, но с удлиненным магазином на тридцать патронов…

Теперь мы уже не просто поднимались по лестнице – мы отрабатывали этаж, прикрывая друг друга. Возможно, это просто какой-то алкоголик поранился, и потом пошел вниз – но что-то мне подсказывало, что нет – не оно…

Так. Дверь. Общая, на этаж ведет. Я прошел и посмотрел вверх, покачал головой – никого. Юрик осторожно толкнул дверь, затем – достал мультитул. Эта дверь – ничем не отличалась от других и там был обычный английский замок…

С дверью – Юрец справился за минуту… а вот внутренняя – была открыта. Я – перехватив пистолет, пошел первым…

Кровь. Запах крови. И следы на полу.

Пришли…

Либерзона – мы нашли в спальне, он лежал на животе. Образование криминалистическое у меня – какое-никакое было, судя по позе трупа – он бежал. Вопрос в том – куда? На балкон, крикнуть – помогите? Как бы то ни было…

Я наклонился, рукой, на которой был надет пакет, пощупал пульс – мертв. Причем – судя по температуре тела – мертв совсем недавно, нормальная температура тела у него, остывать не стал еще. Этой же рукой – следов оставлять нельзя – прикоснулся к затылку – каша. Ударили по голове чем-то тяжелым, сзади.

– В квартире чисто… – появился Юрец, увидев лежащего выругался – мать твою!

– Дверь закрой входную – сказал я

Твою же мать, только убийства нам и не хватало…

– Они только что тут были…

Юрец рванулся на балкон.

С…а. Это только в фильмах такое бывает, на деле, если дядя Миша начал наводить справки, и его на следующий же день пришили, башку проломили – значит, сделали это местные. Ни один убийца из Украины просто не смог бы добраться сюда, на другую сторону света. А это значит, что местные – уже давно и тесно повязаны с теми беспредельщиками, которые вершат кровавый пир в незалежной.

Ничего удивительного здесь нет. Канада – это не единственное место, где есть украинская диаспора. В Бразилии, например, у украинцев есть целый город – Прудентополис, где большинство жителей – украинцы. В Аргентине украинцев – примерно 0,8% от общего числа населения, есть организация – Центральная Украинская Репрезентация. Украинцы – играли довольно важную роль в жизни Аргентины, приведу один пример: самый страшный удар по британским войскам вторжения, гибель от попадания ракеты контейнеровоза Атлантик Конвейор, на котором в частности находились все имевшиеся у группировки вертолеты Чинук для переброски войск – это дело рук этнического украинца, офицера аргентинских ВВС. В самом Буэнос-Айресе и окрестностях – по разным оценкам проживает от ста до ста пятидесяти тысяч украинцев, причем большая часть из четвертой и пятой волны эмиграции – это волны после распада СССР, а пятая – идет сейчас. Кто приезжает в Аргентину, с какими целями – здесь никто и не думает это проверять. То, что среди них есть и блатные, и отморозки всякие, и агенты украинских спецслужб – это сто пудов, странно, если б не было. Да и… какие нахрен агенты? Значительная часть уголовников – либо стучала, либо стучит. Вот, выселился такой в Аргентину, думает, что его тут не достанут, ан, нет – позвонят, напомнят о расписочке. Будешь и тут работать на нас как миленький. Вот, может, как раз таким и позвонили и попросили оказать услугу…

Вернулся Юрец

– Что?

– Да ни хрена…

– Ладно – решил я – собирай бумаги, берем комп если есть и уходим. С них – еще станется полицию вызвать…

***

Сделать мы смогли мало что. Обыскали квартиру – компьютера нет, ноута нет, мобильного нет – ничего нет, ни одного носителя информации. Нашли настенный сейф – но комбинации мы не знали. Судя по всему – убийцы и не пытались его вскрывать.

В стоящем в гостиной чешском сервизе, в чайнике – мы нашли тысячу шестьсот долларов купюрами по сто и по пятьдесят. Убийцы – не взяли и их…

***

Одежду, обувь, мобильные телефоны – мы выбросили в Рио-Плату по пути в Уругвай, с борта парома. Мобильные телефоны – были куплены нами на подставных лиц, по ним – даже если сделают распечатку, привязать их к нам все равно не получится. Если и остались следы на одежде и обуви – больше нет ничего. В дьюти-фри – мы купили бутылку «Смирнофф», вымыли лица и руки, остатки – употребили внутрь. Было крайне паршиво.

– Чем он занимался? – спросил я Юрца. Паром – стремительно шел по направлению к Уругваю, огни Буэнос-Айреса уже растворились за кормой. Была ночь.

– Брюлликами

– Бриллиантами? Какими?

– А хрен знает, какими. Может и левыми. Ты же понимаешь, тут спрос будет.

Понимаю. На такое дорогое и компактное средство сбережения, которое можно тупо сунуть в карман, а потом продать в любой точке земли – спрос тут всегда будет.

То есть – человек, занимающийся бриллиантами – дверь кому попало не открыл бы.

– Крыша у него была?

– Да.

…

– Я.

…

– Он моему отцу помог в свое время. Сильно.

Я посмотрел на просвет пустую бутылку Смирнофф, потом размахнулся – и закинул ее в воду.

– Знаешь, кто мог?

– Нет. Но кто-то из своих.

Вот и я так думал. Кто-то – из своих…

Короче, ехать надо…

– Короче, дело к ночи, Юрик. Ехать надо. Один справишься, или надо дона Хосе на помощь звать?

– Справлюсь. Оксанка если че поможет.

– Вы чего – уже?

– Да.

– Поздравляю.

– Да не с чем…

Юрец посмотрел на реку, на отражающиеся в ней ночные огни и сказал

– Не с чем поздравлять, братишка. Мы все – от одиночества бежим, как можем. Я, она… Думаешь, у нас чувства есть?

…

– Да нет особо никаких чувств. Просто – выть от одиночества хочется… ствол бы в пасть – и… И ей – тоже. Чужое здесь все. Чужое. А так – хоть один родной человек рядом. Свой. Хоть немного легче, понимаешь?

– Ничего – сказал я – мы еще вернемся домой. Юра. И все будет добре. Слышишь меня? Все будет добре…

Но я и сам понимал, что это – ложь…

Одесса, Украина. 14 июля 2017 года.

Только верю я,

Что наступит день,

И уйдет зима, и придет апрель.

И тогда мы покажем им всем,

Фидель…

Как же давно это было. Время, когда можно было без оглядки верить. Время, когда главной проблемой было достать апельсины к Новому Году. Время, когда кого-то можно было назвать братом…

Я уезжал из России на Запад антикоммунистом. В девяностые мы служили… мы видели, что вообще творится вокруг – но при этом большинство из нас реально поддерживали Ельцина, точно вам говорю. Даже в самые тяжелые и смутные дни – поддерживали Ельцина. Советский Союз – запомнился нам бесконечными очередями, бесконечной говорильней по телеку и веселым хаосом упадка. Жрать нечего, жить весело, куча запретов, на которых всем насрать, все бегают по магазинам и отовариваются, а кому повезло служить в ЗГВ¹⁵ – те бегают по германским автомобильным барахолкам, скупают дешевые подержанные машины и гонят их домой, на Родину. А Родина их встречает – палатками в раскисшем осеннем поле и… я вас туда не посылал. Да, не посылал. Да никто ни от кого и не ждал тогда ничего особо. Все всё понимали…

Украина – дала мне по башке, причем не один раз, а дважды. Первый раз – в мае две тысячи четырнадцатого. Когда несколько десятков человек сгорели заживо в Доме Профсоюзов (потом у украинской власти хватило ума отдать это проклятое место под штаб украинских ВМФ), но самое страшное произошло не второго мая. А третьего. Когда к Дому Профсоюзов ринулись любители сделать селфи с трупами. Когда украинский интернет вскипел зловонной пеной шуточек про поджаренных колорадов. Когда произошедшему открыто радовались десятки, сотни тысяч людей. И тогда-то я понял, что мы потеряли что-то очень важное, что-то, что сложно описать словами и невозможно купить деньгами – но что-то чрезвычайно важное. Что-то, что дает нам возможность оставаться людьми.

Мы это потеряли.

Второй мой постмайданный приезд в родную Одессу – это приезд в составе особой группы полицейских инспекторов ЕС, которые должны были помочь Украине подготовить полицейских детективов на смену прежним, уголовному розыску. Я уже описывал это, не буду ударяться в словеса. Оба моих напарника погибли, одного – убили нацгвардейцы и пограничники, когда мы пытались уйти в Приднестровье. Тогда я понял еще одно. Нет, не то, настолько живуча и страшна система – той системы уже не было по факту, украинцам удалось ее сломать и разгромить ценой большой крови. Я понял, как страшно то, что пришло ей на смену. Такой мрак… такого мрака не было нигде, наверное. В Латинской Америке, в том же Уругвае – было антикоммунистическое военное правительство, действовали эскадроны смерти – все это прекратилось только в конце девяностых, с концом глобального противостояния двух систем. В Аргентине – правила хунта, у нее были военные советники из Франции и наши, белогвардейцы¹⁶. Тогда была разработана концепция войны армии против активной части общества, получившая название «аргентинский вариант». Группы офицеров младшего и среднего звена – объединялись в ячейки, похищали и убивали людей, о которых становилось известно как о коммунистах, сочувствующих или носителях антиправительственных взглядов. При этом, в отличие от всех других систем – они не получали приказа делать это, не отчитывались о выполнении, не говорили, куда дели тела – во многом поэтому, до сир пор судьба большей части похищенных в те времена неизвестна, и белые платки – ничего не могут сделать¹⁷. Это все страшно… мы не представляем как это страшно… хотя нет, представляем. Тридцать седьмой – навсегда останется с нами, как общий грех – и грех каждого из нас. Но чтобы генерал вооруженных сил, Герой Украины – одновременно с этим был покровителем и куратором банды, чтобы бандиты, военные и правоохранители стали сторонами одной и той же медали, когда бандиты делают то, что не хотят или не могут военные… Когда наличие собственной банды становится чудовищной нормой и обязательным условием для продвижения наверх, точно так же как раньше было понятие «блат», наличие людей, лично тебе обязанных. Когда нормой для решения вопросов продвижения наверх – становится не компрометация, а убийство конкурента. Когда убийство становится обыденностью.

И вот сейчас, когда я уже к пятому десятку иду – вот сейчас я начинаю понимать, что мы на самом деле потеряли в те проклятые годы. Человечность мы потеряли – то, что нельзя описать словами – но и без чего нельзя жить.

Нет, меня вряд ли можно назвать коммунистом. Просто я начал понимать то, что до этого не понимал.

В Одессу – я летел через нейтральную Вену – там был рейс до Одессы, с пересадкой. В Вене на меня откровенно косились – на людей с бородой в Европе косятся, сейчас это немодно, по понятным причинам. Немного спасало то, что борода была коротко пострижена и очки – они придавали мне сходство с барбудос¹⁸.

Аэропорт Одессы – встретил мелким дождем и обглоданными костями нового терминала рядом со старым, советским еще. Придурок на букву С начал не одну, а две стройки – нового терминала Одесского аэропорта, и аэропорт для бюджетных авиакомпаний, на базе бывшего военного аэродрома. Не закончили, как водится – ни один.

Впрочем, после Латинской Америки – я отношусь к этому с пониманием. Там еще круче все…

До аэровокзала – к моему удивлению, нас подвезли на вездесущих украинских Богданчиках. Наверное, аэропортовские автобусы советского времени вышли из строя от старости. В здании аэровокзала – остро пахло каким-то средством для мытья окон. Ну, здравствуй, Одесса…

Одна сплошная Гавана, твою мать…

***

Щипало в носу и хотелось плакать – от того, что я теперь здесь чужой. Что я свой в Аргентине, в Уругвае и чужой на Украине. Свой среди чужих, и чужой среди своих.

Но я держался. Нельзя раскисать…

Снимать квартиру я пока не стал – посмотрим еще, что к чему. Не сезон, так что снять – всегда успею. Вместо этого – я купил с рук смартфон и походил по городу, ища бесплатный вай-фай. Он – нашелся рядом с Оперным театром. Хорошее место…

То, что я собирался сделать – называлось «распределенным звонком». Это значит, что вы берете два телефона и ставите на них специальную программу. Один телефон вы прячете и отходите настолько далеко, насколько позволяет зона вай-фая. В принципе – можно звонить и с другого конца города, если у вас есть там точка доступа к Интернету. Вы получаете удаленный доступ к спрятанному смартфону и звоните со своего, который у вас – но система распознает звонок как с того, который спрятан. При этом – голос идет в цифре, между вашим и спрятанным телефоном по Интернету, а между спрятанным телефоном и абонентом – уже по обычной сотовой сети. Ваш же телефон, который у вас в руках – сеть не видит, и определить его местонахождение не может. Систему эту придумали наши, русские ребята и в последнее время – ей охотно пользовались самые разные люди, от террористов и наркобаронов и до любителей скачивать интернет-контент на халяву. Короче говоря, в вопросе обхода правил мы, русские снова оказались на высоте.

Зайдя на сайт полиции Одессы – я посмотрел личный состав и нашел там своих знакомых. Тех, с кем мы учились в Польше. Один из них, Никита Плачков – был заместителем начальника полиции Одессы по «криминальным проважденьям». Я помнил его – трудолюбивый старательный парень. Что показательно – куратором их пары был представитель Скотланд-Ярда.

Для чего я это говорю. Да для того, чтобы вы понимали – он своего человека в замначи протолкнул. А мои – оба на кладбище. Вот, это и есть все, что надо знать и помнить об этом.

В связи с тем, что полиция Украины была «видкрытой для громадян» – рядом с каждой фотографией и именем был номер сотового. Я не надеялся, что по нему ответят – потому послал СМС и стал ждать.

Через десять минут – телефон зазвонил.

– Алло…

– Алло. Кто это?

– Александр Беднов. Из Швеции.

Молчание.

– Надо поговорить.

– О чем?

– Об Этинзоне – прости, Игорь, что я тебя, мертвого в это втравливаю, но это нужно не мертвым. Это нужно живым.

– О чем говорить?

– Много о чем.

Молчание

– Где и когда? – наконец сказал Плачков

– Я перезвоню.

***

Минут черед десять – четыре до боли знакомые белые Тойоты Камри – вынырнули на площадь, с визгом затормозили у оперного театра. Опера, которых послал Плачков, с автоматами и в бронежилетах – начали окружать здание. Автоматы тоже были до боли знакомые – МР5 «украинского» варианта с удлиненным стволом – производятся в Турции специально для гражданского рынка Украины. От гражданского – полицейские и военные отличаются только режимом автоогня.

Еще через десять минут – два бронированных Краза выплюнули на площадь «лаву» людей в черном. Они пошли в здание, часть – осталась для реализации заградительных мероприятий. Заграждали жестко – я видел, как один из нацгадов ударил человека прикладом. Некоторые вещи – не меняются…

За всем этим непотребством я наблюдал с безопасного расстояния, они даже не подумали оцепить квартал, потому что отметка от телефона была в Оперном театре. Посетителей – выводили из здания через кордон, с обыском.

Добро пожаловать на Украину, в общем.

Ну не с…и ли.

Я прошел дальше, достал еще один телефон и спрятал – в другом месте, не скажу где. Отойдя от того места, набрал другую СМСку и послал ее на другой номер…

***

Перезвонили через несколько минут. Тоже не напрямую, с какого-то другого телефона.

– Что надо?

– Поговорить. Без лишних глаз.

Молчание. Потом…

– Где и когда?