Multi venerunt, или Многие пришли

– Но ведь столько поколений наших предков исповедует веру в Великого Учителя на основании основных постулатов из евангелия от Иоанна и апостольского рассказа Итамара, и до сих пор никто из жителей Сомбре не родился слабым или глупым. Неужели ты думаешь, что если я не ем мясо, то я слабосильная дурочка? – поджав губы, обиженно возразила Вероника.

– Я не имел в виду тебя. Ты, как раз, очень сообразительная, – стал оправдываться Грегуар.

– Ты мало знаешь о нашей вере, и потому не суди нас, – сказала Вероника. – Ведь вы, католики, привыкли судить других людей, не замечая своих недостатков. Вы называете нас еретиками, считая, что именно ваше понимание веры правильное. Но так ли это на самом деле? Покупая индульгенции, вы полагаете, будто искупаете свои грехи. Вы постоянно нарушаете заповеди Великого Учителя, одна из которых гласит: «Не убий!», – с жаром произнесла Вероника.

– Тем не менее, твоя вера не помешала тебе напустить твоего жуткого котяру на солдат. После этого, пусть и случайно, но преследовавший тебя сержант погиб. Признайся, ты была этому рада?

– Да, – опустив голову, произнесла девушка.

– К тому же, тебе ведь приятно осознавать, что за вас могут постоять Стражи Мира и тем самым спасти и вас, и вашу веру, – заметил Грегуар.

– Это так, – призналась Вероника. – Дедушка говорит, что человек несовершенен.

– Вот именно! Поэтому и ты тоже не суди католиков! – воскликнул юноша.

– Оставим этот разговор, Грегори, – смягчилась Вероника. – Ты же не виноват, что стал католиком. Ведь тебя крестили несмышлёным младенцем и не оставили тебе выбора.

– Это правда – выбора у меня не было. Вообще-то моя мать происходит из катарской семьи. Католичество она приняла из-за того, что полюбила моего отца.

– Куда ты теперь пойдёшь? Вернёшься домой? – спросила Вероника.

– Назад мне возвращаться опасно. Хотя, мне хочется узнать, что случилось с моими родными.

– Солдаты могли схватить твоих родных?

– Вряд ли. Мой отец хорошо известен за пределами Монтэгле. Сам граф Тулузский покупает у него вино. Думаю, моих родителей падре Себастьян не посмеет тронуть. А если папские солдаты арестуют моего старшего брата, отец наверняка обратится за помощью к графу Тулузскому, и моего брата вскоре освободят.

– Неужели ты всерьёз полагаешь, будто Раймунд Тулузский сам не дрожит при виде папских инквизиторов и солдат? – спросила Вероника.

– Не думаю. Насколько я слышал, он собирается объединиться с королём Арагона, и тогда жителям Окситании никакие инквизиторы будут не страшны. В этом случае…

– Хватит болтать, Грегори! – Вероника оборвала юношу. – Лучше скорее решай: ты направляешься со мной в Сомбре или возвращаешься в Монтэгле. А, может, ты думаешь навсегда остаться в роще, про которую теперь пойдёт молва, будто в ней хозяйничает ведьма, обращающаяся в кошку?

– Я отправлюсь с тобой, – решил Грегуар.

– Тогда садись впереди меня на лошадь, – предложила Вероника.

– Нет уж, я не собираюсь занимать место твоего кота. Я сяду позади тебя и возьму в руки поводья. Всё-таки, я настоящий мужчина.

– Что ж, настоящий мужчина, поехали! – сказала Вероника.

Грегуар запрыгнул в седло и, подав руку девушке, помог ей сесть перед собой.

– Куда ехать? – спросил Грегуар.

– Прямо по дороге. Но, если услышишь впереди топот копыт или голоса, сразу съезжай в лес. Осторожность не помешает. Поезжай не спеша. Надеюсь, к нашему приезду, папские солдаты уже покинут Сомбре.

Юноша натянул поводья, и Аврора, опустив голову, медленно пошла по дороге. Они выехали из дубравы и поднялись на высокий холм. Впереди, за низкими холмами, поросшими оливковыми рощами и виноградниками, показались белые дома под красными крышами, утопавшие в розовато-белом яблоневом цвету.

Грегуар испытывал восторг – ведь рядом с ним была прекрасная девушка. У него часто затрепетало сердце. Он не удержался и прошептал на ушко Веронике:

– Ты самая прекрасная ведьма в мире!

– Только не прижимайся ко мне. И не вздумай ухаживать за мной, когда доберёмся до Сомбре, – попросила Вероника. – По крайней мере, не делай этого при людях. В нашей деревне это осуждается.

– Хорошо, я не стану ухаживать за тобой при людях, – проговорил Грегуар и нежно, едва заметно, поцеловал её а ушко. – Я слышал, что среди жителей Окситании много талантливых трубадуров и поэтов. Уж не такие ли красавицы, как ты, вдохновляют их на чудесные песни? Уж не из-за таких ли прекрасных окситанок, как ты, теряют головы поэты?

Вероника повернула голову и улыбнулась Грегуару.

Они выехали на равнину, и виноградники на зелёных холмах остались позади. По обе стороны дороги зеленели всходы, которые окучивали мотыгами женщины в чёрных платьях.

– Кажется, скоро мы доберёмся до твоей деревни, если только в той оливковой рощице, что лежит на нашем пути, не спрятались солдаты и падре Антонио, – заметил Грегуар.

– Оливковая роща невелика. В ней невозможно укрыться всадникам, – сказала Вероника. – Это не то, что лес, начинающийся за нашей деревней.

Она помахала рукой работавшим женщинам и спросила:

– Нет ли в деревне папских солдат?

– Нет. Все солдаты уже покинули Сомбре, – отозвалась одна из женщин.

Глава 3. Признание старого катара

Грегуар и Вероника въехали в деревню. Местные жители встретили их настороженно. Насколько празднично выглядели белые дома под красными черепичными крышами, настолько мрачными казались жители Сомбре, которые носили чёрную одежду. Мужчины были одеты в чёрные рубахи и штаны, а на женщинах были длинные чёрные платья. Грегуар выделялся среди местных жителей своей белой, пусть и перепачканной грязью, рубахой и серыми штанами.

– Кажется, на меня все смотрят, как на чужака, – заметил Грегуар.

– Так ведь ты на самом деле чужак и одет непривычно для катара, – сказала Вероника.

Тут из-за угла небольшого дома, расположенного в яблоневом саду, окружённого плетнём, на котором сушилась рыболовная сеть, показался высокий седовласый синеглазый старик с густой бородой в просторном чёрном балахоне. Юноша остановил лошадь. Вероника спрыгнула на землю.

– Здравствуй, дедушка! – подбежав к вышедшему за калитку старику, весело сказала Вероника.

– Куда же ты пропала? – спросил старик. – Я переживал за тебя.

– Мне пришлось бежать из деревни от папских солдат. Мне удалось их провести. Как видишь, я вернулась живой и здоровой.

– И вернулась ты не одна, – сказал дедушка, придирчиво осматривая Грегуара. – Этот юноша уже сидит на нашей Авроре, словно на своей лошади.

– Это мой друг. Он бежал от папских солдат из своего дома в Монтэгле, – сказала Вероника. – Знакомься, Грегори, – это мой дедушка Мартин.

– Я недавно вернулся с озера, смотрю, а двери везде распахнуты – и в доме, и в сарае. И нигде нет ни тебя, ни лошади. Соседи потом рассказали, что видели, как ты ускакала на Авроре. Я уже испугался, что тебя, как и Оливию, похитили солдаты, – тяжело вздохнув, сказал старик.

– Кто такая Оливия? – поинтересовался Грегуар.

– Моя старшая сестра. Недавно её схватили солдаты, когда она работала в поле. Её увезли в неизвестном направлении, – ответила Вероника.

– Вы пытались её искать? – спросил Грегуар.

– Пытались, но безуспешно, – ответила Вероника. – Мы верим, что Оливия жива, и надеемся её спасти.

– Про некую Оливию вчера рассказывал мой старший брат, который недавно стал катаром, – вспомнил Грегуар. – Жером говорил, что она находится в заточении, а к её похищению причастен падре Себастьян – наш новый кюре.

– Тот молодой человек по имени Жером, который несколько дней укрывался у нас, не твой ли старший брат? – спросила Вероника.

– Возможно, это он, – кивнул Грегуар.

– Тот юноша похож на тебя, Грегори, – заметил Мартин. – Сейчас я начинаю припоминать и того высокого худощавого падре, который недавно пытался заигрывать с моей старшей внучкой. Вот же ведь повадились эти падре в наши края! Не к добру это.

– Да, раньше такого не было, – заметила Вероника. – Мы жили спокойно. Какое им дело до нас? Ведь мы никому не мешаем.

– В роще я подслушал, как падре Антонио говорил о некоем Итамаре. Вероника, ведь ты тоже упоминала о нём, – вспомнил Грегуар.

– Хватит разговаривать. Лучше проходите в дом, – предложил старик, который, как понял Грегуар, не хотел продолжать беседу об Итамаре.

Грегуар спрыгнул с лошади, которую Вероника тут же привязала к коновязи. Хозяева и гость прошли в дом, внутри которого была скромная обстановка – стол, две скамьи, три лежанки и небольшой ткацкий станок.

– Накорми гостя, внученька. У нас сегодня много рыбы. Приготовь жареную щуку, – сказал старый Мартин.

Вероника вышла из дома.

– Присаживайся, Грегори! – усаживаясь за стол, сказал старик.

Юноша сел на скамью напротив старика.

– Вот ведь, как получилось – я сегодня много поймал рыбы, да свою младшую внучку едва не потерял, – грустно произнёс старик.

– Вам надо быть осторожными. Я стал свидетелем, как по наущению падре Антонио солдаты пытались схватить Веронику. Возможно, католики из Ольне наговорили этому священнику на вашу внучку, будто она ведьма, – предположил Грегуар.

– Этого не может быть! – воскликнул старик. – Жители Ольне наши добрые соседи. Они уважают катаров и даже иногда приглашают меня и других стариков-катаров для разрешения споров.

– Откуда взялся падре Антонио?

– Не знаю. В округе нет католических храмов. Католики из Ольне ездят на службу в ближайший небольшой городок. Какая разница, откуда прибыл этот священник? Главное, что ему не удалось схватить Веронику.

– Ваша внучка ловко провела падре Антонио и солдат. Она усадила на спину лошади своего кота и привязала его к седлу. Её преследователи решили, будто в обличье чёрного кота на лошади их преследует ведьма. Они решили, будто это был не кот, а кошка, в которую обернулась Вероника. А потом коту удалось спрыгнуть с лошади, и он скрылся в кустах.

– То-то я думаю, куда это наш Бушар подевался?

– Было жутко смотреть на вороную лошадь, скакавшую по роще с истошно визжащим чёрным котом на спине. Сначала и я подумал, будто это не кот, а ведьма-оборотень скачет на лошади. Сообразительная у вас внучка!

Грегуар думал, что старик сейчас засмеётся, услышав его рассказ, однако Мартин даже не улыбнулся и задумчиво проговорил:

– Плохо, что Антонио обвиняет Веронику, будто она ведьма. Теперь падре и солдаты разнесут молву на всю округу, будто Вероника – ведьма-оборотень. Ведь некоторые люди и впрямь могут так подумать.

Тут за дверью послышалось мяуканье.

– Открой дверь, Грегори! – попросил старик. – Похоже, Бушар вернулся.

Грегуар подошёл к двери и приоткрыл её. Прошмыгнув в приоткрытую дверь, в дом проскользнул сверкавший золотистыми глазами взъерошенный чёрный лобастый кот. Он сразу же метнулся под лавку, стоявшую возле дальней стены, и там затих.

– Наверно, кот тоже натерпелся страха, – заметил Грегуар, вернувшись на место. – Теперь его не вытащить из-под лавки.

– Немножко успокоится, есть захочет и выйдет. Вероника обрадуется, когда узнает, что Бушар вернулся, – сказал Мартин.

– Умный котяра.

– Наш кот хитрый, – отметил старик. – А в наше время мало быть умным, ещё надо быть хитрым.

– И всё-таки, вы не знаете, о каком Итамаре говорил в дубраве падре Антонио? – поинтересовался юноша.

– Наверно, он имел в виду Итамара из Галилеи.

– Кто он, этот Итамар?

– Рыбак, живший в давние времена в Галилее. Я и мои две внучки – Оливия и Вероника – его потомки.

– А что случилось с родителями Оливии и Вероники?

– Десять лет назад они умерли от тяжёлой болезни, которая выкосила треть жителей Сомбре. Тогда же умерла и моя жена. Мне одному пришлось воспитывать внучек.

– Выходит, из-за того, что ваши внучки являются потомками галилейского рыбака Итамара, ими заинтересовался сам Папа Римский? Как шпионы Папы об этом узнали?

– В этом я сам виноват, – сокрушённо покачав головой, сказал Мартин.

Грегуар с удивлением взглянул на старика.

– Ведь я и мои внучки наизусть помним рассказ Итамара о самых важных событиях, происходивших в Палестине в древние времена. Это не простой рассказ – он содержит великое учение, которое Итамар запомнил со слов самого Учителя. Рассказ Итамара подробно передавался его потомками из поколения в поколение, из уст в уста. Ведь в некоторых случаях лучше не доверять перу и бумаге.

– Почему вы так считаете? – спросил Грегуар.

– Бумагу с текстом можно сжечь, а всё, что хранится в памяти, можно уничтожить, лишь умертвив человека. Пока об этом не знали те, кому не положено, мне и моим внучкам, ничто не угрожало. Я же совершил роковую оплошность – накликал беду на себя и внучек, когда однажды остановившийся на ночлег философ по имени Персиваль уговорил меня поведать ему рассказ об Итамаре. Он записал короткий рассказ, назвал его евангелием от Итамара и стал распространять среди жителей Окситании. На мою беду на одной из рукописей философ записал, что евангелие от Итамара ему поведал Мартин из Сомбре, то есть, я. Видно, та рукопись попала в руки ревностных католиков. Вот после этого шпионы Папы заинтересовались евангелием от Итамара, а заодно мной и моими внучками. Сам записанный Персивалем текст не особо волнует папских шпионов – его можно объявить подделкой и лжеучением. Папу Иннокентия наверняка интересует подлинник полного евангелия от Итамара. Он собирается отыскать древнюю рукопись и уничтожить её. Ведь ему неизвестно, что никакой рукописи не существует. Я слышал, что католические священники теперь называют апостола Итамара еретиком, а его евангелие – лжеучением. Впрочем, это не первое евангелие, которое отвергает Святая церковь. Я слышал, что из нескольких десятков евангелий выбраны только четыре, а остальные были уничтожены или сокрыты от мирян.

– Уж не тот ли это Персиваль, которого часто принимает у себя в замке граф Раймунд? Так Персиваль побывал у вас в Сомбре? – поинтересовался Грегуар.

– Действительно, он часто бывает при дворе графа Тулузского. Персиваль в тот раз проезжал через нашу деревню вместе с трубадуром Патрисом и старым художником по имени Данье. Все они тогда переночевали в сарае на сене. Эти путники довольно неприхотливы. В тот вечер я долго беседовал с Персивалем. Мы с ним часто встречаемся, когда он, путешествуя, следует через Сомбре.

За разговором Грегуар не заметил, как быстро прошло время. Дверь отворилась, и Вероника внесла на подносе миски с дымящейся ухой, ложки и кружки с водой. Она расставила на столе посуду и села за стол.

Изрядно проголодавшийся юноша стал уминать за обе щеки подёрнутую золотистым жирком уху. Он быстро съел полную миску варева. Хозяева тоже поели. Почуяв аппетитные запахи, из-под лавки выбрался чёрный кот.

– Бушар! Ты вернулся! – обрадовалась Вероника и с укором спросила деда и Грегуара:

– Что же вы молчали?

– Забыли тебе сказать. Всё уха перебила! Вкусная была! Никогда такой не ел, – признался юноша.

– Бушар, ты самый лучший кот на свете! Пойдём, я угощу тебя рыбьими хвостами, – позвала Вероника кота и вышла из дома. Гордо подняв хвост, Бушар последовал за девушкой.

После плотного обеда Грегуара начал одолевать сон, и он, задремав, едва не свалился со скамьи.

– Ложись-ка ты спать, Грегори, – посоветовал Мартин.

Юноша лёг на лежанку и, скинув рубаху, уснул.

Грегуар проснулся вечером, когда стало смеркаться. На соседней лежанке спал хозяин. Юноша вышел на улицу.

– Выспался? – спросила сидевшая на крыльце Вероника. – Я уже успела постирать твою рубаху. На солнце она быстро высохла.

– Спасибо. Как же сладко я спал! – потянувшись, сказал Грегуар.

– Пойдём к реке, – предложила Вероника.

Они вышли за пределы деревни. У реки, к берегам которой подступали ольховые заросли, было тихо, лишь мерно журчали речные струи.

– Здесь река намного шире, чем возле нашего дома. Тут очень красиво, – сказал Грегуар.

– Я часто сюда прихожу, – сказала Вероника.

Неожиданно для себя, он привлёк её к себе и поцеловал в щёку.

– Не надо, – отстранившись, сказала Вероника.

– Понимаю. У вас, катаров, не принято целоваться?

– Дедушка будет недоволен, если об этом узнает. Пора возвращаться домой, – решила Вероника.

Они направились к деревне. Возле сарая Вероника остановилась и сказала:

– Переночуешь здесь, на сене. В этом сарае часто ночуют странники.

Грегуар приоткрыл дверь и заглянул в сарай. Из темноты послышался громкий всхрап. От неожиданности юноша вздрогнул.

– Не пугайся. Это Аврора, – сказала Вероника.

– Я не боюсь, – сказал Грегуар и шагнул в темноту.

И в этот же момент на него упало что-то тяжёлое и мохнатое. Раздался пронзительный визг. Юноша успел прикрыть лицо локтём и спихнуть с себя визжащее существо.

– Кто это? – спросил перепуганный Грегуар.

– Бушар. Ты его тоже напугал, – засмеялась Вероника.

– Вот же зверюга! – постепенно приходя в себя, проговорил Грегуар.

Скрипучая дверь закрылась. И тут нежные руки Вероники обвили его шею. Голова у него закружилась, он сделал шаг в сторону, обо что-то споткнулся и упал на ворох душистого сена, увлекая за собой Веронику.

– Что ты делаешь, Грегори? – тихо проговорила девушка, когда Грегуар поцеловал её в податливые губы.

Замирая от предчувствия близкого счастья, Грегуар прошептал:

– Я люблю тебя, Вероника!

– Поцелуй меня ещё раз, Грегори! – прошептала Вероника.

В это мгновение Грегуар решил, что очутился в раю…

Грегуар проснулся, когда сквозь щели в стенах сарая стали пробиваться тёплые солнечные лучи. Рядом с ним безмятежно спала Вероника. Юноша с восторгом посмотрел на красавицу. Взгляд его задержался на её левом плече, на котором выделялось коричневое родимое пятно в форме рыбки. Вероника потянулась и, приоткрыв веки, тут же встала. Она стряхнула с платья сухие травинки, вышла из сарая и направилась в дом.

Грегуар почувствовал на себе чей-то взгляд. Он повернул голову и увидел лошадь, осуждающе косившую на него карим глазом. Юноша смутился и вышел на улицу. Навстречу ему из дома выпорхнула Вероника и, с укором взглянув на Грегуара, сказала:

– Хорошо, что дедушка всё ещё спит. Он не знает, где я провела ночь.

– Вероника, я люблю тебя! – воскликнул Грегуар.

– Молчи, грешник!

– Хорошо, я буду молчать, – пообещал юноша. – Надеюсь, нас с тобой не казнят твои односельчане, если узнают, что мы с тобой были вместе?

– Катары никого не станут убивать. Это мой и твой грех, который надо искупить.

– Теперь несколько дней нам нельзя ни есть, ни пить?

– Теперь нам надо каяться перед Господом.

– Согласен. Только можно вечером снова с тобой встретиться?

– Ты страшный грешник и безумец, Грегори!

– Мне сейчас так хорошо, что я готов сочинять стихи или написать картину, – сказал Грегуар.

– Ты умеешь рисовать и сочинять стихи? – удивилась Вероника.

– Немного. Отец несколько лет назад нанял бродячего художника, который всё лето учил меня писать картины.

– Надо же! А у нас гостил художник, который оставил кисти и краски. Оливия пыталась разрисовывать красками холст, но у неё ничего не вышло.

Вероника тяжело вздохнула.

– Ты любишь сестру? – спросил Грегуар.

– Да. Мне страшно за неё.

– Она спасётся. Вот увидишь!

– Я каждый день молюсь за неё… Так тебе принести краски и холст?

– Принеси, – обрадовался Грегуар. – Я хочу написать реку и восход солнца. Мне хочется изобразить виноградники, реку и далёкие холмы.

– Ты рассуждаешь как тот художник, который недавно останавливался у нас. Он тоже изображал на холсте деревья и жителей деревень с мотыгами в руках. Жаль, что свои картины он унёс с собой.

– Как звали того художника?

– Данье. А путешествовавший вместе с ним трубадур Патрис даже посвятил мне стихи, – сказала Вероника.

– Вот как… Я тоже посвящу тебе стихи, – пообещал Грегуар.

– Не переживай! Патрис был влюблён не в меня, – улыбнулась Вероника. – Он вздыхал по Оливии и посвящал ей намного больше стихов, чем мне.

– А ведь Данье и мне давал уроки рисования, – сказал юноша.

На крыльцо вышел Мартин и, прищурившись, посмотрел на поднявшееся над холмами малиновое солнце.

– Как спалось, дедушка? – спросила Вероника.

– Спал, как убитый, – признался старик. – А вы, как гляжу, не выспались, хотя ты, Грегори, и проспал вчера полдня.

– Лошадь в сарае всю ночь всхрапывала над ухом, – соврал Грегори.

– А я всё переживаю за Оливию, поэтому тоже плохо спала, – сказала неправду Вероника.

– Что сегодня будете делать? – спросил старик.

– Ты разве забыл? Ведь мы с тобой собирались сходить на пасеку за лавандовым мёдом, а Грегуар хочет написать картину, – сказала Вероника.

– Я не приветствую это баловство. Художники занимаются ненужным делом, – недовольно проворчал старик. – К тому же мы, катары, не признаём иконы.

– Но я решил написать вовсе не икону, – заметил Грегуар.

– Всё равно. Всё это блажь! – буркнул Мартин.

– Дедушка, Грегори в своё время учился у нашего знакомого Данье, – сообщила Вероника.

– Хорошо, пусть Грегори рисует, – согласился старый катар. – А то я уже подумывал выбросить краски, которые у нас оставил Данье.

– Пройдём за мной, Грегори! – позвала юношу Вероника.

Зайдя в дом, девушка вытащила из-под лежанки небольшой подрамник и маленький сундучок, который выставила на стол. Вероника открыла крышку сундучка – в нём лежали свёрнутые холсты, кисти, шпатель, квасцы и красители в маленьких закупоренных баночках. У Грегуара загорелись глаза.

– Прекрасно! Только мне ещё понадобятся яйца, чистая вода, и уксус, – сказал Грегуар, потирая руки.

– Я сейчас принесу уксус и кувшин с чистой водой, а за яйцами надо сходить к старому Давиду, который живёт на другом конце деревни. Он держит кур и коз. Давид ест курятину, яйца и даже козлятину, – поморщившись, сказала Вероника.

– Он католик?

– Нет. У него своя вера. Он давно поселился в нашей деревне. Старый Давид живёт спокойно, никому не мешает и его никто не обижает. Катары ко всем иноверцам относятся терпимо. Я схожу к нему и принесу несколько яиц.

Вероника выставила на стол кувшин с водой и плошку с уксусом, взяла стоявшую в углу корзину и вышла из дома. Не успел Грегуар рассмотреть разноцветные порошки, находившиеся в баночках, как Вероника вернулась с корзиной, на дне которой лежали яйца.

Вскоре Вероника вместе с дедом отправилась на пасеку.

Юноша приготовил краски, натянул на небольшой подрамник холст, взял кисть и начал писать по памяти картину. Вначале он изобразил на холсте дерево, росшее на берегу реки, и придирчиво посмотрел на своё творение. Грегуар помнил, как писал миниатюры его учитель, и понимал, как ему далеко до мастера Данье. Краски на картине Грегуара были тусклые, и дерево вышло непохожим на то, которое он видел на берегу.

Не завершив работу, Грегуар решил прогуляться и направился к реке. За прибрежным кустарником Грегуар услышал плеск воды и осторожно выглянул из-за ветвей. В реке он увидел купающуюся обнажённую Веронику.

– Как ловко она плавает, словно рыбка, эта милая плотвичка из Сомбре! – прошептал Грегуар.

Обнажённая юная купальщица, плескавшаяся в прозрачной воде, была прекрасна. Грегуар понял, чего не хватало на картинах известных художников – обнажённых юных красавиц. Его учитель Данье тоже никогда не писал их. По крайней мере, Грегуар ни одной такой картины не видел. Тут в висках юноши стали по очереди стучать назойливые молоточки и звенеть нежные колокольчики.

«Грех изображать такое! Тебя накажет Господь!», – грубо стучали молоточки.

«Господь даровал людям красоту и любовь!», – мелодично звенели колокольчики.

«Так никто не делает. Писать картину, на которой изображена купающаяся девушка, нельзя – это страшный грех! Ведь на Веронике нет одежды!», – протестовали молоточки.

«И птицы, и рыбы, и звери не носят одежду. А ведь как красивы парящие в небе птицы, и скачущие по дороге лошади, хотя на них нет и лоскутка одежды!», – ласково трезвонили колокольчики.

«Это запрещено! Тебя потом покарают. И если это сделает не Господь, то католические священники и папские солдаты!», – предупреждали молоточки.

«Всё обойдётся. Если бы карали всех талантливых людей, на Земле прекратилась бы разумная жизнь. Сами священники и солдаты будут втайне любоваться твоим творением», – веселились колокольчики.

«Женское тело греховно уже само по себе, им нельзя восхищаться, тебя осудят не только католики, но даже катары», – бубнили молоточки.

«Твоей картиной станут восхищаться нормальные люди, а благочестивые католики будут пускать слюни от удовольствия!», – игриво смеялись колокольчики.

«Ты сгоришь в аду!», – злились молоточки.

«Спустя века обнажённых женщин будут рисовать великие художники, не страшась угроз церкви и осуждения людей», – сообщили колокольчики.

«Никогда такого не будет!», – возмущались молоточки.

«А вот и будет! И никто этому не станет удивляться», – уверяли колокольчики.

«Даже мыслить об этом не смей! Иначе ты погубишь свою душу!», – угрожали молоточки.

«Ничего не бойся! Ты совершишь благое дело. Другого случая не представится. Пиши картину сейчас!», – настаивали колокольчики.

И тут у Грегуара от восторга перехватило дыхание – он увидел выходившую из воды прекрасную Веронику. Прошедшей ночью он не видел всех изящных линий и завораживающих изгибов её тела. На чистой коже красавицы под солнечными лучами искрились капельки воды. На её левом плече выделялось родимое пятно в форме рыбки.

Грегуар не стал дожидаться, когда Вероника его заметит, и поспешил незаметно отойти подальше от берега реки. Он возвратился в дом, где застал вернувшегося с пасеки старика, который прилёг на лежанку. На столе стоял жбан с золотистым душистым мёдом.

– Грегори, ты не видел Веронику? – спросил старик. – Я вернулся один. Вероника решила искупаться в реке.

– Нет, я её не видел, – снова соврал юноша.

– Отведай мёд! – предложил старик.

– Не хочу.

– Как вижу, ты решил всерьёз заняться рисованием. Весь стол перепачкан красками.

Грегуар стал тряпкой оттирать стол от краски. Тут дверь отворилась, и в дом вошла Вероника с мокрыми волосами. Юноша не сводил с неё глаз. Даже теперь, когда на ней было чёрное платье, а голову покрывал чепец, она была прекрасна. Заметив на себе восторженный взгляд Грегуара, Вероника смутилась.

– Как же ты долго купалась, внученька! Я уже стал волноваться. Ещё немного и я послал бы за тобой Грегори, – сказал старик.

– Вода тёплая – видно успела прогреться после непогоды и сильного ливня. Не хотелось выходить на берег, – объяснила Вероника.

– Что ж, я уже отдохнул. Пойду задам овса лошади, – сказал Мартин.

Старик встал с лежанки и вышел из дома. Когда за ним затворилась дверь, Вероника спросила:

– Куда ты ходил, Грегори?

– Вышел немного размяться. Погулял по деревне.

– А картину ты так и не успел нарисовать, хотя холст не такой уж и большой, – сказала Вероника, взглянув на незаконченную работу Грегуара.

– Я её скоро завершу, – пообещал юноша и, улыбнувшись, сказал:

– Ты очень красива.

– Не говори так больше. Так говорить плохо.

– Ладно. Не буду. Скажи, где ты была так долго?

– Я не только купалась. Сначала я молилась в поле. Просила прощения у Господа за то, что совершила сегодня ночью. А ты молился?

– Нет.

– Скверно. Мне кажется, что ты неверующий. Католик ли ты?

– Не говори и не спрашивай сейчас меня об этом. Мне всё равно, кто я.

– Отчего ты так заговорил? – удивилась Вероника.

– После того, как узнал тебя, я стал другим.

– Тебя искушает дьявол.

– Меня возносят на небеса любовь и красота, – возразил Грегуар.

В это время с улицы донеслись мужские голоса.

– Кажется, к нам идут, – сказала Вероника.

– Тут можно где-нибудь спрятаться? – с тревогой спросил Грегуар.

– Прятаться не придётся. Я узнала голоса. Это друзья, – успокоила юношу Вероника.

Дверь распахнулась, и в дом, один за другим, зашли три человека. Самый старший из вошедших – высокий худощавый мужчина с седой бородкой. На нём был серый плащ и надвинутая на глаза войлочная шляпа. На левом плече гостя на лямке висела большая холщовая сумка. Он скинул с плеча сумку и положив её на скамью.

– Добрый день, Вероника! – снимая шляпу, сказал седой мужчина с бородкой.

– Милости просим, уважаемый Данье! Заходите, гости дорогие! – сказала Вероника.

– Мы возвращаемся в Тулузу, полные впечатлений, – сказал человек в сером плаще и, присмотревшись, спросил Веронику:

– А где твоя сестра Оливия?

– Оливию похитили папские солдаты, – грустно сказала Вероника.

– Этого не может быть! Бедная Оливия! Я её отыщу и освобожу! – покрывшись багровыми пятнами, воскликнул светловолосый зеленоглазый юноша в короткой коричневой куртке и узких кожаных штанах, у которого за пояс были заткнуты длинный нож и флейта.

– Спасибо, Патрис, но, похоже, это почти невозможно, – вздохнула Вероника.

– Ради Оливии я готов на всё! – с жаром вскричал Патрис, и выхватил из-за пояса нож.

– Думаю, тебе не стоит хвататься за нож. Я попытаюсь действовать силой слова и воспользуюсь своими связями, – вступил в разговор третий гость – невысокий плотный широкоплечий мужчина лет сорока. Он был одет в красивую синюю куртку, отороченную белым воротником, и ярко-зелёные штаны. На голове у щёголя красовался сиреневый берет с белым пером, из-под которого выбивались золотистые кудри.

– Спасибо тебе, добрый Персиваль! – с благодарностью произнесла Вероника.

– Я обращусь за помощью к графу Тулузскому, – снимая берет, пообещал Персиваль. – Раймунд уважает меня. Он заставит похитителей освободить Оливию. Наверняка её удерживают в одном из монастырей.

– Персиваль, хоть ты и философ, но ты наивен, – заметил Данье. – Да будет тебе известно, граф сам боится папских легатов, которые его постоянно заставляют каяться и требуют прекратить поддерживать катаров. Как только Раймунд узнает, что ты хлопочешь за катарку, то даже тебе он откажет в помощи.

– Раймунд не боится папских легатов! – с жаром воскликнул Персиваль.

– Когда мы ещё были в Тулузе, я слышал, что граф Тулузский просил покаяния у Римского Папы, – сказал Данье.

– Для катаров это очень плохо, – сказал зашедший в дом Мартин.

– Как поживаешь, добрый старик? – спросил его Персиваль.

– У нас беда. Мою старшую внучку похитили, – вздохнув, сказал Мартин.

– Вероника об этом нам уже сказала. Как только я вошёл в дом, сразу увидел на столе краски и холст с незаконченным рисунком. Сначала я подумал, что Оливия пишет картину, – сказал Данье.

– Вот этот юноша нашёл такое занятие, – кивнул на Грегуара старик.

– Так этот молодой человек пишет картины? Постой! Кажется, тебя зовут Грегуар? Я обучал тебя, – внимательно посмотрев на юношу, вспомнил Данье.

– Да, вы мой учитель, – улыбнувшись, сказал Грегуар.

– Мы расстались, когда ты был щуплым подростком, а теперь ты возмужал. Ты был прилежным учеником. Это твоя картина? – подойдя к столу, спросил художник.

– Моя. Я её ещё не закончил.

– Что ж, посмотрим, чему я тебя научил… Знаешь, Грегуар, у тебя на картине нет движения и жизни. Дерево возле реки мёртвое. Ты рисуешь, как художники-северяне, а не как окситанец! – покачав головой, сказал Данье.