Сердце льда: для влюбленных в фигурное катание

Я занималась фигурным катанием уже три года. К тому времени мы с тренером освоили достаточное количество элементов, и я помню, как сдавала один из таких тестов. Нам нужно было прыгнуть тулуп (от англ. toe loop – «петля на носке»), с которого обычно начинается изучение прыжковых элементов, и перекидной прыжок. Я все сделала чисто, пришло время показывать вращения. И по какой-то необъяснимой причине я начинаю вращаться не так, как мы отрабатывали на тренировках, а в другую сторону. Делаю все, что нужно, но наоборот. Я левша, и мне было удобнее делать все элементы вправо. Но то, с какой ноги и в какую сторону выполняет упражнения фигурист, очень важно.

Для того чтобы подтвердить свой уровень, надо было сдавать специальные упражнения и тесты. Они демонстрируются жюри, и по итогам тебе присваивают определенные спортивные разряды. На таких тестах ребенок обычно выполняет несложные вращения, елочки, змейки и одинарные прыжки. Важно показать, что ты понимаешь смысл фигурного катания, чувствуешь лед, хорошо владеешь базовыми элементами. Эти тесты не похожи на соревнования в полном понимании этого слова, на них не нужно надевать специальные костюмы и показывать программы. Скорее это похоже на зачет по физкультуре, только на льду и на коньках. Классические программы, под музыку и в красивых костюмах, дети начинают исполнять чуть позже.

В фигурном катании принято все элементы выполнять влево – и прыжки, и вращения. Хотя, конечно, есть исключения. Например, большинство современных спортсменов умеют выполнять вращения в обе стороны.

Но нужно помнить, что не каждый тренер в будущем возьмется за работу со спортсменом с нестандартной техникой. Поэтому меня сразу учили прыгать влево. А те, кто пришел в фигурное катание после балета или просто достаточно поздно, продолжают прыгать вправо.

Не знаю, почему у меня тогда так получилось. От волнения, наверное. Но это был важный нюанс, на который тренеры всегда обращают внимание, – с какой ноги начинает выполнять упражнения фигурист. Тест я в итоге сдала, конечно. И к концу моего обучения на катке «Пингвины» у меня был третий юношеский разряд.

Казусы, когда на соревнованиях из-за нервов что-то идет не так, случаются сплошь и рядом. Взрослые спортсмены за годы тренировок и выступлений вырабатывают собственные ритуалы, с помощью которых настраиваются на хороший прокат. Я тогда была маленькая, полноценных выступлений у меня еще не было, поэтому, когда мы с Анной Евгеньевной поехали на мои первые соревнования, которые проходили как у взрослых, под музыку и в красивом костюме, без приключений не обошлось.

У меня сохранилась фотография, на которой я стою в костюме для своего первого номера. Мы ставили «Цыганочку» и специально к выступлению бабушка практически за ночь сшила костюм. Она купила в магазине для фигурного катания готовый недорогой комплект и переделала его. В итоге получились черные лосины и поверх них черное бархатное платье. А на груди пайетками был вышит ярко-красный огонь.

Мне было семь лет, и я ужасно волновалась. Меня буквально сковало от ужаса – я не понимала, как сейчас выйду на лед и откатаю программу перед таким количеством незнакомых людей. И хотя на детские прокаты приходят посмотреть в основном только родители, для меня там было слишком много незнакомых людей. А судьи, казалось, только и ждут того, что ты упадешь. Руки были ледяными и никак не согревались, а живот скручивало от страха.

Но вдруг все прошло. Я смотрела на прокаты соперников и не могла понять, почему меня так трясло. Что такого страшного было пять минут назад? Самые обычные соревнования, ничего особенного. Я согрелась, с умиротворением закуталась в свою спортивную кофту и решила закрыть глаза. Я вполне успевала немножко поспать перед своим выходом.

Анна Евгеньевна, увидев мое состояние, схватилась за голову – я была как кукла-неваляшка. Меня можно было перекладывать с места на место, прислонить к стенке, положить на пол, мне было все равно. Главное, чтобы меня не дергали и дали немножко подремать.

Она схватила меня в охапку и побежала к моей маме:

– Оля, что с ней происходит? Ничего не понимаю. Была нормальная, а сейчас стала какая-то странная. – У Анны Евгеньевны на лице был написан точно такой же ужас, как и у меня недавно.

Все изменилось в 2005 году. Инна Германовна Гончаренко наблюдала за моим катанием во время тренировки, затем подошла к моей маме и сказала: «Оля, что же вы сидите? Девчонка хорошая, надо пробовать поступать в спортивную школу».

– А, – мама оценила мое спокойствие и махнула рукой, – так это я ей немного валерианки накапала, чтоб не волновалась. Произнесла она как нечто, само собой разумеющееся, словно она миллион раз уже так делала. Потом всмотрелась в лицо Анны Евгеньевны, которое медленно вытягивалось, и поняла, что что-то не так.

Надо признать, я действительно перестала волноваться. Но все время до выхода на лед мама с тренером танцевали с бубнами вокруг меня, чтобы растормошить и привести в чувство. По итогам соревнований я стала третьей, но, честно говоря, совсем не помню, как они прошли. Запомнилось только, что я передвигалась по катку как сонная муха, неохотно взмахивая руками, в своем черном бархатном костюме с алеющим огнем.

Больше мы так не экспериментировали и с волнением старались справиться традиционным образом.

Это были первые, но далеко не последние соревнования с Анной Евгеньевной. Мы старались разучивать все более сложные элементы, показывать их на стартах. Я в восемь лет умела прыгать двойные и постепенно разучивала тройные прыжки.

У нас на катке не было ни хореографии, ни занятий по растяжке, только зал и лед. Для того чтобы показывать хорошие результаты, они были обязательными, и мама отдала меня в секцию художественной гимнастики. Я начала заниматься ей почти одновременно с фигурным катанием и долгое время делала это параллельно.

Мне очень нравилась гимнастика! И группа, и тренировки, и обязательные атрибуты – ленты, мячи, булавы. Честно говоря, долгое время я мечтала стать художественной гимнасткой, а фигурное катание было просто моим хобби – не слишком обременительным, с катком рядом с домом. Я с детства любила все, что связано с балетом и танцами. И художественная гимнастика казалась мне очень близкой к этому. Я, замерев, смотрела все выступления и представляла, как сама изящно рисую лентой понятные только мне узоры.

В 2004 году я пошла в школу – это важный этап в жизни любого ребенка. Нагрузки стало больше, но я не отказалась ни от фигурного катания, ни от занятий художественной гимнастикой. Анна Евгеньевна старалась вложить в меня как можно больше, оценивая как перспективного ученика. Но пока все оставалось по-прежнему. Я делала уроки, играла и гуляла со своей сестрой, по выходным, если папа не работал, мы всей семьей ездили на дачу к бабушке и дедушке. Потом мама решила сменить профессию и пойти учиться на психолога, и после школы мы часто оставались или с нашей бабушкой, или с соседкой, бабой Шурой, они за нами приглядывали, следили, чтобы мы не ругались, чтобы я успела сделать все свои уроки и не забыла про тренировки.

Все изменилось в 2005 году. Инна Германовна Гончаренко работала тренером в школе фигурного катания ЦСКА и однажды пришла к нам на каток. Мы вместе с ее сыном ходили на подготовительные занятия перед школой, она хорошо знала меня, мою маму, но даже не подозревала, что наша семья тоже связана с этим спортом. Она приехала на каток со своей группой. В ЦСКА на одном льду работают много тренеров и спортсменов, поэтому свободных «окошек» мало. А «Пингвины» были рядом с домом – Инна Германовна жила в нашем районе. Она наблюдала за моим катанием во время тренировки, затем подошла к моей маме и сказала: «Оля, что же вы сидите? Девчонка хорошая, надо пробовать поступать в спортивную школу».

Так дорога привела меня на порог школы фигурного катания ЦСКА.

Глава II
Новая жизнь

Елена Германовна Буянова^[3] играет в моей жизни особую роль. Именно она привела меня к самой значимой победе в моей жизни, вылепила из меня олимпийского чемпиона. Вместе со мной переживала победы и поражения, поддерживала в трудные минуты и вдохновляла стремиться к большему.

Когда в 2005 году на льду «Пингвинов» Инна Германовна посоветовала нам попробовать свои силы в ЦСКА, мама согласилась.

Мои родители не пророчили мне тогда блестящей карьеры в большом спорте, не говорили, что мое будущее должно быть связано с фигурным катанием и больше ни с чем. Они тогда отвели меня на просмотр в ЦСКА главным образом для того, чтобы дать мне возможность реализоваться. Не упускать возможность, которая так неожиданно представилась, а попробовать и посмотреть, что из этого выйдет. Как говорится, попытка не пытка.

Интересно, что я сама не хотела ничего менять в своей жизни. Мне очень нравилось заниматься с Анной Евгеньевной и ставить балетные постановки. Я не планировала заниматься фигурным катанием профессионально – это было просто хобби, которое шло на пользу здоровью. Я вообще не представляла, что значит заниматься спортом серьезно. Что это за тренировки, ответственность и самодисциплина. Меня привлекала мысль быть первой, но я не знала, какой подготовкой надо обладать, чтобы выигрывать.

Родителям я так и сказала – не хочу ничего менять, пусть все остается по-старому. Но моя мама, детский психолог, сумела подобрать такие слова, чтобы, с одной стороны, не давить на меня, а с другой – не дать маленькой еще девочке упустить такой шанс. Мы с ней очень много разговаривали о предстоящем просмотре, и она меня успокаивала: «Просто попробуем. Не понравится – не пойдем, останешься в группе у Анны Евгеньевны». Я согласилась попробовать. И если честно, мне тоже было интересно узнать, смогу ли я пройти отбор в ЦСКА.

В день просмотра я, естественно, волновалась. К тому же на просмотре была сама Елена Германовна. Она была и остается главным тренером ЦСКА по фигурному катанию. И в тот год набирала себе группу девочек. До этого она тренировала мальчиков, а в этот раз решила поработать с женским составом.

Я вообще не представляла, что значит заниматься спортом серьезно. Меня привлекала мысль быть первой, но я не знала, какой подготовкой надо обладать, чтобы выигрывать.

Мы пришли в разгар тренировки. На льду были спортсмены, а Елена Германовна стояла на коньках и в дутой куртке у бортика и что-то громко объясняла им. Мне показалось, что она на них кричит и ругается.

– Может, я не пойду? – Я посмотрела на маму. – Что-то страшно, злая она какая-то.

Но мы проехали практически через весь город, разворачиваться и уходить было глупо. Я и сама это понимала, маме не пришлось меня уговаривать. Я осторожно вышла на лед, следя за тем, что происходит вокруг, и поглядывая на Елену Германовну. И в тот момент у меня возникло такое истинно спортивное чувство азарта – если ты здесь, если вышел на лед – покажи все, что умеешь. Когда Елена Германовна переключила внимание с тренирующихся на нас, детей, пришедших на просмотр, почему-то стало невозможно развернуться и уйти. И откатать плохо стало тоже невозможно. Я хотела во что бы то ни стало показать, что я сильный спортсмен, доказать, что я должна быть в этой школе и тренироваться с сильнейшими фигуристами на одном катке.

– Что умеешь делать? – задала она мне вопрос.

– Все умею. Я выполняю все элементы.

Начали мы с двойных прыжков. Их я делала хорошо, проблем не было – я все выполнила чисто.

– Тройные прыгаешь?

В тот момент у меня возникло такое истинно спортивное чувство азарта – если ты здесь, если вышел на лед – покажи все, что умеешь.

– Да.

– Какие умеешь?

– Все тройные могу.

– Ну, показывай. – И кивнула головой куда-то на середину катка.

«Господи, зачем я это ляпнула? Я же не умею! Сейчас упаду прямо перед всеми!»

Я тогда только начинала учить тройные с Анной Евгеньевной. Если двойные у меня получались хорошо, то тройные я никогда еще не приземляла – всегда были падения.

Разгоняюсь, захожу на прыжок – и впервые в жизни, видимо, от страха, не иначе, делаю его. Не помню, что это был за элемент. Точно был недокрут, прыжок был слабый, но я приземлилась и не упала.

Подъезжаю к Елене Германовне.

– Представляете, я сделала. – У меня шок, я сама не верю, что говорю это.

– Ладно, что еще умеешь? – И смотрит на меня как-то хитро.

– Сальхов умею.

С сальховом была та же история – тройной я не прыгала ни разу в жизни. Ну, что делать – сама сказала, за язык никто не тянул. Разогналась, прыгнула – два с половиной оборота.

«Почти тройной!» – подумала я.

Конечно, Елена Германовна сразу поняла, что тройные я делать не умею. Особенно видно это было по шоку на моем лице после удачных приземлений. Она – тренер высочайшего класса, и храбрившаяся второклассница не могла ее провести. Мне кажется, на тех просмотрах Елена Германовна увидела во мне желание показать все, на что я способна, и даже больше. Разглядела потенциал и спортивный характер, желание работать и любовь к фигурному катанию. То, что я в любом случае буду делать – умею или нет, не важно. Все равно буду. И, как тренер, оценила это.

Меня взяли, но перед этим состоялся разговор тренера с моими родителями. Меня приняли не просто в секцию фигурного катания, а в школу олимпийского резерва ЦСКА. Все, кто занимался там, делали это профессионально. Все шли в большой спорт, тренеры готовили спортсменов, которые в будущем будут защищать честь школы и страны на международных соревнованиях. Тренировочному процессу было подчинено абсолютно все. Елена Германовна тогда сказала моей маме как следует подумать, готовы ли мы к такому. Это была дверь в большой спорт, и сейчас она для меня открывалась. Но если я хотела в нее войти, надо было взять на себя колоссальные обязательства – усердно тренироваться, сконцентрироваться только на спорте, что бы ни случилось – слушать тренеров.

Этот разговор проходил сразу после просмотров, почти на льду. И мне, и родителям надо было взвесить, смогу ли я осилить такую нагрузку. Нам дали время подумать.