Kitobni o'qish: «Год черной тыквы», sahifa 2

Глава 3
Лило

Лило Халла. Руины, остров Хейм

Темнело на острове поздно. Да и в целом погода была довольно приятная: тепло, хоть и ветренно. Если бы не ядовитые капли дождя, которые то и дело прорывались через нависшие болезненно-желтоватые тучи… Впрочем, я пробыл на Хейме всего ничего. В Норах болтали, что, когда начнётся ежегодный период затяжных дождей, жить станет намного тяжелее.

Я бродил по Городу. Зашёл в местный трактир – здесь его, как и во всей остальной Гардарике, называли «кружало», так как местный эль разливали по высоким деревянным кружкам. Посидел немного, послушал местные сплетни. Потом снова вышел на улицу, делая вид, что эль ударил мне в голову. Наконец, убедившись, что рядом нет патруля карателей и никто не идёт вслед за мной, свернул в сторону старых развалин. Местные звали их Руинами или иногда – Хеймом, так же, как и весь остров, и старались там не появляться. Оно и понятно, в оплавленных ядовитыми дождями остовах домов гнездились мерзкие лопендры и прочие милые зверюшки. Так что, услышав сдавленный женский крик, я удивился и осторожно прибавил шагу. Не то чтобы собирался вмешиваться, но встретить в развалинах кого-то живого было само по себе необычным событием. Вывернув из-за очередной хибары, я увидел, как по кромке крыши одного из зданий ковыляет девица, судя по длинной юбке и накидке с капюшоном – горожанка. Она что-то бормотала себе под нос и постоянно оглядывалась, но вокруг больше никого не было. Я выждал несколько минут и уже было собирался дальше идти своей дорогой, когда девица вдруг пошатнулась и всплеснула руками.

– А ну стой, идиотка! – вырвалось у меня.

Никогда не отличался особенным бескорыстием, но почему-то за эту девицу стало страшно. Если свалится с крыши – может ведь и шею сломать. А она, похоже, именно этим тут и занималась. Шагнула неловко вперёд и стала заваливаться, словно куль с козлиной шерстью.

– Замри! Швахх бы тебя побрал!

Она дёрнулась напоследок и с грацией скилпада рухнула на землю. Ей повезло уже хотя бы в том, что груда оплавленных камней осталась чуть левее, а крыша в этой части хибары сильно просела. И всё же девушка не шевелилась.

– Вот же драный драккар! – Я кинулся к ней, упал на колени и принялся ощупывать и осматривать.

Крови не было, очевидных переломов тоже, зато задравшаяся юбка призывно демонстрировала изящные колени. Я уже собрался повнимательнее осмотреть ноги, на предмет травм, конечно же, но девица застонала.

– Эй! Ты как? – Я легонько потряс её за плечи. – Глаза открыть можешь?

Она пробормотала что-то неразборчивое, но мне показалось, что я различил слова «похотливый» и «опоссум». Послышалось, вероятно, потому что если так – значит, она знатно приложилась головой.

– Эй! – Я снова тряханул её. – Здесь опасно разлёживаться. Слы?…

Внезапно девица взвилась, вырываясь у меня из рук, а затем размахнулась и врезала мне по лицу.

«Швахх!»

И ладно бы то была хлёсткая пощёчина. Так нет же – зарядила кулаком и от души. Вскочив на ноги, она снова пошатнулась и привалилась к стене хибары, лихорадочно оглядываясь по сторонам. В её руках блеснул кинжал с чуть изогнутым лезвием.

«Откуда только взялся?»

– Ты кто такой? И где твой ублюдочный дружок?!

Я в потрясении смотрел на неё снизу вверх, держась за скулу:

– Это ты от рождения дурная или в тебя хеймовы арахны свой яд впрыснули?

Я начал медленно подниматься, а она отступила в сторону, сохраняя воинственный вид.

– Не подходи!

– И не собирался даже! – Я раздражённо развернулся и пошёл прочь.

– Стой! – выкрикнула она мне в спину.

– Чего ещё? – обернулся я через плечо. Девица как будто бы немного расслабилась. Теперь она зачем-то внимательно разглядывала собственную юбку, даже поглаживала ткань пальцами. Странная… – Ну?

– Слушай, как там тебя? Извини, что накинулась. – Незнакомка неожиданно сменила гнев на милость и даже кинжал опустила. – Что-то мне нехорошо. Не проводишь девицу до дома?

«Конечно, нехорошо. Ты с крыши свалилась, тупица! Но провожать мне тебя некогда!»

Я прищурился, подозрительно её рассматривая: складная фигура, не тощая, скорее крепкая, но не утратившая прелестных округлостей. Короткие темные кудряшки на стриженной голове, милая мордашка с большими голубыми глазами. При других обстоятельствах я бы непременно её и проводил, и угостил бы, нашёптывая всякие приятности. Но тратить время на ненормальную никакого желания не возникло.

Девица смущённо кашлянула и пошатнулась. Кажется, по-настоящему.

– С меня услуга, – добавила она, очевидно уловив мои сомнения.

«Вот это другое дело! Сразу бы так!»

Я вернулся и взял её под локоть, но через десяток шагов понял, что этого недостаточно. Пришлось обхватить её талию и держать крепче, ведь она то и дело спотыкалась, норовя упасть. Не хватало ещё, чтобы она ненароком пнула одну из диких тыкв, которые то и дело попадались под ноги. В отличие от оранжевых сестёр, взращиваемых заботливыми садоводами, дикие тыквы были мельче, темнее и злее: только тронь – лопнут и посекут разлетевшимися семенами, острыми, как металлическая стружка.

По пути мы почти всё время молчали. Она только назвала своё имя – Йонса Гранфельт. На удивление привычное для меня – чужака из Грантланды, и необычное среди всех местных Дуняшек да Устин. Я повторил про себя несколько раз, чтобы не забыть, с кого в случае чего спрашивать должок.

– А ты?

– Лило.

– И всё?

– Ага. Из Нор.

– Вижу, что из Нор, не слепая. Ох! – Она едва не упала, угодив ногой в рытвину. И охнула повторно, когда я сильнее сжал её талию, удерживая.

– Я занимаюсь охотой, – после некоторого молчания предприняла она очередную попытку завязать разговор.

Я что-то промычал в ответ, не особенно поверив. Хоть она и умеет махать кулаками, но я ни разу не видел девиц среди охотников, притаскивающих к Норам добычу. Свободной рукой я потёр ноющую скулу, чувствуя нарастающую злость.

«У меня и свои дела есть. Более важные, чем таскать полуобморочных якобы охотниц».

Мы уже доковыляли до Города и шли по центральному тракту. Тяжёлые капли дождя то и дело попадали мне за шиворот, под ногами хлюпала грязь, а солнце уже клонилось за горизонт. После тяжёлого рабочего дня кожа на руках неприятно зудела, ткань формы елозила и раздражала при каждом шаге.

– Долго ещё до избы твоей? – не выдержал я.

– Уже устал, Лило из Нор? А с виду вроде ничего, крепкий.

«Швахх!» – мысленно выругался я, но вслух оправдываться не стал. Не стоит малознакомой девице знать о моих планах на вечер.

– Мило, что ты переживаешь обо мне. Но я больше из-за дождя беспокоюсь.

– Дак это ж разве дождь, – отмахнулась Йонса. – Так, накрапывает слегка. Вот скоро начнётся ядовитый сезон, и тогда ни кожу, ни волосы лучше открытыми не оставлять, если не хочешь получить ожоги. Знаешь, да?

– Начнётся… – пробурчал я. – На вашем убогом острове он и не прекращается. То отрава с неба падает, то мерзкие твари норовят сожрать, то швахховы тыквы взрываются своими швахховыми семенами.

– Это да, – печально подтвердила она. – Жизнь на Хейме непростая.

Слава заре, ветрам и прочим природным явлениям, как бы сказали местные, но мы наконец дошли до дома Йонсы в Мучном переулке. Он мало чем отличался от других зданий – такой же округлый, собранный из панцирей скилпадов, с пятиугольными окнами. Помнится, когда Никодим впервые привёл меня в Город, то я решил, будто это не Город вовсе, а заснувшее стадо исполинских черепах, настолько уж местные жилища походили на их панцири. Но черепах на Хейме никогда не водилось, а вот жутких скилпадов было полно. Размером с новорожденного телёнка, они обитали во влажных пещерах и норах на берегах реки Ивинг или в северных развалинах Руин. Ядовитая вода не причиняла никакого ущерба их блестящим коричневым панцирям. Днём скилпады по большей части дремали, а на поиски пищи выползали в сумерки или ночью, но иногда можно было наткнуться на них и в светлое время суток. Я особенно не вникал в привычки этих прожорливых тварей, знал только, что охотники обычно притаскивали их уродливые туши к Норам по утрам. Носильщики забирали добычу, рубильщики вскрывали и разделывали. Панцири потом спускали в гейзерный зал, где чистильщики, к которым теперь относился и я, отскребали их от остатков плоти и вымачивали. Чтобы потом использовать при строительстве очередного дома в Городе или ещё для чего-нибудь.

Йонса отворила дверь, и изнутри повеяло тонким цветочным ароматом, обещающим уют, кружку горячего чая и мягкую кровать. На мгновение мне даже захотелось плюнуть на всё и остаться. Но я быстро отогнал непрошеные мысли:

– Может в другой раз…

– Чего? – Йонса нахмурилась и отстранилась от меня. – Благодарствую за помощь, дальше я сама.

Она юркнула внутрь и захлопнула дверь прямо перед моим носом.

– Ну и манеры. А ещё горожанка называется, – буркнул я, разворачиваясь.

Слышно было, как с той стороны двери тяжело опустился засов, а затем ещё и щеколда скрипнула.

– И швабру не забудь приставить, Йонса Гранфельт, – крикнул я ей и поспешил вверх по тракту. – Охотница, ну да, конечно.

Я быстро добрался обратно до хибары, с которой сверзилась моя новая знакомая, обогнул ещё пяток оплавленных строений Руин, пересёк пустырь, поросший сорной травой, и, наконец, вошёл в полуразвалившийся долгий дом. Старые грантландские постройки – не редкость на Хейме. Наверное, в детстве, в сиротском доме, мне следовало внимательнее слушать на уроках истории и читать больше книг. Но учёба нагоняла на меня тоску и скуку. Так что теперь только и оставалось подмечать на этом странном острове смесь культур двух разных стран да своеобразный хеймовский уклад, не имея ни малейшего понятия о том, как же так вышло.

«Надо будет у Никодима, что ли, спросить. Швахх! Думаю о всякой ерунде вместо дела».

Внутри долгого дома окон не имелось, и потому единственным и слабым источником света здесь была небольшая металлическая чаша, стоящая посреди вытянутого зала. Красноватые отсветы тлеющих в ней углей зловеще ложились на лицо Власа, делая его ещё более суровым.

– Не так уж тебе и хочется выбраться отсюда, да, Лило? – не поднимая взгляда от чаши, произнёс Влас.

Он поворошил угли прутиком, и те выстрелили снопом оранжевых искр, осветив его кожаную куртку и плотные штаны, перевитые ремнями. Защитная хитиновая шляпа с широкими полями небрежно лежала слева, тульей вниз, и внутри неё копошилась неясная тень.

– Задержался в Городе. – Я присел на низкую каменную скамью напротив собеседника. – Какие новости с материка?

Влас молчал. Он дунул на угли, распаляя их, сломал прут на три части и подкинул в чашу. Затем неторопливым движением пригладил свою кучерявую чёрную бородку. Меня невероятно бесила эта его привычка отвечать не сразу, а с некоторой оттяжкой.

– Сыскари окончательно закрыли дело. Записали как ссору полюбовников со смертельным исходом.

– Барятин, полагаю, рвёт и мечет? – Я вздохнул.

– А как же. Хоть это было и ожидаемо, – пожал плечами Влас. – Версия-то с ходу стала рабочей, ведь доказательств иного не имеется. До сих пор! – Он сделал особый упор на последние слова.

– Вот об этом я и хотел поговорить… – Я собрался, как перед прыжком в ледяную воду. – Я на Хейме уже почти месяц в Норах околачиваюсь. Поговорил со всеми, кем мог. Никто и слыхать не слыхивал ни про какого артефактора Барятина, ни про Бьёрна из Грантланды. Конечно, мы договаривались, что я ещё и в Городе осмотрюсь, но мне кажется, что Хейм – это ложный след.

– Намекаешь, что твои дела тут закончены? – прищурился Влас. – Договор был не таков.

– Вот именно, что не таков! – зло бросил я. – Приехать на остров и разузнать про грантландца и артефактора – и всё. О том, что придётся с утра до ночи гнуть спину, скобля уродские панцири, и дышать едкими гейзерными испарениями, уговора не было. – Я вскочил со скамьи и задрал повыше рукава формы: – Посмотри, у меня вся кожа зудит и облезает.

Влас усмехнулся в бороду.

– Чешусь, как козёл блохастый! – не унимался я.

В ответ Влас и вовсе разразился раскатистым хохотом, что эхом заметался по пустому залу долгого дома:

– Наивная же ты… кха-ха… белоручка… Ха!

– Совсем драккары попутал?!

Я непроизвольно сжал кулаки и в следующий миг наскочил на Власа и с одного удара в челюсть опрокинул того со скамьи навзничь. Хотелось ещё и в живот как следует пнуть, вымещая всю накопившуюся злость, но вдруг бедро пронзило резкой болью. Я взглянул на свою ногу и с силой хлопнул по ней. Стало только больнее, а мерзкий власов грызун, посмевший вонзить в меня зубы, уже слинял.

– Шваххов крысён…

Громко щёлкнул карательский кнут, рассекая воздух и обрывая мои ругательства, вспышкой боли зацепил плечо и тонким, словно раскалённым концом прошёлся по спине.

– Скальдов скальп! – взвыл я, уворачиваясь от второго удара, но попадая под третий. – Влас, твою ж мать!

– Слово карателя – закон, – произнёс он негромко и спокойно, взмахивая кнутом и вновь обрушивая его на меня. – Слово карателю – смерть.

Новый удар. Затем ещё один.

– Да хватит уже!!!

– Ты, видимо, забыл, кто здесь каратель, – Влас стал скручивать кнут в кольцо, – а кто колодник из Нор. И без меня ты таким и останешься, не думал об этом, Лило?

Я стиснул зубы. Как ни крути, а этот хмырь был прав. Мы смотрели друг другу в глаза – он с превосходством, я с едва контролируемой злостью.

Наш немой поединок нарушило копошение в ногах Власа. А потом из-за его сапога высунулась вытянутая морда его элементаля. Не крыса – опоссум. Он ловко вскарабкался по одежде, устроился на плече и обвил шею хозяина своим лысым, похожим на червяка, хвостом.

– Талоны давай! – прошипел я, чувствуя, как горит исполосованная плёткой спина. – Чем скорее получу вольную грамоту и переберусь в Город, тем реже твою рожу видеть буду!

– Сам с Барятиным решил дело иметь, а теперь ноешь как баба! – отозвался Влас и бросил тряпичный свёрток мне под ноги, а опоссум хищно разинул пасть в мою сторону. – В следующий раз остальное получишь. Чтоб больше было интереса разнюхивать то, что поручено.

Я зло выдохнул, но спорить не стал. Плевать. Значит, выкуплюсь после нашей следующей встречи, а сейчас нет смысла тратить на выбивание оставшихся талонов силы и время. Я подобрал свёрток, развернулся на пятках и вышел из дома, мечтая оказаться подальше от сволочного Власа с его вонючим опоссумом, да и в целом от проклятого острова. А для этого мне нужно было срочно найти хоть что-то, связывающее Барятина с Хеймом.

«Или… сделать вид, что нашёл?»

Мысли лихорадочно заметались в голове, пока я обдумывал новую идею. От меня ведь не требовалось лично поймать убийцу жены купца. Этим дальше будет заниматься Влас. Моей задачей было разузнать всё, особенно среди местного сброда, в Норах или среди пьянчуг в кружале. Найти зацепки, ниточки, которые могли бы привести к чему-то или кому-то. Островной каратель не смог бы сделать этого сам, не привлекая внимания. Так что я вполне мог наплести Власу что-то мутное про одного из местных, который ведёт себя подозрительно. Каратель пусть дальше разбирается – а я тем временем буду уже на полпути к Гарде, оставив за спиной Мост Костей.

«Нужен кто-то подозрительный… Например, девушка-охотница, которая в одиночку бродит по Хейму и прыгает с оплавленных крыш? Хм-м-м, а ведь неплохой вариант…»

Глава 4
Йонса

Йонса Гранфельт. Город, остров Хейм

Захлопнув дверь, я прислонилась к ней спиной и обхватила себя руками.

«Дома! В безопасности!»

Норный парень, который довёл меня до Мучного переулка, что-то выкрикнул снаружи, но я не прислушивалась. Не до него сейчас! То, что произошло со мной в Руинах…

– Йони, это ты, милая? – Мама вышла в сени, отряхивая руки от муки. – Чего так долго? Я ждала тебя раньше.

– Эм-м… По Городу прогулялась.

– После мовни¹-то? Напаренная? В дождь? – недоумевала мама.

«И точно же!» – Я спешно спрятала за спину измазанные в земле ладони.

– А Глаша? С тобой гуляла?

– Вроде того, – ляпнула я невпопад, радуясь, что потёмки сеней скрывают последствия моего странного возвращения с Лило из Нор. Я боком стала продвигаться к своей горнице. – Пойду спать. Устала я…

Мама пробурчала что-то про неугомонную молодёжь и ушла обратно на кухню. А я рухнула на лежанку, пытаясь привести в порядок разбегающиеся мысли.

– Зори рассветные, что за напасть со мной приключилась?

Я пощупала свой лоб, но жара не было, однако от рук неприятно пахло грязью. Повезло ещё, что сезон едких дождей только-только начинался, а иначе можно было и вовсе получить раздражение или ожоги.

«Но дело-то не в дождях сейчас!»

Перед внутренним взором возник иноземный каратель с непривычно длинной гривой волос и гаденькой ухмылкой.

«Кто он такой? Почему пристал именно ко мне? Спутал с колодницей? Но ведь и я помню на себе серые штаны, будто я какая-нибудь носильщица из Нор. Ерунда несусветная».

Так и не найдя ответов, я повернулась на другой бок и уставилась на стену. Бороздки на панцирных пластинах уже не образовывали ровные пятиугольники, как раньше. Теперь в фигуры добавились новые линии – трещины, которых от сезона к сезону становилось всё больше. А это значит, что скоро наш дом начнёт пропускать едкую влагу. Сколько он ещё простоит? Сезон, может два? В былые времена отец не допускал подобного: следил за стенами, менял износившиеся фрагменты, всё делал сам. Но теперь его нет.

Мама – лучшая булочница в Городе, я – неплохая охотница, но вместе мы ни рожна не смыслим в строительстве. Вроде и талоны у нас есть, но, когда мы в прошлый раз приглашали строителя… Ох, даже вспоминать тошно его лапы на маминой заднице. Хорошо хоть она его скалкой огрела. С этими колодниками из Нор очень сложно вести дела, ведь по сути они преступники без понятия о морали, что бы там ни говорили.

«Хотя, надо признать, с Лило мне сегодня повезло. Похоже, именно он спугнул карателя. Ещё и до дома довёл».

Образ колодника со странным именем и такими же странными глазами расплывался в памяти. Что именно с ним было не так – никак не получалось вспомнить.

«Надо будет выяснить и про Лило, и про карателя. Найти Глашку и расспросить её о том, куда мы, скилпад задери, ходили после мовни. Но первым делом умыться. Завтра».

* * *

Вода тонкими струйками стекала с мокрых волос, казавшихся теперь совсем тёмными, по шее и по выступающим лопаткам, скользила вдоль позвоночника и очерчивала узкие, но крепкие мужские ягодицы, к одной из которых прилип листок от веника…

– Да подвинься ты, мне не видно! – Глашка сильно пихнула меня локтем.

Я охнула от неожиданности. Слишком громко.

Парень замер с ушатом воды, который намеревался на себя опрокинуть, чуть склонил голову набок, будто прислушиваясь. Мы с Глашей переглянулись. В её ореховых глазах плясали демонята, на щеках играл румянец, а губы подрагивали.

«Ох нет! Нет-нет-нет!» – взмолилась я, зная подругу.

Миг. Другой.

– Пха! – взорвалась она, словно дикая тыква. – Ахаха!

Я первая соскочила с лавки под маленьким оконцем, дёрнула за рукав Глашку, которая, не таясь более, хохотала во весь голос, даже медальон на её груди весело подпрыгивал в такт смеху. Мы обогнули баню, прошмыгнули мимо входа, слыша, как хлопает внутри дверь парной.

– Зори рассветные! – взвизгнула я, – Глашка, быстрее! Он же сейчас выйдет!

Мы еле успели выскочить за забор, огораживающий двор бани, и присесть. Сквозь щели мы видели, как распахнулась дверь, но закаменелое, оплавленное дождями древнее дерево закрывало обзор на человека.

– Любимка – на заду травинка! – проорала Глаша и, пригнувшись, ринулась вдоль забора.

– Да ты совсем, что ли?! Он же нас узнает!

Но смех разбирал меня сильнее, чем беспокойство. А потому, когда мы добрались до дома Глаши, у меня от смеха болел живот, а из глаз лились слёзы. Хохотнув особенно громко, я моргнула и обнаружила над головой привычный потолок своего дома, не Глашкиного.

Утро пробивалось тягучим светом сквозь щели ставень.

Сон… всего лишь сон, возродившийся из давнего воспоминания. На самом деле в тот день далеко убежать нам не удалось. Мы столкнулись с моим папой, который отчихвостил нас за безобразное поведение. Мол, где это видано, чтоб приличные девицы за парнями в мовне подсматривали!

Я улыбнулась, потянулась, но тут же охнула, ощутив, как ноют мышцы после вчерашнего падения, и уткнулась лицом в грубую шерсть одеяла. За дверью слышалось привычное постукивание – мама замешивала тесто, словно пытаясь спрятать в муке все тревоги.

«Ох, надеюсь она не входила ко мне, – пронеслась первая мысль. – Ну и жуть. Ушла в мовню, а вернулась вся изгвазданная».

В маленьком настенном зеркале отражалась моё лицо с грязевыми разводами на щеке, засохшими струйками, убегающими вниз по шее. Волосы у левого виска стояли торчком, слипшись в мелкие сосульки. Я хотела потереть щеку, но отдёрнула руку, ведь хеймова глина плотно забилась под ногти. Впрочем, и одежда, которую я вчера не потрудилась снять перед сном, оставляла желать лучшего.

«Вот же гадство!»

Я тихо приоткрыла дверь и прошмыгнула в уборную. Стараясь не поднимать шума, набрала черпаком воды из кадки в ушат. Она давно остыла, но возиться с обогревом было некогда – мама могла войти в любую минуту и увидеть это безобразие. Ответов на её последовавшие бы вопросы у меня не было.

Вернувшись в горницу, я переоделась и перестелила постель.

– Йони!

Я вздрогнула и пихнула ком с бельём под кровать.

– Милая, я слышу, что ты проснулась! – Голос матери прозвучал резко, и когда я осторожно зашла на кухню, заметила, как в уголках её глаз притаилась тревога. – Как себя чувствуешь после вчерашнего?

Я остолбенела.

«Заметила всё же?»

– Э-э-э… Ты знаешь… – начала я, не понимая, как себя вести.

– Да уж знаю, – проворчала мама. – Тоже была молодой, ещё не успела позабыть, каково это. Хоть и шляться по Городу под дождём да после мовни…

Она покачала головой, а я с облегчением выдохнула.

«Она не заметила. И явно говорит не о том, что произошло в Руинах!»

– Да всё нормально, мам. – Я улыбнулась, скользнув взглядом по отцовскому кинжалу, висящему на стене. Его необычное, изогнутое волной лезвие словно подмигнуло мне, поймав солнечный блик. – Представляешь, мне приснилось, как нас с Глашей па…

Я осеклась. Но мама, конечно, всё поняла. Отодвинулась от усыпанного мукой стола, вытерла руки о фартук и швырнула в печь брикет для растопки. Искры от панцирных стружек заплясали, как ветряные демоны Хейма, а мама ещё и потыкала в очаг кочергой. В пламени мелькнул хвост элементаля, полупрозрачный и уже совсем тусклый – верный признак того, что в скором времени придётся отстегнуть немало талонов на его замену. Маме не обойтись без печи, работа такая, а потому раз в полтора-два месяца приходилось обновлять огненных ящериц. Поговаривали, что на большой земле низшие элементали и вовсе могли пережить своих владельцев, но здесь они угасали слишком быстро – что ящерки для магопечек, что опоссумы карателей. Хорошо хоть, что вообще работали – другой-то магии я отродясь не видела, ведь на острове она не действовала.

– Не ковыряй старые раны. Твой отец… – Мамин голос вырвал меня из задумчивости. Она вновь вытерла руки о фартук, теперь уже от золы. – Иди лучше потренируйся перед завтраком. А то разучишься оружие держать.

Конечно, мне хотелось броситься сейчас к Глаше и узнать, как она вчера добралась до дома, не случилось ли с ней чего странного по пути, ходили ли мы ещё куда-то помимо мовни… Да, воспоминания так и не вернулись, а потому вопросов было много. Но удивлять маму внезапными порывами я не собиралась, да и отец с детства приучил меня к распорядку.

– Не время для лени, – говорил он, трепля мои непослушные кудряшки. – Время для Йони.

– В здоровом теле, – тихо сказала я.

– Здоровый дух, – ответил мне в мыслях его голос.

А когда-то всё это было по-настоящему.

«Скучаю по тебе, пап».

На пустыре за домом ветер гулял меж груд расколотых панцирей и костей. Использовать целые панцири тех же скилпадов для тренировок было бы слишком расточительно. Так что я в своё время натаскала из Руин чьи-то старые обглоданные скелеты и из них уже собирала аляповатые фигуры панцирников. Вот и теперь у плетня маячило очередное чучело. Я вонзила в него тренировочное копьё, но удар вышел вялым – пальцы дрожали, будто впервые держали оружие.

«Спину прямее, ноги шире!» – эхом отозвался в памяти смех отца. Я зажмурилась, и перед глазами встал тот день, когда он вручил мне первый арбалет. Мне было семь, и тяжёлая деревянная рукоятка с непривычки тянула к земле, но он, не давая опомниться, толкнул вперёд: «Сангонгские принцессы, или кто там у них, стреляют на скаку, а ты нюни распустила! Ещё раз!»

– Ещё раз… Ещё раз… – шептала я, на этот раз вкладывая в удары всю ярость на то, что произошло вчера. Чучело треснуло, и из трещины высыпались сухие стебли полыни и тыквенная ботва.

Сосредоточившись на отработке движений, я пропустила момент, когда мама выглянула из двери.

– Сколько тебя звать? Еда на столе. – Она хмурилась и почему-то была уже без фартука. – И знаешь… причешись, что ли, у нас гости!

Я только закатила глаза.

«Гости, как же. Знаю я этих гостей!»

И верно, на табурете у стола уже расселся Чен, довольный, будто колодник, получивший вольную грамоту. А мама хлопотала вокруг него, как вокруг любимого зятя.

– Сударыня Хильди, ну какая ж вкуснота, – бубнил он с набитым ртом, налегая на мамины особые рогалики из тыквенного теста. А затем повернулся ко мне: – Гранфельт, я наконец понял, почему ты ходишь на охоту. Без неё на таких булочках ты быстро превратилась бы в…

– Заткнись, Чен! – Я дружески хлопнула его по плечу. – Чего пришёл-то? Еда в доме, что ли, кончилась?

– Йонса! – возмутилась мама. – Кушай, милый, кушай. Не обращай внимания на эту колючку.

Чен расплылся в широкой белозубой улыбке, и его миндалевидные глаза превратились в две узкие щели. На Хейме было не так много выходцев с Сангонга, так что Чен всегда привлекал к себе внимание, но ничуть не страдал из-за этого, а похоже, наоборот, наслаждался. Особенно, когда это было внимание со стороны горожанок. Смуглый, черноволосый и невысокий, ростом с меня, он сильно отличался от основной массы мужчин на острове, но как охотник был не менее успешен, чем прочие. Ведь когда сражаешься со здоровенной тварью с хитиновым панцирем, чаще всего решает не мощь удара и рост, а скорость и точность. А уж в этом Чену, гибкому и вёрткому, как морской демон в прибрежных водах, не было равных.

– Ну какая ж она колючка, сударыня Хильди! Натурально сангонгская пташка чибис! – не остался в долгу Чен. – Такая же мелкая, красивая и безмо… без памяти совсем. Сходка охотничья сегодня, забыла, пташка?

– Точно… Ждан же всех собирает. – Игнорируя мамино недовольное сопение, я на ходу цапнула рогалик и направилась к выходу. – Ну идём тогда, чего расселся!

– Да дай ты доесть человеку, вот же непоседа! – возмутилась мама.

– Не переживайте, сударыня Хильди… – вежливо начал Чен, но я откусила рогалик, развернулась и оставшуюся часть невежливо запихала ему в рот.

– Смотри, мам, он уже доел! Мы пошли!

Прожевать булку Чену удалось только к выходу из Мучного переулка.

– Что с тобой, Гранфельт? Ты ж должна быть расслабленная после вчерашней мовни, – ухмыльнулся он. – Или на тебя эти девчачьи штуки не действуют?

– Это у тебя мозги не действуют, – огрызнулась я. – И откуда ты знаешь, где я была? Следишь за мной?

– Ага, заняться больше нечем. Глашу ввечеру видел, она из мовни возвращалась. Мы ж соседи, забыла?..

«Ох, значит, хотя бы с ней всё в порядке. Одним вопросом меньше!»

– …Она-то, в отличие от тебя, была румяная, добрая, разомлевшая. Всё тыкала мне в морду горшочком с каким-то мерзким месивом. Мол, давай намажу, чтоб борода гуще росла. Тьфу!

Я захохотала. Борода у Чена и впрямь почти не росла. А то, что всё же отрастало, он тщательно выскабливал. Говорил, у их народа так принято. Хотя откуда ему-то знать: он ведь родился на Хейме от папаши-колодника, что смог из Нор выкупиться, и в Сангонге никогда не бывал.

Так за шутками и беззлобным подначиванием мы добрались до кружала. По форме дом был как и все прочие – округлый, покатый, панцирный. Разве что во всё дверное полотно умелым резчиком была выточена ёлка, а рядом на цепях болталась табличка «Хмель и ель». Внутри привычно пахло жареной рыбой, ячменными лепёшками и кислым пойлом. Сквозь годами не мытые окна не проникал дневной свет, но светлячки в лампадках вполне справлялись со своей задачей.

Чен сразу направился к столам, где обычно собирались охотники. Сегодня наш голова, Ждан, назначил сходку, чтобы обсудить маршруты ближайших вылазок, но время сбора ещё не пришло. Впрочем, и первыми мы не явились: за дальним столом сидел мрачный Мяун – староста одного из охотничьих отрядов. Я в очередной раз порадовалась, что попала в группу к Каспию, а не к Мяуну. Меня пугал не его рваный шрам на пол-лица, а вспыльчивый норов и излишняя жестокость во время охоты. Поговаривали, что у него не ладилось с жёнкой, и он спускал пар в Руинах, изувечивая хеймовых тварей.

Чен по-свойски хлопнул Мяуна по спине, подсаживаясь. А я повернула в сторону длинной стойки, склонившись над которой дядька Чеслав что-то корябал в учётной книге. Его тёмно-русые волосы чуть вились у висков, отчасти скрывая несколько крапинок-шрамов, что остались после разрыва дикой тыквы. Многие хеймовцы обладают такими отметинами, даже у моей мамы есть на предплечье.

– А, Йони, здоро́во! – Чеслав окинул меня ласковым взглядом серо-голубых глаз. – Бледная ты какая-то. Дома всё в порядке?

– И тебе не болеть, дядя Чеслав. – Я перегнулась через стойку и быстро клюнула его в щёку.

Его лицо озарилось родной доброй улыбкой, да и у меня на душе потеплело. В год смерти отца Чеслав, как его ближайший друг, взял на себя наши хлопоты. Даже не знаю, где бы мы сейчас были с мамой, если б не поддержка Чеслава. Тяжёлое было время: талонов не хватало, ведь мама толком не могла печь – всё из рук валилось, да и я ничего особо не умела, разве что из арбалета стрелять да кинжалом махать. Отец меня учил, чтобы я могла за себя постоять, чтоб здоровье было крепкое. Ну а я в охотники подалась – ещё одна печаль мамы. Ох, как она была против. Благо и этот период уже позади.

– Ну чего ты, чего… – по-доброму нахмурился Чеслав. – Обожди чуть, счета подобью, а ты пока кликни Настасьюшку, чтоб тебе похлёбки понаваристей наложила.

Я едва глаза не закатила.

«Да лучше голодной остаться, чем выслушивать глупые сплетни этой болтушки!»

Эту недалёкую девицу я всегда сторонилась и лишнего слова при ней не произносила, а то как-то ловко у Настасьи получалось людей забалтывать. Понарассказывает всякого про всякого, так что глаза на лоб лезут. Не люблю я брехливые сплетни. Зато Глашка, напротив, порой специально Настасье лопендровых щупалец на уши вешала, забавы ради, а потом веселилась, отслеживая, как далеко расползлась сплетня.