Kitobni o'qish: «Дух мадам Краул и другие таинственные истории», sahifa 6

Глава XIII
Туман в горах

Наутро снова послали за доктором Торви; он прибыл, исполненный удивления, учености и скептицизма. Но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать; увидел же он Филипа Фельтрэма, живого и здорового – все телесные функции действовали вполне нормально.

– Ей-богу, сэр Бейл, я не верю собственным глазам! – восклицал доктор, потягивая шерри в «гостиной для завтраков», как называлась большая комната рядом со столовой, обшитая деревянными панелями и увешанная картинами. – Такие случаи неизвестны науке! Пульса было не больше, чем у кочерги, дыхание не сильнее, чем у каминной доски, холоден, как свинцовая статуя в парке. Вы скажете, все эти признаки ошибочны? А как же насчет трупного окоченения? Вам подтвердит и старая Джуди Уэйл, и моя подруга Марселла – ей больше подошло бы прозвище Одноглазка; уж миссис Блай разбирается в подобных вещах, знает все обычные, я бы даже сказал, неопровержимые признаки смерти не хуже меня. Для них не существует загадок; они под присягой покажут, что все эти признаки имели место – вы сами слышали их разговор. Клянусь честью, я отошлю описание этого случая в Лондон, моему бывшему руководителю сэру Харви Хенсарду. Увидите, какой шум поднимется в моем сословии. Другого такого случая не было, нет и, не побоюсь сказать, больше не будет.

В продолжение этой лекции сэр Бейл сидел, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги. Скрестив руки на груди, он угрюмо поглядывал на высокую даму в белом атласе и рюшах, с птицей на руке, которая надменно улыбалась с портрета на стене. Баронет явно чувствовал себя немного не в своей тарелке.

– Вы, врачи, – промолвил он, – несомненно, высокоученый народ.

Доктор поклонился.

– Но есть на свете одна вещь, о которой вы не имеете ни малейшего понятия.

– Правда? Какая же? – поинтересовался доктор Торви.

– Медицина, – ответил сэр Бейл. – Я всегда подозревал, что вы ничего не смыслите в болезнях, но до сих пор не догадывался, что вы не в состоянии даже отличить живого от мертвого.

– Ха-ха-ха! Вы… ха-ха-ха! Вы, пожалуй… ха-ха-ха! Да, вы меня подловили. Но этот случай не имеет прецедентов – да, клянусь честью. Уверяю, о нем будут не только говорить, но и писать в книгах, и все публикации будут попадать ко мне, и тогда уж я-то позабочусь, сэр Бейл, чтобы вы их прочитали.

– Не упущу подобного случая, – ответил сэр Бейл. – Еще стакан шерри, доктор?

Доктор поблагодарил, наполнил стакан и взглянул сквозь него на свет.

– Ха-ха-ха! Ваш портвейн… знаете ли, сэр Бейл, к нему так привыкаешь. Только посмотрите, какой благородный налет! Раз отведав такое вино, нелегко выкинуть его из головы, по крайней мере в одном смысле этого слова.

Но если честный доктор намекал на еще один стаканчик этого восхитительного напитка, то намек его пропал впустую; сэр Бейл явно не намеревался повторять возлияние в честь доктора Торви.

– Само собой разумеется, – сказал сэр Бейл, – что с Фельтрэмом все будет в порядке. Я пошлю за вами, буде в том возникнет необходимость; если только он не вознамерится умереть еще раз – в таком случае я буду придерживаться собственного мнения.

На том они и расстались.

Сэр Бейл не стал говорить доктору о собственном недомогании, хотя чувствовал себя не очень хорошо. «Эта заброшенная дыра, эти жуткие горы и гнилое черное озеро, – проклинал он все красоты окружающего пейзажа подряд, – кого угодно вгонят в тоску; а если человек пал духом, с ним, считай, все кончено. Потому-то я и страдаю несварением желудка; да в придачу эти проклятые долги, да еще почта, что исправно приносит из Лондона письмо за письмом, одно другого назойливей. Лучше б здесь вообще не было почты. Хорошо было во времена сэра Эмеральда, когда йоркского торговца тканями, пришедшего требовать уплаты долга, просто пристрелили, и никто больше не осмеливался приставать к знатным господам с подобными глупостями. А теперь с этой почтой до тебя где угодно доберутся. Оттого люди и теряют и сон, и аппетит, и то подобие покоя, какое можно найти в этой гнусной дыре».

Может быть, у сэра Бейла разыгралась подагра? Трудно сказать, что за недуг подорвал душевные силы баронета, но средство для исцеления у него было одно – довести себя до изнеможения долгой тяжелой прогулкой.

В тот вечер он отправился гулять по Голден-Фрайерсским горам – сумерки уже окутали прибрежные низины, но на широких склонах и острых вершинах все еще играли золотистые лучи предзакатного солнца.

Никакое чувство одиночества не сравнится с тем, что мы испытываем на безмолвных склонах могучих гор. Поднявшись в царство величайших исполинов, порожденных Природой, туда, куда не доносится шум людских поселений, поднявшись над жизненными невзгодами и суетой, мы трепещем от восторженного страха, терзаемся смутными, диковатыми предчувствиями. На востоке показался туманный диск луны, заливая серебром сумеречные долины под ногами, а сэр Бейл грелся в теплых желтоватых лучах заходящего солнца, бросающего последний отблеск на далекие пики Морвинских гор.

Человек, впервые оказавшийся в горах, поспешил бы скорее спуститься вниз, пользуясь последними мгновениями дневного света; но сэр Бейл Мардайкс с детства знал эти пустынные места, и, кроме того, он понимал, что туманный кружок луны, встающий над восточным горизонтом, после захода солнца засияет все ярче и ярче. Поэтому сэр Бейл не торопился.

Бронзово-смуглое решительное лицо баронета, озаренное закатным солнцем, чем-то напоминало лицо Карла Второго – не легендарный идеал «веселого короля», а сурового, энергичного угрюмца, предстающего перед нами на портретах.

Он стоял, скрестив руки, на склоне горы и восторгался, несмотря на предубеждение, чудесной игрой света – вершины далеких гор, терявшихся в туманной дымке, багровели под лучами заката, а долины все глубже погружались в сумеречный мрак, сквозь который зубчатыми линиями вырисовывались остроконечные коньки крыш и башенки Голден-Фрайерса да тускло поблескивали свечки в окнах домов.

Тем временем закат добрался и до того склона, где стоял сэр Бейл. Вокруг баронета сгустились сумерки, и он припомнил величественное гомеровское описание горного пейзажа в лунном свете.

Над высокой вершиной справа от баронета нависла тяжелая груда белых облаков. Внезапно она пришла в движение и, клубясь, как дым пушечных выстрелов, могучим потоком покатилась вниз по склону, к озеру. Баронета окутал волглый туман, не слишком густой, скорее напоминавший призрачную дымку; тем не менее он различал очертания утесов и скал ярдах в двадцати-тридцати от себя, но дальше не видел ничего.

Вряд ли найдется на свете ощущение более пугающее, чем чувства путника, застигнутого туманом на пустынном склоне горы, то и дело обрывающемся в глубокие пропасти.

Однако душу одинокого странника терзает не только боязнь сорваться в пропасть; в предательском густом тумане глазу мерещатся злобные причудливые тени, готовые выскочить из-за молочно-белой стены и заступить нам дорогу. Воображение баронета услужливо создавало целые сонмы таких чудовищных призраков, что у несчастного мороз подирал по коже.

Однако баронет был уверен, что не заблудится в горах: ориентиром ему служил легкий ветерок, дающий чувство направления. Тем не менее густой туман тревожил его не на шутку. Клубящееся облако окутало его в ту минуту, когда он смотрел на озеро. Сэр Бейл взглянул налево, пытаясь сквозь густую дымку разглядеть знакомые приметы. Шагах в двадцати пяти баронет различил силуэт человека, неподвижного, как сгусток тумана. Человек смотрел, как и он, вниз, в сторону озера. Это был высокий худощавый мужчина; вытянув руку, он указывал куда-то вдаль, где скрывался в дымке городок, неразличимый человеческим глазом. Сэр Бейл всмотрелся в силуэт, не в силах понять, откуда тот взялся, спрашивая себя, не грезит ли он наяву; незнакомец шевельнулся и в тот же миг исчез из виду.

Баронет осторожно направился вниз по склону горы. Туман начал редеть, сэр Бейл отчетливо различал дорогу и спускался довольно уверенно. Тем не менее путь по горам до Мардайкс-Холла предстоял еще далекий.

Туман, однако, все еще ограничивал поле зрения и скрывал от глаз далекие ориентиры; по счастью, сэр Бейл с детства хорошо знал окрестные горы и сейчас уверенно находил дорогу.

Он миновал в одиночестве более четырех миль, когда, проходя мимо скалы под названием Кошачий коготь, заметил в тридцати футах впереди знакомую фигуру в коротком плаще – тонкий занавес тумана, пронизанного лунным светом, придавал силуэту призрачный, потусторонний характер.

Сэр Бейл застыл на месте. Незнакомец в коротком плаще кивнул и, пятясь, исчез за выступом скалы.

Сэр Бейл рассердился, как обычно случается после внезапного испуга, и, крикнув незнакомцу, чтобы тот остановился, «пошлепал» за ним, как говорят на севере, что есть мочи. Но тот снова исчез; сколько ни вглядывался баронет, туманная пелена надежно скрывала беглеца.

Склон горы, нависающей над Мардайкс-Холлом, рассечен узкой тесной долиной, которая ближе к подножию становится все обрывистее и лесистее. Тропинка, бегущая сквозь это ущелье, петляет среди скал и в конце концов приводит путника на равнину, окружающую озеро. Этой-то дорогой, залитой лунным сиянием, и шагал сэр Бейл Мардайкс.

Туман почти рассеялся; выйдя на равнину, баронет снова столкнулся со знакомой фигурой. Человек приблизился. Это был Филип Фельтрэм.

Глава XIV
Возрожденный Филип Фельтрэм

После загадочного избавления Фельтрэма от смерти баронет еще не виделся со своим секретарем. Их последний разговор проходил в суровом, обвинительном тоне: сэр Бейл изображал грозного судью, Филип Фельтрэм в беспомощном отчаянии униженно молил о пощаде.

Теперь же Фельтрэм, залитый лунным светом, стоял во весь рост перед сэром Бейлом и цинично улыбался.

В облике Фельтрэма появилось нечто новое, пугающее, и эта новизна привела баронета в замешательство куда сильнее, нежели сама неожиданная встреча.

Баронет заранее решил, что, раз уж этот малоприятный разговор неизбежен, следует держаться с Фельтрэмом по возможности дружелюбно. Но сейчас внезапное появление Фельтрэма выбило его из колеи; после кратного молчания сэр Бейл заговорил тем же суровым, ледяным тоном, в каком прошла их последняя встреча:

– Я полагал, мистер Фельтрэм, что вы лежите в постели; не ожидал встретить вас здесь. Мне казалось, доктор дал совершенно четкие указания: вы должны соблюдать полный покой.

– Я знаю больше, чем доктор, – ответил Фельтрэм с той же неприятной усмешкой.

– Думаю, сэр, вам лучше оставаться в постели, – высокомерно бросил баронет.

– Полно, полно, хватит болтать вздор! – презрительно воскликнул Филип Фельтрэм.

– Мне кажется, – раздраженно заявил сэр Бейл, – вы забываетесь.

– Иногда легче забыться самому, сэр Бейл, нежели простить других, – загадочно ответил Филип Фельтрэм; баронет никогда не видал его таким непочтительным.

– Только глупцы станут так изматывать себя, – продолжал сэр Бейл. – Вот как далеко вы зашли – до самых Голден-Фрайерсских гор. Ведь это вас я видел там? Непростительная глупость! Что вас туда привело?

– Последить за вами, – был ответ.

– И вы шли туда и обратно пешком? Как вы туда попали?

– Ба! Как я попал туда? А как вы попали? Как попал туда туман? Из озера, разумеется, откуда же еще. Все мы поднимаемся вверх, затем спускаемся, – с безмятежным высокомерием отвечал Филип Фельтрэм.

– Вижу, вам нравится молоть чепуху, – упрекнул его сэр Бейл.

– Потому что я люблю чепуху – особенно если в ней есть смысл.

Сэр Бейл смерил его взглядом, не веря ни глазам своим, ни ушам. Он не знал, что и думать.

– Я намеревался поговорить с вами о примирении, сэр, но сейчас, похоже, это невозможно. – На лице Фельтрэма играла прежняя отталкивающая улыбка. – Собственно говоря, я не знаю, что о вас думать; возможно, вы больны. Вы прошагали не меньше двенадцати миль.

– И как только у меня сил хватило! – ухмыльнулся Филип.

– Да, весьма удивительное достижение для человека, едва не утонувшего, – ответил сэр Бейл Мардайкс.

– Я всего лишь искупался. Вы, сэр, не любите озеро, а я люблю. Удивительная штука: как Антей набирался сил, коснувшись земли, так и я, окунувшись в озеро, стал сильнее.

– Лучше бы вам пойти отдохнуть в доме. Я намеревался рассказать вам, что все неприятности с банкнотой разрешились сами собой.

– Неужели?

– Да. Банкноту обнаружил мистер Кресуэлл, приходивший вчера ночью. Вас больше не обвиняют, – сказал сэр Бейл.

– Но обвиняют кого-то еще, – все так же улыбаясь, заметил мистер Фельтрэм.

– Пусть так, но не вас, и делу конец, – безапелляционно заявил сэр Бейл.

– Неужели конец? Вот хорошо! Хорошо-то как!

Сэр Бейл взглянул на Фельтрэма: в его тоне баронету послышались двусмысленные и даже издевательские нотки.

Но не успел он собраться с мыслями, как Фельтрэм заговорил снова:

– Значит, между нами все улажено?

– Ничто не мешает вам вернуться в Мардайкс-Холл, – любезно поклонился сэр Бейл.

– Я пробуду с вами еще два года и затем отправлюсь в путешествие, – угрюмо ответил Фельтрэм и затравленно огляделся по сторонам.

«Может быть, он сошел с ума?» – подумал сэр Бейл.

– Но, прежде чем уйти, я помогу вам расплатиться с долгами. Вот для чего я и остаюсь.

Сэр Бейл пристально посмотрел на него. Неприятная улыбка исчезла, однако Фельтрэм потемнел, словно терзаемый душевной болью.

– В конце концов вы все узнаете.

Без дальнейших церемоний, потемнев лицом еще сильнее, Филип Фельтрэм исчез среди раскидистых дубов; сэру Бейлу почудилось, будто Фельтрэм заметил кого-то вдалеке и ушел, повинуясь тайному зову.

Мгновение спустя баронет зашагал следом, громко окликая Фельтрэма; сэру Бейлу отнюдь не улыбалось, чтобы тот блуждал в темноте по горам, свалился где-нибудь с обрыва и тем самым принес в дом новое бесчестье. Но ответа не последовало; в густом лесу баронет так и не сумел отыскать Фельтрэма.

Добравшись до Мардайкс-Холла, сэр Бейл вызвал миссис Джулапер и долго беседовал с ней. Но она не заметила, чтобы с Филипом Фельтрэмом что-нибудь было неладно, разве что он казался более замкнутым, словно размышлял о чем-то своем и ни с кем не собирался делиться.

– Но знаете, сэр Бейл, то, что с ним случилось, кого угодно вгонит в задумчивость. Когда и думать о смерти, если не после того, как взглянешь ей в лицо; и, не постыжусь сказать, я рада, что у бедняги хватило ума усвоить урок. Надеюсь, горький опыт очистит его от скверны! Аминь.

– Добрые слова, и сказаны хорошо, – ответил сэр Бейл. – Но мне, миссис Джулапер, не кажется, что он стал лучше. Напротив, я считаю, что настроение у него очень странное и мысли заняты чем угодно, только не святыми материями. Я хотел спросить у вас, миссис Джулапер: не может ли эксцентричность Фельтрэма объясняться болезнью? Может быть, его лихорадит? В таком случае необходимо послать за ним, привести домой и уложить в постель. Но, видимо, вы правы: удивительное приключение немного вывело его из душевного равновесия, через день-два он поправится и станет таким, как прежде.

Но Фельтрэм не поправился. С ним произошла перемена, куда более значительная, чем это было заметно на первый взгляд, и с каждым днем он становился все неузнаваемее.

Он исхудал, глаза его запали, лицо посуровело.

Изменились и нрав его, и привычки. С сэром Бейлом он держался совсем не так, как прежде, и вскоре баронет, поговаривают, начал его побаиваться. Как бы то ни было, мало-помалу Фельтрэм приобрел необычайную власть над баронетом, тем самым человеком, кто совсем недавно презирал его и смешивал с грязью.

Глава XV
Кошель с золотом

Жители графства почти не знали своего баронета. Жил он замкнуто, гостей не приглашал. На него давило бремя огромных долгов; поэтому, будучи человеком гордым, он сторонился общества и светских развлечений. Ему хотелось дать понять, что он тратит все силы на заботу о поместье, но, как ни странно, от его забот поместье отнюдь не процветало. Однако в сельской местности финансовые дела каждого на удивление хорошо известны всей округе. И сэр Бейл, видимо, догадывался, что соседи не хуже него знают о его денежных затруднениях: самое большее, на что он способен, – это выплачивать проценты по закладным и перебиваться, туго затянув пояс.

Ширина озера от небольшой пристани под стенами Мардайкс-Холла до Клустедда достигала четырех-пяти миль по воде.

Филип Фельтрэм, переменившийся, угрюмый, любил в одиночку прогуливаться в лодке по озеру; иногда, не прося никого о помощи, он брал небольшую яхту и целыми днями скользил под парусом по пустынным водам.

Нередко он переправлялся в Клустедд и, привязав лодку под могучими деревьями, что глядятся в зеркало темных вод, бродил по пустынным лесам. Люди полагали, что среди родовых угодий он лелеет воспоминания о неизгладимых обидах, нанесенных его семье, и строит планы возмездия. Угрюмое молчание его молва объясняла неизбывным гневом; этот-то гнев, говорили, и помрачил впоследствии его рассудок.

Однажды осенним вечером сэр Бейл Мардайкс, поужинав в одиночестве, погрузился в невеселые раздумья. Усталое багровое солнце озарило последними лучами узкую долину у западной оконечности озера и высветило кроваво-красным бликом одинокий парус, скользивший над темными водами, – под ним возвращался с ежедневной прогулки Филип Фельтрэм.

– А вот и мой домашний демон вод, – фыркнул сэр Бейл, откидываясь в громоздком кресле. – Уютное местечко, приятные люди, сладостная судьба! Одного вида этой гнусной дыры достаточно, чтобы вышибить из проклятого дурака последние крохи разума! Черт бы его побрал!

Сэр Бейл отвел глаза, и мысли его приняли другое направление, не более приятное, чем прежнее. Он подумал о скачках, что начнутся на будущей неделе в Хеклстон-Даунсе, о том, какие деньги можно было бы там сколотить, и о том, как печально быть изгнанным с этой блистательной лотереи.

В дверях раздался стук.

– А, это вы, миссис Джулапер?

Миссис Джулапер сделала книксен и спросила:

– Не хотите ли кувшин подогретого кларета с пряностями, сэр?

– Нет, мэм. Я бы лучше выпил кружку пива и выкурил трубку. Эти домашние средства больше подходят разоренному джентльмену.

– Хм, сэр. Нет, сэр Бейл, это не о вас. Вы не хуже половины других лордов и знатных дворян. И слышать не хочу таких речей, сэр.

– Очень любезно с вашей стороны, миссис Джулапер. Но не станете же вы обвинять меня в том, что я сам на себя клевещу, тем более что это правда, миссис Джулапер, чистая правда, будь она проклята! Судите сами: не было еще никого в роду Мардайксов, кто не мог бы поставить сотню, а то и тысячу фунтов на победителя Кубка Хеклстона; а что могу поставить я? Разве что ту самую кружку пива. Скачки в Хеклстоне основал не кто иной, как мой прадед, а теперь я не могу на них показаться! Что же мне делать? Улыбаться и терпеть, строить хорошую мину при плохой игре. Будьте любезны, миссис Джулапер, принесите мне ваш кувшин кларета. Лишь горячее вино и специи могут поддержать во мне жизнь; но сначала я выкурю трубку. Заходите через часок-другой.

Когда миссис Джулапер ушла, он закурил трубку и придвинул кресло к окну, за которым опускались сумерки. Небо бледнело, горы погружались во мглу.

Когда сэр Бейл докурил трубку, уже почти стемнело. Он по-прежнему смотрел на тускнеющий пейзаж за окном и сердито размышлял о том, что удача на скачках выпадет тому, кто и вполовину не жаждет ее так, как он. Мысли его были подобны очертаниям гор: смутные и сумрачные, они все же сохраняли отчетливую, хоть и трудноразличимую, форму. Были они горькими и нечестивыми, как и мысли всякого страдающего эгоиста. Сэр Бейл то и дело начинал что-то бормотать себе под нос и в конце концов произнес:

– О, сколько десятков и тысяч фунтов стерлингов перейдет из рук в руки в Хеклстоне на будущей неделе; а мне не перепадет ни шиллинга! Сколько несчастных готовы продать душу дьяволу, подобно доктору Фаусту, только за то, чтобы узнать имена победителей! Но дьявол не дурак, не станет покупать души тех, кто и без того принадлежит ему.

Вдруг он вздрогнул: не стене мелькнула какая-то тень. Трепещущие языки каминного пламени обрисовали на стене огромный черный силуэт. Кто-то стоял за спиной у сэра Бейла, положив длинную руку ему на плечо. Сэр Бейл резко обернулся и увидел Филипа Фельтрэма. Угрюмый и мрачный, он не убрал руку с плеча сэра Бейла и впился в лицо баронета глубоко посаженными безумными глазами.

– А, Филип, это вы! – удивленно воскликнул баронет. – Как летит время! Кажется, всего минуту назад вы были в полутора милях от берега. Впрочем, да, времени прошло немало, уже совсем стемнело. Ха-ха! Ну и напугали вы меня. Не хотите чего-нибудь выпить? Угощайтесь. Я позвоню слугам.

– Вы беспокоились о долгах. Я, кажется, сказал, что позабочусь, чтобы они были уплачены.

Наступило молчание. Сэр Бейл всматривался в лицо Фельтрэма. Будь он в обычном расположении духа, в одном из своих любимых притонов, он бы, скорее всего, просто посмеялся; но здесь, в мрачном одиночестве заброшенного Мардайкс-Холла, баронету было не по себе, и он был готов поверить чему угодно.

Сэр Бейл улыбнулся и горестно покачал головой.

– Очень любезно с вашей стороны, Фельтрэм. Эти слова свидетельствуют о вашем любезном ко мне расположении. Я знаю, вы, если сможете, окажете мне эту любезность.

Когда сэр Бейл, глядя прямо в глаза собеседнику, повторял слова «любезно», «любезный», «любезность», улыбка все ярче озаряла лицо Фельтрэма, а сам сэр Бейл в ее сиянии становился все мрачнее. Стоило ему закончить, и Фельтрэм снова посуровел.

– Я нашел в Клустеддском лесу гадалку. Смотрите.

Фельтрэм вытащил из кармана кожаный кошелек и положил его на стол, не выпуская из рук; до баронета донеслось приятное позвякивание монет.

– Гадалка! Не хотите ли вы сказать, что это она вам дала кошелек? – спросил сэр Бейл.

Фельтрэм снова улыбнулся и кивнул.

– Раньше обычаем предписывалось давать что-нибудь гадалке. Вы внесли большое улучшение – заставили ее заплатить вам, – заметил сэр Бейл, возвращаясь к обычному высокомерию.

– Он дал мне это вместе с посланием для вас, – ответил Фельтрэм.

– Он? Значит, эта гадалка – мужчина?

– Цыгане кочуют таборами. Предсказывать судьбу может женщина, а одалживать деньги – мужчина, – сказал Фельтрэм.

– Впервые слышу, чтобы цыгане давали деньги в долг. – Сэр Бейл с кривоватой улыбкой покосился на кошелек.

Фельтрэм сел за стол, не выпуская кошелька из костлявых пальцев. Глаза его прищурились, точно он замыслил какое-то коварство; он откинулся назад, опустив голову.

– Мне всегда казалось, – продолжал сэр Бейл, – что с тех пор, как преданные рабы обчистили их, египтяне стыдятся давать деньги в рост и оставили это занятие на откуп евреям.

– Что бы вы отдали за то, чтобы узнать, прямо сейчас, победителя Хеклстонских скачек? – внезапно спросил Фельтрэм, поднимая глаза.

– Да, это чего-нибудь да стоит, – ответил сэр Бейл, поглядывая на Фельтрэма с гораздо большим интересом, чем допускала показная недоверчивость.

– А эти деньги я могу одолжить вам, чтобы вы на них сыграли.

– Вы говорите серьезно? – спросил сэр Бейл, оживляясь.

– Тяжелый; в нем, должно быть, немало гиней, – мрачно улыбнулся Фельтрэм, взвешивая кошелек в руке, и уронил его на стол; внутри приятно звякнуло.

– Да, кое-что там есть, – согласился сэр Бейл.

Фельтрэм вытряхнул на стол изрядную кучку золотых гиней.

– Вы хотите сказать, что все это дал вам цыган в Клустеддском лесу?

– Друг, можно сказать – я сам, – ответил Филип Фельтрэм.

– Вы сами! Значит, они ваши? Это вы мне их одалживаете? – спросил пораженный баронет. Ему нелегко был свыкнуться с мыслью о груде гиней, а еще труднее – не знать, откуда они взялись.

– И я, и не я, – загадочно изрек Фельтрэм. – Друг, похожий на меня, как голос и эхо, как человек и тень.

Могло ли случиться так, что, блуждая в одиночестве по горам, Фельтрэм нашел клад? В округе ходило немало легенд о двух братьях Фельтрэмах из Клустедда, которые вступили в армию короля и сражались в битве при Марстон-Муре. Говорили, что они зарыли в Клустеддском лесу несметные сокровища: золото, серебро и драгоценные камни, и посвятили в эту тайну одного-единственного слугу. Слуга этот остался дома. Но по несчастливой случайности все три свидетеля умерли в один месяц: братья погибли при Марстон-Муре, а доверенный слуга подхватил лихорадку, скончался в Клустедде. С тех пор в Клустедд то и дело наведывались кладоискатели, раскапывая ночами землю вокруг самых высоких деревьев, под скалами, утесами и любыми приметными деталями ландшафта. Но постепенно надежды угасли, и легендарные сокровища уже не вызывают желания тотчас отправиться в путь; легенда стала просто сказкой, в которую никто не верит.

Сейчас, через много лет, сэру Бейлу невольно вспомнилась сказка, услышанная в детстве. Откуда, по его мнению, мог раздобыть такие богатства безденежный Филип Фельтрэм, если он в скитаниях по лесам не набрел случайно на тайник, в котором схоронили сокровища его далекие предки братья Фельтрэмы, погибшие в далеких гражданских войнах.

– Должно быть, эти ваши цыгане нашли деньги там же, где нашли их вы; в таком случае, поскольку Клустеддский лес и все, что в нем находится, принадлежит мне, их поступок не может считаться подарком. Это все равно что слуга перед прогулкой подает мне шляпу и трость.

– Неразумно с вашей стороны, сэр Бейл, ссылаться на закон и отвергать помощь, которая пришла непрошенной. Можете, если хотите, оставаться со своими долгами; но если вы согласны на мои условия, я в вашем распоряжении. Когда примете решение, дайте мне знать.

Филип Фельтрэм опустил кошелек в объемистый карман сюртука и вышел из комнаты, что-то бормоча себе под нос.