– Мужчина, у вас все в порядке?
– Не трогала бы ты его, дочка, – тут же активизировалась бабулька. – Видно же, что пьяница!
– От него даже алкоголем не пахнет, – ответила художница, не сводя глаз с Михаила.
– Значит, наркоман, – авторитетно вынес вердикт старик и оглядел вагон в поисках поддержки.
«Концертная» троица зашушукалась, как по команде достали телефоны и начали снимать происходящее.
– Ему плохо стало. Наверное, сердце. Есть здесь врач? – ответом ей была тишина. – Помогите же хотя бы посадить его, сообщите машинисту, что человеку плохо!
– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Бульвар Рокоссовского», конечная.
Девушка бросилась к устройству связи с машинистом, нажала кнопку.
– Да, слушаю, – раздался из динамика усталый мужской голос.
– Мужчине в вагоне плохо, потерял сознание. Скорее всего сердце.
– Какой вагон?
– Третий-четвертый из центра, точно не знаю.
– Вызываю бригаду, ждите.
Девушка вернулась к Михаилу, попутно спугнув давешнего мужичонку. Села рядом, придерживая мотающуюся из стороны в сторону голову. Перегон все никак не заканчивался. Поезд шумел и раскачивался. Девушка тревожно вглядывалась в Михаила, а он разглядывал ее.
Лицо, обрамленное темными волосами, смуглая кожа, темные круги под глазами, а сами глаза – почти кукольные, зеленого цвета – цвета весенней зелени и свежей, умытой дождем листвы. Михаил заглянул глубже. Перед его взглядом пронеслась вся ее жизнь: детский дом с его жестокими законами, страх, одиночество, растерянность, горячее, почти осязаемое желание стать взрослой и вырваться из этого ада, тяжелая учеба и экзамены, ночь, холодная комната в общежитии и пустой желудок, бесконечная доброта и доверие, из-за которых было столько боли, уверенность в том, что завтра небо обязательно будет чистым, а солнце будет сиять ярче. У Михаила было такое чувство, будто он прикоснулся к чему-то святому, будто испил воды из хрустально-чистого источника, и к нему постепенно возвращаются силы.
– Станция «Бульвар Рокоссовского», конечная. Просьба освободить вагоны.
Двери открылись с глухим шорохом, пассажиры вытекли из вагона тихо, все оглядываясь на странную парочку. Девушка осторожно положила голову Михаила на сиденье, выглянула из вагона и помахала рукой бригаде скорой помощи.
Два сноровистых медбрата забежали в вагон, взяли мужчину под руки, вынесли на перрон и аккуратно уложили на лавку. Один проверил пульс и давление, посветил в глаза ярким фонариком. Второй аккуратно ощупывал конечности, а врач задавал уточняющие вопросы девушке-художнице, заполняя бланк.
– С ним все в порядке, – вынес он вердикт после окончания осмотра. – Потерял сознание, скорее всего, от переутомления. Сейчас мы приведем его в чувство.
Один из медбратьев сунул Михаилу под нос комок ваты, смоченной нашатырным спиртом. От этого едкого духа девушка чихнула.
– Будь здорова, – Михаил открыл глаза. Он наконец получил возможность управлять своей оболочкой. – Вы – самое лучшее, что случилось со мной за все время. Можно, я провожу Вас до дома?
Девушка смущенно улыбнулась, на смуглых щеках проступил румянец.
– Можно, если врач разрешит.
– Можно, можно, – ответил врач, убирая в чемоданчик свои инструменты. Потом обратился к Михаилу, – Если отказываетесь от госпитализации, подпишите вот здесь, здесь и здесь.
Михаил черкнул закорючки, не глядя на бумагу – все его внимание было приковано к девушке.
– Как вас зовут?
– Оля.
– Я рад, что встретил Вас, Оля. Если бы я мог, я бы сказал, что Вы посланы мне свыше. Я провожу Вас домой.
Двое вышли из метро и медленно побрели по пустому осеннему бульвару. Ветер тихо шелестел оставшейся от летнего изобилия листвой. И не было в целом мире никого счастливее этих двоих.
***
Готовый отчет Михаил передал в руки самолично Главному. Тот, прочитав его, нахмурил брови:
– Думаешь, все не так плохо?