Kitobni o'qish: «Королевство Теней», sahifa 8
В раскрытые двустворчатые двери меня внесли в просторный зал, где переливались ажурные витражи, и оставили на измазанном красном ковре перед Матерью, жадно обгладывающей кости крупного зверька.
– Здравствуй, Паша, – отвлеклась она секунду.
Меня сразу же замутило. Раздался скрежет железа о камни. Двери затворились.
Мать с торжеством опустилась поспешно передо мной и, взяв за локоть, как нашкодившего ребёнка, повела к оформленному длинному столу с разложенными приборами. Я в замешательстве следовал за ней. Отчего-то рука пульсировала саднящей болью. Раскраснелась, словно от ожога.
Мать снова заговорила:
– Приятно повидаться со старым другом. Присаживайся, скоро подадут обед, и мы с тобой вкусно поедим. Что ты любишь более всего? Как насчёт грибов? Мой лучший повар превосходно тушит их с луком, я выращиваю лук, к тому же, я уверена в том, что он к тебе неравнодушен. Я рассказывала ему, что ты ешь на завтрак, и он очень полюбил тебя, потому что он готовит то же самое и ест каждый день. Вчера вот зарубил коровку, очень нежную, чёрненькую коровку, которая, увы, не давала молока. Мы плакали над ней полчаса, а потом разделали. Сегодня мы её не съедим, она пока не готова.
Мать беспокойно шевелила черепом и втягивала дым, струившийся от зажжённого огня.
Она указала на стул, и я присел молча в дурных предчувствиях и, схватившись за скатерть, пролил вино.
– Ну ты, конечно, и раззява! Отчего воды в рот набрал? Пожалуй, ты рыба и грибов не надо. Ещё несварение желудка получишь.
Мать вынула из-под балахона толстых жирных тараканов и запустила мне в лицо.
– Уже пошутить нельзя, что ли?
Скривившись и, превозмогая отвращение, я смял их, как бумагу, и выбросил на пол.
– Перестань!
– Умеешь говорить? Ты даже не ответил на мои вопросы, а они, между прочим, чрезвычайно важные. Возьми-ка, погрызи сушки из чёрствых корок, чтобы живот не бурлил.
– Ни за что, – отрезал я грубо и опрокинул тарелку с баранками. – Не буду, и всё тут!
– Ты в гостях, Паша, так что бери, а не капризничай. Тоже мне, граф нашёлся! Признаться, я не ожидала, что ты отыщешь друзей. И Серёжа, который был для меня самым заурядным, но целеустремлённым мальчиком, и Алина, нежная душа (ай, как звучит, будто рот весь в опилках!). Марк ещё неприятнее поразил. Меня прямо-таки выворачивает от этого человека, будто он смертельно болен и может меня заразить. Кстати, что ты сотворил с мамой?
– Она в порядке? – спросил я, излучая враждебность.
– Похорошела. У тебя есть секрет?
– Я стал думать не об одном себе. В этом и заключается мой секрет.
– Он очень не секретный, если так правильно выразиться. Сейчас нам подадут блюда. Не испытаешь их первым?
В зал вошла высокая Тень, одетая в накрахмаленный костюм с тугим засаленным воротничком. Она поклонилась Матери и, оставив сморщенные грибы, облитые соусом, который остро пах, удалилась в фартуке на кухню. Я не притронулся к отвратительной еде и отвернулся, чтобы меня не стошнило.
– Яд не подсыпа́ли. Пробуй.
Мать всячески нахваливала повара, но потом ужасно разозлилась из-за того, что я оставался пренебрежительно равнодушен и не ел вместе с ней, как положено.
Она топнула от возмущения, подскочила и, не сдержав сердитого возгласа, сжала мою голову костлявыми пальцами. На хриплый яростный крик слетелись Тени, которые до этого не присутствовали на обеде.
– Иди сюда, Паша! Смотри, что тебя сегодня ждёт!
Мать показала в зеленоватом шаре нечто, похожее на тревожные картинки.
Мне привиделась медленная и мучительная смерть от руки разгневанной Скорби. Она окончательно нарушила моё ничтожное спокойствие. Я был готов открыто высказаться перед ней и, отбросив навязчивые мысли, порывисто оттолкнул Скорбь, тряся сжатым кулаком.
– Послушай ты! Не смеешь, поняла, не посмеешь решать! Решаешь, точно я твоя игрушка, а я не твоя игрушка! Ты не можешь жить во мне, ты не живая, как я. Этим мы и отличаемся, Скорбь. Тебе не кажется верным чувствовать родительскую заботу, их внимание и любовь. (Кто бы позаботился о тебе, кроме Теней?) Бывает же, что они долго сидят над какой-то проблемой и бесятся, и не замечают, кажется, ничего. Но они трудятся ради нас, только ради нас, детей, потому что мы для них ценный дар. А мир? Что ты видишь в замке? Исчезни из него, исчезни отовсюду! Мир так великолепен для меня, потому что я являюсь его неотъемлемой частью, я вижу, как он живо перекликается со мной! Ты бы прошлась по лесу, где мы гуляли с Марком. Этот лес мне запомнится навсегда. Там не гуляли медведи, и я не боялся, что упаду в ручей, так как со мной был друг. Представь себе, нельзя не иметь друга. Что же до Серёжи, то я не сержусь. Давно это было, хоть я будто и застрял в том времени и переживаю предательство каждый раз, когда наблюдаю за первым лучшим другом. Просто, конечно, говорить о том, что всё, что ни делается – к лучшему. Ясно, что это правда, я это уяснил. И ты, великая Скорбь, которая живёт в огромном замке… Ты достала звёзды, до которых может дотянуться любой человек? Нет! Нет жизни ни в тебе, ни в этом проклятом одиноком замке без любви, мира. Я буду больше рисовать, слушать музыку Марка, любить Алину и выйду в люди. Не нравятся мне их некоторые привычки, но они сила, они гордость, в отличие от тебя, Мать! И ведь я силён, и я отпущу тебя. Ты не нужна мне, не нужна! Отпущу прошлое, приму его с лёгким сердцем и сброшу это давящий камень с души! Я ухожу! – выкрикнул я с вполне объяснимым всепоглощающим чувством превосходства над обстоятельствами и тёмными существами, которые вязкой массой копошились в зале и гасили восковые свечи.
Шар выскользнул и, покатившись к ногам, перестал гореть зеленоватым светом. Он был серый, прозрачный и совершенно пустой. Тревожная картинка пропала. Смерть оказалась ненастоящей, а выдуманной подсознанием.
Скорбь впала в бешеное буйство и кинулась на меня. С невероятным проворством без поддержки Теней она наносила мне неисчислимые кровавые раны, и я стонал от причинённой боли, как вдруг двери распахнулись, и зал осветило яркое солнце. Я зажмурил веки, надеясь, что мне удастся переместиться в другое безбрежное пространство, где не было Матери и ни одной Тени, и где полностью затянулись укусы. Свет, который, как показалось сначала, исходил от красно-жёлтой звезды, принадлежал фениксу.
Он пролетал под кованой блестящей люстрой и хлопал мощными крыльями, от которых веяло жаром, и я чувствовал, как в огне сгорают мои страхи.
Затем я увидел снаружи Марка, садящегося за пианино. Тени взмыли кверху и пустились вперёд, но он уже заиграл первую мелодию, которую так желал исполнить, и не мирился своей роковой участи.
«Его сожрут Тени! Я должен его спасти, я не вынесу больше ничьей смерти! Ползти, надо ползти, быстрее!» – проносились обрывки мыслей.
Загрохотало. Тусклые оловянные подсвечники зашатались, тотчас же задребезжало стекло. Отполированные вилки, ложки и тарелки попадали со стола. Потолок взорвался треском, посыпались острые обломки и крытые башенки с треугольными выцветшими флагами.
Феникс закрыл меня собой от обрушения, и я потянулся невольно к его ослепительной голове и поцеловал сердечно загнутый жёлтый клюв, которым он затем прильнул открыто и доверчиво к моему плечу.
– Пап, мне страшно, – вымолвил я пересохшими губами. – Если бы ты только остался… Пожалуйста, не уходи… Я люблю тебя.
– Ты в безопасности. Я с тобой, – ответил папа, обнимая горячими крыльями, словно руками.
С нежностью я посмотрел через перья на Марка, которого захлестнула музыка. Он крушил ею чары злых Теней, и они испарялись мгновенно, поднимаясь вонючим мутным дымом в прояснившееся небо. Тут же пропадали хибары вдалеке. Дрожала ходуном земля, будто случилось землетрясение.
Раздался крик Матери. Закружили светлые и чистые ноты, и она прокляла меня и Марка и тотчас же разлетелась сероватым прахом и взвилась в прозрачную вышину.
Мрак был повержен. Разрушенный замок с повреждёнными витражами стался покинутым. Тряска ослабла, а потом и вовсе закончилась.
Феникс подхватил меня и вынес к ступеням, а собрав скатывающиеся слёзы милой грусти, залечил мои рваные раны и произнёс:
– Оставь лист. Я буду навещать вас с мамой.
– Мне тебя заново нарисовать?
– Это лишнее, ведь я уже есть.
– Стой!
Мы обнялись трогательно в последний раз, как любимые люди, у которых всё ещё было впереди.
– До скорого, мой маленький художник, мой мальчик.
Он взмыл высоко к солнцу и направился к своему созвездию.
Я отпустил папу и, пожелав ему удачной дороги, лёг на спину и окинул расслабленным сонным взглядом Марка. Он подбежал ко мне с короткой мечтательной улыбкой, но, увидев кровь, перепачкавшую всю спину, сразу же забеспокоился, поднёс ладонь к моему розовому мокрому лицу.
– Как ты, Паша? Тебе очень плохо?
– Нет… Этот огненный феникс… Как ты его нашёл, он давно прилетел?
– Очень давно. Он привёл меня к тебе. Не шевелись! Я тебя понесу! Как же тебя помучили!.. Это был тот скелет в тряпье? Скорбь?
Я залился тихим смехом. Меня опьянила резкая душистость грушевых деревьев и цветов, которыми были усыпаны холмы. В пруду, поросшем тиной, распустились белые лотосы.
– Ты меня не выдержишь… Да, тот скелет. Он никогда не вернётся, и Тени не вернутся. Мы пойдём домой… И это точно не Королевство Теней. Это что-что другое. Только я не знаю, где наш дом.
– Впереди, Паша. Феникс был твоим папой?
– Да. Однажды я нарисовал ему феникса. Возможно, часть его души живёт в рисунке. Мне отрадно думать, что он наблюдает за мной сверху.
– Как с созвездиями! – догадался Марк. – Он и на созвездии, и на рисунке. Он вездесущ. Наверное, я как всегда преувеличиваю.
Я посмотрел ещё раз на Марка выразительным взглядом. Он протянул мне руку, а я послушно и застенчиво выставил свою и пожал крепко тёплую солнечную ладонь.
(я ни за что их не сложу и не откажусь от дома и пусть я рыдаю но мне тепло на сердце ведь я способен вынырнуть из мрака внутри себя)
– Ты не встанешь один, да? Ты очень упрямый и стараешься прекрасно справляться сам. Мельком видел, как терпел, когда тебя хотел убить скелет.
– Ненавижу скелеты! Мне правда без тебя не встать. Помоги мне, Марк. Помоги! – попросил я тонким признательным голосом, и моя душа наконец исцелилась.
– Держись за меня.
Эпилог
После развернувшихся событий мои отношения с мамой несказанно улучшились. Она отказалась от гаданий, которые пошатнули её слабое здоровье, и мы переделали чёрную комнатушку, как и договаривались, под кладовку, и покрасили грязные стены в ярко-голубой.
Папин кабинет я наспех оборудовал под мастерскую, в которой поставил складной мольберт и стол с красками и карандашами. Вывесил некоторые удачные картины, покрытые матовым лаком.
Алина заходила в гости и спокойной красотой и очарованием разжигала во мне огонь вдохновения. Нередко мы уединялись в мастерской, и она неотрывно следила, как я пишу что-нибудь на творческие конкурсы. Когда у меня замыливался глаз, и я нежился на подоконнике, она брала лист из выдвижного ящика, начинала лениво ворошить кисти и садилась рисовать, не слыша нудных жалоб присоединиться к моему сладкому безделью.
К выпускному вечеру она попросила помириться с Серёжей. Я согласился, так как был не прочь покончить с нескончаемой враждой, ни к чему доброму не ведущей. Серёжа, на удивление, отреагировал на извинения мирно. Он в свою очередь также признался, что некогда доставал меня без повода, и попросил прощения за друзей, которые, всё же, не захотели поговорить со мной начистоту.
Наведённый Тенями душный морок испарился, и я мог заново переосмыслить прошлое.
Алина позвала Дарину в кафе. Они уехали.
Я же отправился в лес к Марку, который поджидал меня возле знакомого ручья.
Обучение в музыкальном институте изменило его в лучшую сторону. С таким же несокрушимым оптимизмом он видел жизнь, хранил в сердце наивность, кажущуюся зачастую излишне детской, но показывал решительно талант, а именно играл на пианино на благотворительных акциях. Я гордился им.
При встрече я невзначай завёл разговор о картах, которые однажды меня жестоко обманули.
– Интересно всё-таки, почему не сбылось? Подожди, перейдём на ту сторону.
– Просто ты принимал их советы близко к сердцу.
– Я думал, что ты умрёшь.
– Индюк тоже думал, но ведь сейчас полный порядок? – спросил с деланным беспокойством Марк.
Мы свернули за высокие раскидистые ели, откуда слышались лёгкие песни зябликов и соек, и вышли к дому охотника с раскиданными лавочками. Дом, как и в первое наше появление, временно пустовал. Я заглянул мельком в окна, запачканные сухими пятнами, и заметил включённую лампу, приближенную к кухонному столу.
– Смотри, там кто-то есть, свет горит, – сказал я Марку, когда тот нюхал ромашки. – Ты что, собрался веночки плести?
– Да ну тебя! Охотника нет на месте. Воры какие-нибудь? Только что им там воровать, когда вещи хорошо спрятаны?
Подойдя, он не увидел лампы и пошутил надо мной. Я решил, что мне показалось, и мы сели на землю, приникнув к стволу старого густого вяза, который накрыл нас ясной зеленоватой тенью. Удивительно приятно было слушать сине-фиолетовых грачей, мелких пеночек и зябликов под этим толстым и могучим вязом.
– Мне что вспомнилось, – сказал Марк, – слова одной песни группы «VSERAVNO». Как там было… А! «Я верю в любовь, бесконечную силу одного человека и никогда не поверю ни в один гордо натянутый флаг… Всю боль не вместить, сильным быть – значит простить. Сжать злость и нести, нет места ненависти… Дойти до конца шанс не велик, но сердце идти велит. Пусть поболит, но где-то вдали добра для людей удели… Вслед за мечтой вместе идём, мы сможем дойти, я всё ещё верю!» – произнёс он в мягкой задумчивости. – Ну, это, конечно, не все строки. Так, я выбрал самые лучшие.
– К чему это ты?
– А к тому, что чудеса исполняют вовсе не чародейки и никакие другие сказочные существа. И если ты думаешь, что нам померещился охотник, то глубоко ошибаешься. Я его видел.
– Но лампа горела!
– Верю.
– Нет, ты не веришь, не обманывай меня, – сказал я, помрачнев от досады.
– Хорошо, не стану. А мы?
– Что с нами?
– Мы справились с Тенями и тем страшным скелетом. Это ли не правда?
– Ты справился вместе с моим папой.
– А сказки обманывают, конечно, кроме тех, где речь идёт о человеке. Не спорю, что лесная чародейка когда-то жила. Как по мне, она была простой и сильной девушкой, которая дорожила домом и лесом, помогала людям. А превратили в чародейку, наделив волшебными качествами, чтобы потом написать красивую легенду и передавать её из поколения в поколение. Потому что волшебство прекрасно, как ни посмотри.
– Ты так… чувствуешь. Я понимаю, для чего ты проговорил слова из песни.
– Как мне кажется, настоящее чудо может сотворить всякий сильный духом человек, мечтающий изменить мир. Наших сил хватит на то, чтобы исцелить и успокоить ни одну измученную душу. И волшебство, как я уже сказал, не от чародеек исходит, а от людей. Поразительно, на что способны люди.
Я коротко кивнул и улыбнулся, смотря на игру сверкающих зайчиков. Марк повернулся лицом к заходящему солнцу и попрощался с ним грустно. Мы задремали.
В оформлении обложки использована иллюстрация автора Tithi Luadthong с https://www.shutterstock.com.
