Kitobni o'qish: «Криминальный Екатеринбург. Совпадения не случайны», sahifa 3

Меня после этой клиники сразу на самолет – и на Канарские острова. Тогда туда только-только первые лохи полетели, это ещё 1994-й год. И меня прямо-таки опекали и супруга моя, и Саня Овечкин. Мы семьями летели, и мне это помогло, что я на Канары улетел. Мне там плохо совсем маленько было. Вот, я там начал бухать-бухать-бухать. Полгода я не спал вообще. Это вот как раз методика медикаментозная. Там ставят тебе инсулин. Блокада и там всякие лашки-милашки. Я полгода не спал вообще. Бухал там и постоянно шевелился, не мог спокойно ни полежать, ни посидеть. Всё. А вот, когда я первый раз заснул, тогда я себя почувствовал просто человеком. Это такой, настоящий симптом, что соскочил. Наши пациенты, которые в нашем реабилитационном центре находились, они без единой таблетки, вообще без лекарств! – через неделю, засыпали. То есть, мы этот процесс прогоняли. Мы не ослабляли этот процесс, а как он шёл – так и шёл.

– То есть, целительная сила сна?

– Ну, конечно. Сон – это первое дело. Но ты не спишь, тебе плохо. У меня долго это было, потому что меня кололи медикаментами, и этот процесс растягивается. А когда здесь «насухую ломаются», это всё быстрее идёт. Ну да, неделю ты повизжишь маленько. Но ты же кайфовал? За всё надо платить. Как только ты кайфуешь – знай, что тебе придется за это что-то отдавать. Не бывает кайфа на халяву.

– А почему не получилось первые два раза?

– Духу не хватило. Сил. Во-первых, смотри – там наркоту таскали прямо в клинику. Прикинь – таскали наркоту. Да. Но это не всё. Во-вторых, мы платили за реабилитацию, но небольшие деньги. За две недели долларов что-то пятьсот платили. Вот, и соответственно – тебе прямо туда наркоту и таскали. Ты прямо там мог ■■■■■■■■. Но я там не ■■■■■■■. У меня была цель бросить. Но, когда я возвращался домой – ноги тут же меня несли к Дулевичу на хату. И первый же вопрос: «Дюша, будешь?» Я говорил: «Нет», – и тут же протягивал руку. Он меня цап – и обратно, нахрен. И вот только когда я в третий раз туда попал, и мне, как раз вот эта девочка-медсестра сказала, что без Бога – невозможно.

И мне это запало. И я такой: «Тык-мык!» – закрутились мысли. А у меня уже сын был взрослый. Он тогда как раз со мной на Канары поехал. Ну, как взрослый. Вот Вовка. Ему было что-то около восьми лет. Ну да, 1994-ый год, значит, восемь лет. И всё. И потом опять мы с Вовкой куда-то поехали там, Будапешт, Прага. Месяц мы с ним там куролесили. Чехия, Хорватия. Ну так, понемногу, помаленьку. Я, кстати, сразу же начал заниматься спортом. Три тренировки в день. И я с одного кайфа пересел на другой кайф. Вот это меня спасло. Это же тоже зависимость. Я с утра бежал от десяти до пятнадцати километров, потом шёл плавать. А вечером у меня был настольный теннис. Это всё началось с 1994-го года, после того, как я бросил. Вот в этом режиме я до сих пор и живу. То есть, я один кайф заменил другим. Всё.

– Ну, и остался наркоманом или уже точно бросил?

– Ты знаешь насчет рисков. Когда говорят, что бывших наркоманов не бывает… Мне раз-два в год снится сон, что я во сне где-то на хате ■■■■■■. Несколько раз было, что снится – я ■■■■■■, заходят менты, и я себе говорю: «Так, я скажу, что я состою в фонде, сотрудник фонда, основатель». И я им так сейчас скажу: «Я здесь на задании». Я тут же просыпаюсь, у меня дикий страх, я в холодном поту. Ужас. Вот, я тебе рассказываю, но для меня это уже было, это прошлое… Я уже не ощущаю вот этой тяги. Я это всё помню, но не ощущаю. И мне этот кайф уже не интересен. Во-первых, у меня сейчас другой кайф. У меня другая жизнь. Я понимаю, что без него (кайфа от ■■■■■■■■■■) прожить ну просто элементарно. Уже ну вот просто его нет! И не со мной. И для меня его не существует.

И я тебе скажу: более того, те люди, которые побросали, а я их знаю, Марат Татарин ходит, говорит: «То же самое». Он говорит: «Вообще, как и не было никогда». И все, когда говорят: «Невозможно», – врут. Там понятно, что я считаю, что наркотики – в понятии православия – это грех. Такой серьезный грех. Но ты же можешь отказаться. Ты же можешь отказаться и не грешить в том, в том, в том. Это – то же самое. Но без Бога это всё невозможно. Я в этом уверен.

– Андрюш, вот ты говоришь, что активно фонд стал работать в 1999-м году? Вот были же какие-то ужасающие примеры? Вот уже просто будни этой наркотической войны? Просто вот уже повальной наркомании, которая была вот уже во второй половине девяностых годов. Вот какие-то были чудовищные примеры?

– Есть такие примеры. Вот это, допустим, для меня было самое страшное. Мы пришли во Дворец Пионеров, нам собрали детей. Мы приехали тогда с Ройзманом. И, когда мы начали разговор о наркотиках, – вышло вот что. Деток собрали всех от первоклашек и выше. Ну, человек двести. И я спрашиваю: «Детки, вы знаете, что такое наркотики?» Мальчик тянет руку, первоклашка ещё, – и он мне перечислил все наркотики. Я тебе отвечаю! Вот это страшно.

– Первоклашка?

– Да-да-да. В школах уже знали, что такое наркотики. Кто, где, зачем и почему? Ну, если случались даже детские ■■■■■■■■■■■■■. Детские! Если к нам попал на реабилитацию самый молодой наркоман, шестилетний. Шестилетний, блин! Мама и папа у него наркоманы. И они его тихонечко ■■■■■■■■■■■…

Ты представь только, ■■■■■■■■■■■ его родители, чтобы он на улицу не просился! Чему ты удивляешься? Ну, это же практика известная. Практика, когда, допустим, хлопковые дела шли. Таджикистан, Узбекистан. Вот там-то все выходили на эти поля на уборку хлопка. И матери с грудными детьми, которых они брали с собой. Детей несли, заваривали им ■■■■■■ – и вместо соски ему давали, чтобы ребенок спал и не мешал. То есть, это у них в порядке вещей было. Вот такая вот массовая наркомания. Они это знали – и детки спали. Так и здесь. Вот, шестилетний. Они ему ■■■■■■■■■■ и, – он уже не просится на улицу.

– Ну, я видел уже, как поздно вечером в троллейбусе торговали. Уже можно было у водителя купить.

– У-у-у-у, торговали все. Бабушки-то, которые торговали семечками, торговали и ■■■■■■■■ и всем, чем угодно, торговали ■■■■■■. В порядке вещей. Я тебе более того скажу. Я совсем недавно видел, они и сейчас торгуют этим – ■■■■■■ называется. Знаешь – это говно. Но он не запрещен. Ну, а «■■■■■■»-то тогда все торговали. ■■■■■■ просто все торговали. Поэтому страшные вещи были тогда. А когда пошла эта химоза – там такое случалось. Два пидораса ■■■■■■■■■, зашли, взломали дверь. А там были только бабушка и маленький ребенок. Так они бабушке распилили голову, хотели посмотреть, что у неё там есть, какие мысли в голове! Представь себе! Вот. Настолько всё было кошмарно.

Там ещё наркотик один был армейский, ну, это препарат. Его применяли в армии в составе «шокового пакета». Допустим, ногу-руку оторвало, армия ведь. Ставят препарат и у тебя это… начинаются галлюцинации и всё-всё-всё. И Леха Арбуз, значит, когда операцию собаке делали, и ветеринар ставил этот самый препарат, – там аж две ампулы этого препарата навернул. И вот мы стоим, самый центр Свердловска, а еще был ЦУМ старый. Тут туалеты рядом эти же, знаешь, да? Ну, ЦУМ, Пассаж, туалеты – и мы там и ставим… И вот он говорит: «Андрюха, этот препарат есть». Я спрашиваю: «А ты его уже пробовал?» А он отвечает: «Нет». А я уже слышал, что этот такой галлюциноген.

И я говорю: «Давай, попёр!» И он мне ставит – и у меня такой «■■■■■■». Я как сейчас помню. Я вот вижу: это о-о! это галактика! Вот здесь звёзды, и я с ними разговариваю. А как раз Вагина убили. И звёзды, они мне отвечают голосом, похожим на голос робота: «Там-там-там. Мы тебе расскажем, кто убил Вагина». Я в этот момент раз, глаза открываю. Леха говорит: «Кто убил Вагина?» А оказывается, что я это вслух произношу. Я ему говорю: «Сейчас, подожди». Вух, обратно. Понял?! Вообще, ужас. А Леха такой: «Ну-ка, ну-ка». А я такой, раз, сижу. Ну, всё, я уже здесь, и ему рассказываю. Он говорит: «Ну-ка, давай, ■■■■■■■■■■». И вот я ему ■■■■■■■■■■, и он такой плачет и поёт. Одно и тоже: «Лёха-Лёха-Лёха, мне без тебя так плохо». И минут пятнадцать так пел. Вот, мы потом думали, как из этого выйти… И мы пошли перекалываться. У нас такое состояние, отходняк такой тяжёлый, депрессия. Мы пошли, ■■■■■■■■■■ уже ■■■■■■■■■■. То есть вот такая вот херня.

А потом, в фонде уже, у нас одного перца привезли на реабилитацию. У него мама ветеринар была. Он колол себе вот тоже какие-то препараты ветеринарные. Пришёл к маме в клинику и пуделя ■■■■■■■■■■. Мама его рассказывала. Она зашла, а он пуделя трет, ну, ■■■■■■■■■■. То есть у них крыша вообще съезжает. Они теряют всё человеческое в себе. Это всё-всё сатанинское. Был такой наркотик ■■■■■■■■■■, попросту «■■■■■■■■■■» называли. Так у «■■■■■■■■■■» вообще такое начиналось – мама не горюй. Друг дружку по-всякому имели-вертели. Это сатанинские вещи, ну просто сатанинские вещи!

– А ещё вопрос: а когда вот уже ■■■■■■■■■■ наркотики появились на рынке?

– Синтетические, вот, я же тебе рассказываю, как появился этот самый ■■■■■■■■■■. В восьмидесятые с Москвы пришел, ■■■■■■ сами.

У тебя состояние – ты всех любишь. Всё, вот-вот, ну, тишина должна быть: там не кричать, не шуметь, вот. И целыми днями. ■■■■■■ по пол-литра. Только отойдешь и опять – «ух». Ну, потом отходняк очень серьёзный.

– Это такая диета жуткая, страшная. От ■■■■■■■■■■ видимо быстро выгорали?

– От ■■■■■■■■■■? Да от всего быстро умирали! Десятками дохли.

– Потом сердце останавливается?!

– А сердце – это ещё хороший исход. Так-то цирроз печени и тому подобное. Вот Н. (вор) был. Вот как-то приехали мы к нему на встречу, а он такой сидит, и при нас прямо: ■■■■■■■■■■, ■■■■■■■■■■, ■■■■■■■■■■, ■■■■■■■■■■, ■■■■■■■■■■, ■■■■■■■■■■. Называется полинаркомания, то есть закидываются всем, что есть. Вот. Ну и всё. Цирроз печени – до свидания.

– Слушай, а то есть получается, что наркоман – это такой профессор химии, да?

– Не все, есть наркоман, который просто животное: грабит и ворует, убивает и покупает. А есть ничего себе. А вот, к примеру, был такой К., ■■■■■■■■■■ ■■■■■■■■■■. У него прямо очереди были, люди ему всё несли, включая собственную душу. Мы его посадили на шестнадцать лет. Он потом вышел и бросил всё. Теперь нормальный парень. Я это к тому говорю, что, когда человек выходит из этого замкнутого круга, у меня с ним обычно нормальные отношения, мы часто даже дружим. А он был лучший ■■■■■■■■■■ в городе, к нему прямо очереди были, люди ему душу отдавали.

– А что значит «душу отдавали»?

– Ну, всё что хотел, он мог получить. Телки ему подворачивали, парни несли ему всё, что могли достать, украсть или своровать. Несли ему самое ценное и отдавали за этот ■■■■■■■■■■. Была еще варщица Юля, погоняло – Лошадь. Красивая была девка, но варщица была, и когда её «треснули» (задержали с поличным), мне звонит Лена Попова, она старший следователь в Верх-Исетском РУВД, она потом у нас в фонде работала. И она мне говорит: «Дюш, мы её треснули, эту Юлю-Лошадь. Всё, она сидит там – бычит и ни с кем не хочет разговаривать, только с тобой хочет говорить». Я приезжаю, ну она так всё мне и рассказала, как-что-где. Это так просто выглядело, что и Попова решила блатануть и говорит: «Слышь, Лошадь», а Юля такая поворачивается и говорит: «Это ты лошадь! А я – Юля-Лошадь». Попова обалдела. Она такая блатная эта Юлька была. Так она, когда освободилась, позвонила мне, приехала в фонд. У нее сейчас какой-то бизнес, такая, вся из себя деловая, ну то есть она всё, отошла. Эти варщики, это такие первые люди были.

– А что такое «■■■■■■■■■■»?

– Да, это говно. Это самое говно. Это химия тоже, там куча всяких компонентов, и человек начинает гнить. В ста процентах случаев. Кто начинает ■■■■■■■■ ■■■■■■■■■■, там всё… ты сразу же начинаешь гнить…

– Составляющие – это какая-то химия, но главное то, что это выделение ■■■■■■■ каких-то?

– Конечно-конечно.

Так «■■■■■■■■■■» – это для бедных?

– Нет, это не для бедных. Вот как тебе сказать? Это самое простое. Тут нет такого понятия – бедные. Вот человек подсел на эту вещь – и у него это навсегда.

– Так получается, что наркомания – это такое уравнивающее разных людей, да?

– Да, сто процентов! Когда говорят «социальная группа», там бедные – богатые, плохая семья – хорошая семья, всё это фигня, никакой разницы нет. Есть кайф. Вот допустим, ты попробовал «■■■■■■■■■■», да? И ты понимаешь, что тебе его надо-надо-надо. Тем более, что это самое простое, всё есть для него. И тебе не надо думать, бегать, прыгать, и ты сразу же начинаешь ■■■■■■■■■■. Тебе говорят: «Ты же сдохнешь, потому что ты сгниёшь». Ты отвечаешь: «Нет, я же брошу». Да? И всё.

Работал такой картёжник, погоняло – Лёха Пончик, Царство ему Небесное. Дошёл он до того, что у него уже вен не было. Это ■■■■■■ всё, ■■■■■■… То есть уже даже в мышцы ■■■■■■■■■■, лишь бы не ломало. То есть тут уже не до кайфа. И он берет шприц, ■■■■■ пять и раз, и себе в жопу ■■■■■■■■■■, ■■■■■■■■■■, а у него, раз, и вместе с гноем всё обратно выходит. Он уже сгнил весь. Он снова туда. У него снова обратно. И он так по полчаса ходит, ■■■■■■■■■■-■■■■■■■■■■, потом так, раз, «■■■■■■■■■■» и получилось. Организм принял. Ужас, нахрен. Не было веса. Представляешь, жопа сгнила вся. Ему даже мышцу не знали, как место найти, чтобы ■■■■■■■■■■. Раньше-то в ногу ■■■■■■■■■■. Я тоже ■■■■■■■■■■ в ногу, когда уже в вену не можешь попасть. «Тын!» – поставил. Лишь бы поставить, он потом всё равно разойдется, правда попозже. Прихода не будет, но тебя отпустит. Тебя отпустит. У меня вен нет до сих пор, а на ноге след остался, вот, видишь, шрам?

– Они как-то прячутся куда-то?

– Они просто сгорают. Вот, эта синяя штука, видишь (показывает шрам)? Раньше-то её не было. Вот синяя эта штука – это называется «колодец» (свищ, незаживающая язва). То есть, я без перетяжки туда, раз, ■■■■■■■■■■ ■■■■■■■■■■ – и она уже в ■■■■, и «ух!», и наркотик уже пошёл. Такой шрам на этом месте был. То есть, у меня всегда открытая ранка была. Всегда я туда «тык», колодец называется, потом она ушла, вена. Не, ну сейчас они как-то всё-таки появляются. Уже начинают появляться. Но я когда в больницу попадаю, мне все уколы ставят в ногу, потому что здесь вен ещё нет, а там вены нормальные. И мне туда даже капельницы все-все ставили. И всё. Но ко мне наркоманов ездило полгорода, и я всех ■■■■■■■■■■. Я могу между пальцев поставить, венку найти там. То есть ко мне ездили, потому что я мог ■■■■■■■■■■, даже под язык мог поставить.

– То есть в самые неожиданные места ставили, да?

– У тебя есть венка?! Я вот здесь возьму и поставлю.

– А на сколько вен этих хватает?

– Да не намного. Ненадолго. Не, если ты ■■■■■■■■ уже постоянно, то вен уже нет.

А почему вены сгорали? А всё потому, что готовили из ■■■■■. Получали ■■■■■■ в домашних условиях, а там есть такое ангидрирование. То есть, берешь уксусный ангидрид. Ангидрид уксусной кислоты. Есть уксусная кислота, а есть ангидрид – он в разы сильнее. И он стоил этот ангидрид почти так же, как сам ■■■■■■. Сама ■■■■■. Ты когда, это процесс химический, ■■■■■■■■■■■, потом поджигаешь, ангидрид улетучится, но он никогда до конца не улетучится. Он присутствует. Он когда попадает в вены, вена стекленеет, потом вена исчезает, потому что вена боится. Многие люди ходили с этим к врачу, и не все из них наркоманы, есть такие люди, которые иглу видят, и у них вена – «ух» – и исчезает. Когда её начинают искать, то она боится и прячется. Вот, а когда ангидрид попадет в вену, она почти сразу же стекленеет, а там же – «вух» – и по венам пошло-пошло-пошло, и они исчезают, они прячутся, они перестают подставляться под ангидрид. Они работают, кровь гоняют, но они уже такие, что хрен попадешь.

– Интересно.

– Да, ой, это целая тема. Ты бы знал. Там бывало не раз такое, человек приезжал ко мне, плачет. Он натурально ревет. Он говорит: «Вот ■■■■■■, никто не может попасть». Я говорю: «Садись, на, получи». Да ты чего, он же тебе готов тоже полжизни отдать: «Ой, спасибо, ой, спасибо».

– Ох, ужас какой! Извини, что засмеялся.

– Нет, ну а чего. Так и есть. Это так сейчас, конечно, смешно. Люди ездят по полдня, всё меня ищут: «Дюша, поставь». «Давай», на-на, шух-шух-шух-шух, пум. Раз. Так у меня сколько раз больница, там, раз, она мается-мается-мается, я говорю: «Дай сюда», тын – есть. Нет, есть медсестры, которые могут, я их чувствовал сразу. Вот заходит медсестра, и я уже знаю, что она мне ни в жизни не попадет. Она мне по ■■■■ дырок наделает, проткнет мне всё, что есть, и всё. А другой я сразу говорю: «Моя». Она говорит мне: «Что моя?» Я говорю: «Ты поставишь всё правильно». Она удивляется: «Откуда знаешь?» А я в ответ: «Знаю и всё». Это уже опыт такой. Это опыт.

– Ну, Андрюш, после такой бурной жизни у тебя нет ощущения, что должок у тебя есть? Ты занял жизни вперёд, можно сказать…

– Так я же почему начал заниматься фондом? Почему я начал вот эти все вещи делать? Это долг. Смотри, у наркоманов есть такая херня. Я их быстро на место ставлю. Они мне заявляют: «Да, я бросил». А я им: «Черт, закатай вату. То, что ты бросил, это только начало того, что ты должен делать дальше. Ты вот сколько говна всякого сделал за то время, пока ты ■■■■■■■. Теперь ты должен в два раза больше и дольше отдавать. Потому что, когда ты ■■■■■■■, ты брал». Весь мир крутится вокруг наркомана, вся его семья, все десять семей там, все знакомые. Они ищут, как бедному ребеночку помочь. Там: «Ой, он такой бедный-бедный». А он их всех просто сжирает, ух! – и всех их сожрал.

– Вот как думаешь, я прав или нет? Я вот считаю, что самая опасная среда для наркомана – это его семья.

– Смотри, вот мы в фонде говорим всем. Ну, родственники, когда к нам приходят, мы им говорим: «Вся проблема в вас. Вот мы его сейчас возьмем и, если вы нам не будете мешать, то мы его избавим от ■■■■■■■■■■. Но вы – созависимы. Вся беда от вас. Вы же говорите, что это ваш ребенок, что вы лучше знаете, когда нужно его жалеть, а когда нет». Но! – как только родственники, родные и близкие начинают жалеть, он их сожрёт. Вот просто сожрёт. Потому что наркомания – это такая зараза. Нельзя жалеть наркомана. Должно быть не жестоко, а жёстко. Только ты его пожалел, всё ты – в сумке.

К нам родители приезжают через месяц после начал реабилитации, или через два, или через три. А он начинает им говорить именно те вещи, которые они хотят слышать: «Мама, папа, простите. Я был такой козел. Сейчас я буду для вас». Мы их пытаемся убедить: «Сирена-сирена, не слушайте. Вот он вам напоёт, а он ещё ничего на самом деле не осознал…». Но не всегда получается. Знаешь, «а-а-а, у-у-у, нет, он хороший». И по пять раз – с начала. Поэтому наркомана, во-первых, слушать нельзя. Он такой становится тонкий психолог, он вас чётко разведёт. Он точно знает, на какие кнопки нажимать. Во-вторых, если его уже жёстко взяли и убрали, то не надо сюда бегать слюнявчики ему подвязывать. И это всё родители, это самих родителей надо лечить.

Родителей надо лечить. Какие-то вещи говорить им, рассказывать всё, как есть, убеждать, потому что они самые враги всем своим родным, кто наркоманит. Для нас избавить от ■■■■■■■■■■ – плюнуть раз. Но это если родители не помешают. Причём они его забирают со скандалом, а потом к нам же бегут-ревут: «Спасите-помогите, мальчик, ну, или девочка, гибнет, всё из дома утащил». Ну, мы же вам говорили, что так оно и будет.

Самые красавцы – это китайцы. Они говорят: «Да иди ты на хрен! Мы вот тебя в тюрьму – и всё». Его посадили, тем самым отделили от ■■■■■■■■■■, и он там живёт нормально. Нормально живёт. Чуть погодя он начинает уже сам понимать, что жизнь прекрасна и удивительна. Кроме того, он чётко знает, что если он ■■■■■■■■■■ в первый раз – то полгода на лечении будет. А если второй, то это уже от пяти до десяти лет заключения. И китайские тюрьмы это тебе ой-ой-ой. Мама не горюй.

«Дурачусь в Фонде». 2000 год

Разговор четвёртый
Про романтику и таджиков

(Таджики. Цыгане. Грузины. Дорога в Ад. Второй шанс от Господа. Ближний вора. Фильм Алексея Балабанова «Жмурки». Коронация воров. Разборки по понятиям. Правильно говорить-3. Феня – язык воров и ментов. Милицейская честность и помощь. Воровские профессии в мире диджитала. Разводы с зон. Проплаты олигархов ворам. АУЕ и воровской закон. Побег из-под подписки. Положительные последствия ковида. Нежелание новой революции. Китай – самая сатанинская страна. Советская милиция. Менты-менеджеры и священники-менеджеры. Превышение полномочий. Получение взятки и неисполнение обязательств. Бег от наказания. Посадка барыг. Помощь населения. Продажа краденного через интернет. Хэппи-энды в криминале. Покупка должностей. Клановая борьба за президента)

– Некоторые таджики были недовольны тем, что творят их соотечественники. И таких было достаточно много. Приходили они и говорили так: «Вы не судите по ним, что мы все такие, совсем нет». А на самом деле их таких большинство. Там интересно всё было устроено. У таджиков ■■■■■■ – это эквивалент денег. То есть для них ■■■■■■ это – не наркотики. Это валюта, деньги. Они выросли на этом, и они искренне считали, что именно деньги. Некий эквивалент денег. Он наркоту пронёс, потом продал, и всё, у него теперь есть деньги. То есть, они на это смотрели гораздо проще. Они и по сей день так к этому и относятся.

Я тебе более того скажу, в то время, когда мы были в Киргизии, в Бишкеке, мы приехали тогда на один из последних чемпионатов Советского Cоюза. Это там, где Костя Цзю стал чемпионом Союза в восемнадцать лет. Он тогда Орзубека Назарова побил. А наш товарищ, он жил в Бишкеке, вот он и проводил эти соревнования. И мы с Арбузом туда приехали, были на всех соревнованиях. И там был Миша Палей. Палей, Царство ему Небесное, если ты не в курсе, не просто пацан был. У него папа был начальником Киргизской железной дороги. Звали его Азек Ароныч. Потом он у Черных, ну, то есть у братьев Черных работал. А эта папина должность – «мама не горюй». Советский начальник железной дороги, представь! И мы с этим Мишей ездили в горы к бабаям. У них этой ■■■■■ было, я столько никогда больше не видел. Он приезжал к одному и тому же бабаю, бабай ему там из вот такой бадьи наваливал. Бадья?! Ну, бидоны такие, алюминиевые по сорок литров. Он оттуда черпанёт-черпанёт ■■■■■ этой. Бум – и всё, нам хватает. Потом снова приезжаем.

А они, знаешь, как её употребляли? Все бабаи, все до одного – ■■■■■ употребляли. Но как! Они немного так в марлечку завязывают, затем в чай её опускают: «тык-тык-тык-тык». И из пиал пьют. Вот этот момент показали даже в фильме «Белое солнце пустыни». Помнишь, они там сидят, туффф! – они так же себя ■■■■■■■■■■… А режиссёр их показал, потому что он знал про это, про то, что они все ■■■■■■■■■■. Они ведь даже не шелохнулись. Видел, как они сидят там? А он их показал. Это примерно так и выглядит. Или вот фильм «Алые маки Иссык-Куля», эпизод, когда красные пришли в деревню, а там мешки с ■■■■■■■■■■ – целый склад. Потому что всё это Иссык-Куль. «Алые маки Иссык-Куля» – так фильм назывался про то, как мы басмачей били, это в тридцатые годы было. Вот, про это фильм и снят.

И когда, значит, по фильму подожгли эти мешки, там жители всей деревней собрались, стоят, дышат. Понимаешь?! И режиссер эти вещи понимал и снял, как это было. Вот. То есть, не было такого, чтобы притеснять там или что. Ксенофобии никогда не было. И, причем, я тебе более того скажу, если человек бросал употреблять, – а такие вещи бывали, – и бросал торговать – да, он считался нормальным. У тебя к нему ничего не было, никаких вопросов.

– А у цыгана какой был статус в воровском мире?

– Да никакого. Такого статуса вообще не существует. Я вот недавно разговаривал с одним человеком, который до сих пор в теме, он правоверный мусульманин, и поменялся за это время «от и до»… Ну, дак вот, по стилю своей жизни он так и живет до сих пор. Греет зону. Он хорошо понимает, как там тяжело сидеть.

– Греть зону – это помогать, да?

– Да, помогает, собирает «■■■■■■■■■■», отвозит на зоны. Но он уже преступной жизнью не живёт. Прошлой своей преступной жизнью. И я ему задавал такой вопрос: «Вот, я не слышал ни разу, что есть блатные цыгане». Я продолжаю: «А воры в законе цыгане есть?» Он говорит: «Нет. Были авторитетные цыгане, но воров не было». Вот, говорит: «Уже даже чечены воры в законе есть, а цыган не было и нет». И в этом как раз вся их натура. Такая, знаешь… Они же всегда по золоту работали. А раз они занимались скупкой краденного, то это всегда менты в доле, иначе…

Везде, где есть преступная деятельность, цыгане всегда работали семьями. И у них всегда были прикормленные менты. Менты их крышевали всегда: хоть тогда, хоть сейчас, хоть потом… Сейчас это монеты левые (муляжи старинных серебряных монет), или телефоны левые – но они всегда с ментами делятся. У меня несколько раз было с ними… Вот прямо здесь встречают, подходят и говорят: «Батя, монету купи».

– До сих пор ходят, действительно.

– Я говорю: «Слышь, ты, пёс. Вот ты приедешь сюда и думаешь, что здесь всё по-старому?! Ты же – приезжий?!» Он говорит: «А с чего ты, батя, взял?» А я ему отвечаю: «Да, я вас, петухов, за наркоту посадил больше 2000. И все местные цыгане меня знают. Если бы ты был местный цыган, то на выстрел ко мне не подошёл бы. Моя фамилия – Кабанов. Иди, узнавай у своих и ко мне больше не подходи». То есть я уже знаю, если ко мне цыган подходит и что-то предлагает, это не местный. Ну, и они всегда с ментами, всегда. Где цыгане гоношатся – ищи ментов. И поэтому, видимо, дорога в преступный мир им заказана.

– Слушай, а почему среди воров в законе много кавказцев?

– А потому что, если воры с Кавказа будут, то это – Грузия, это грузины-езиды (езиды – религиозная конфессия). Потому что, когда здесь в России были лагеря, затем Отечественная война, а там – тун-тун-тун, и как-то это всё притихло. А затем был всплеск. Ну, они такого склада люди. Как говорил Дед Хасан: «У нас в Тбилиси в каждом доме либо сапожник, либо вор». Вот. Каждый, почти каждый там – либо сапожник, либо вор. Вот, у них, у грузин-езидов – это считалось очень правильным, что ли…

– А Хасан был из Тбилиси?

– Хасан из Тбилиси. Я же тебе рассказывал, он в ещё в четырнадцать себя вором объявил. Собрал воров и сказал: «Я вор». И все были не против. Ну, у них вот так. Тепло, хорошо, можно воровать. Вору сидеть проще. Если, конечно, не сошлют в Магадан.

– Слушай, а вот давай от темы отступим ненадолго. Суть в чём. У меня была такая ситуация. Бывают, ты же знаешь, такие ситуации, которые я для себя называю «второе рождение». Ну, да многие так называют. Ну и я тоже.

Вот, пока ты тут ■■■■■■■ и бандосил вовсю, я – в то время студент, одновременно был сторожем в газете «Главный проспект» и по ночам работал ещё в киоске, торговал. И вот у меня был такой случай: ну, ты понимаешь ночной киоск, тогда же всё можно было, и там разливали…

– Потом я тебе ещё рассказывал, когда в меня стреляли, помнишь?!

– В Аду бы сейчас был.

– Вот, я тебе про это и говорю. Но Господь-то, он тебе второй раз даёт шанс. Вот ты опять выжил и думаешь, что не понимаешь, зачем ты выжил-то?! По идее-то – ещё тогда надо было. Но вот, давал Бог шансы. И потом, когда уже сам всё понял, в клинике-то. Тогда уже-уже, тогда всё по-другому немножко стало.

– Андрюш, а какой у тебя был статус в воровском мире? Вот ты кто был?

– Никто. Не, ты смотри. В воровском мире не было такого статуса у меня. Я был «близкий вора». То есть я его не добивался, этого статуса. Смотри, я никогда не был стремящимся. Ну, типа тем, кто хочет стать вором. У меня не было никаких воровских идей. Я просто был близкий вора, и я был во всех темах. Более того, мы очень много собирали денег. У нас было, мы и получали, и собирали. Саня – вор, он был везде в доле. И я – очень много где. Так как я был близкий вора, я очень много общался с ворами. Те воры, которые приезжали к Сане, они меня все знали. Вот, просто я был кент вора. И я был в теме. То есть, более того скажу. Мы с Арбузом были, как тебе сказать? Мозг. То есть, многие вещи мы понимали, как люди, которые были в бизнесе. У нас были цеха-меха, мы понимали, как устроен бизнес. Мы понимали, как можно что-то сделать, и мы вообще-то были из тех, кто что-то понимал. Рядом с нами все остальные были – «Жмурки». Вот фильм «Жмурки» есть. Ты его смотрел?

– Ну да, но плохо помню.

– Ну, там про кого фильм? – они там все резвые такие были. Стрелять, резать горазды, а думать не надо. А мы думали. Саня Хорёк был тоже очень-очень умный парень. Он удивительный. Он на Есенина был похож. Он очень умный. Интеллигентный. Вот именно из тех, которые думали. Вот он по духу-то был близок, он вообще был духовитый. И в то же время – он всегда думал. И вот это был мой близкий. И я был с ним рядом. И потому что я был близкий, общался с кучей самых разных людей преступного мира. И они меня знали. Они со мной общались. И Дато Ташкентский, и Дедушка Хасан.

Дедушка Хасан ко мне вообще очень хорошо относился. Тимур был мне близкий. Мы с ним всегда очень хорошо общались. Частенько он мне жаловался на Сашку и на многих других жаловался. Но он со мной до последнего дня отношений не рвал… Это вот тот, с которым мы… Интересная это штука – «мы…». Он жил на ЖБИ, Тимур-то. Как-то мы у него только-только ■■■■■■■■■, а были тогда: я, Саня Хорёк-покойник и Тимур. В общем, ■■■■■■■■■ мы и уехали к Сашке. И звонок. У Сани телефон дома был. Это год 89-й. Я слышу, а это я трубку взял, слышу, что это Тимур. Он говорит: «Дюша, ты?» Я говорю: «Я, брат». «Приедь, пожалуйста». Мы приезжаем. Катя ревёт, его жена. Ну, как жена?! Ну, то есть женщина, с которой он живет. Катя её звали. Красивая женщина. Мы входим, а он лежит. Кровать такая громадная. И он такой лежит весь белый-белый. Он говорит: «Дюша, я ■■■■■■■■■■ с вами и лежу. А они, – говорит: – как полезли со всех углов. Пищат, меня за ноги схватили и тащат. А я упираюсь, а им пофиг. Они меня тащат». Он говорит: «Я не хочу, упираюсь».