Kitobni o'qish: «Тени прошлого. Восставшие», sahifa 2
Павлов подошел к клубу, там уже толпилась группа офицеров. На афише название фильма «Экипаж». Хороший фильм, подумал старший лейтенант, посмотрел бы, но встреча с подружкой важнее. Интересно, но офицеры и прапорщики эскадрильи, узнав, что за фильм им подготовил начальник клуба, уходили обратно в модуль. Хотя, что странного, они же летчики и понимают, как в фильме, в реальной жизни не бывает. И вообще, больше всего военные не любят смотреть как раз военные фильмы, современные. Когда замечают ляпы создателей этих «шедевров».
Он прикурил сигарету, отошел за угол. Там никого и темно. Свет только перед входом, светомаскировка.
Павлов посмотрел на часы – 20:53.
Скоро должна подойти Елена.
Но прошло семь минут, десять, семнадцать, двадцать, а женщины не было.
Пришедшие на фильм уже зашли в клуб. «Может, произошло что-то?» – подумал разведчик, и в это время объявилась его полевая пассия.
– Добрый вечер, Боренька. Извини, задержалась.
– У вас баб, Лена, очень хреновая привычка. И только не говори, что тебя опять пытался кто-то на кого-то заменить.
– Во-первых, не бабы, а женщины, во-вторых, а чего ты так грубо со мной?
– Думаешь, мне в кайф тут почти полчаса торчать? Неужели так трудно прийти вовремя?
– Ты куда-то спешишь? Так я не держу, иди.
– Ладно, проехали.
Осипова подошла ближе:
– А это еще что?
– Что? – не понял старший лейтенант.
– Ты пил?
– Ну и что?
– А мне так приятно перегар нюхать.
– Какой перегар, я выпил час назад.
– Интересно, и по какому поводу?
– У штурмана эскадрильи Ловеса… знаешь такого?
– Ну знаю, конечно.
– Так вот у него сын родился.
– А ты здесь при чем?
Павлов усмехнулся:
– Ну в том, что родился ребенок, я действительно ни при чем. Это Ловес с женой постарались.
Осипова нахмурила брови:
– Чего прикидываешься, ты понимаешь, о чем я.
– В смысле, как оказался на обмывании?
– Да.
– Случайно.
– И ты думаешь, я тебе поверю.
– Лен, верить не верить, твое дело. Но если говорю, что случайно, то значит так оно и было. Просто проходил мимо модуля летчиков, услышал шум в отсеке экипажа Фролова. Зашел посмотреть, что за кипиш, а мужики в лом. Только Фрол еще дышит. Спросил, что за праздник. Объяснили. Налили сто граммов, а ты говоришь перегар. Выпил, как положено, и ушел.
Осипова посмотрела на «жениха»:
– Да? Вроде похоже на правду.
– Какой резон мне обманывать тебя? Если у нас что-нибудь намечалось, то ты узнала бы об этом первой.
– Ну ладно, – смягчилась официантка, – веди кавалер в апартаменты начальника бронетанковой службы.
– По одному пойдем. Ты выходи сразу к тыловой стороне модуля и жди, когда открою окно. Я через вход.
– Шампанское, надеюсь, ты уже занес в отсек?
– Шампанское? Об этом разговора не было.
– Какой же ты все-таки невнимательный, Боря.
– Ну конечно, по сравнению с начхимом. Тот тебе и цветы умудрялся где-то доставать.
– Да, он и цветы дарил, и еще кое-что.
– Ну а со мной тебе и без цветов с подарками хорошо будет.
– Вот с этим не поспоришь. Ладно, пошли.
Женщина скрылась за углом.
Следом двинулся старший лейтенант.
Лазать по окнам официантке не пришлось. В коридоре модуля офицеров штаба не было ни единой души, не считая дневального, который увлеченно писал письмо. И не сразу заметил офицера. Заметив, спрятал лист, вскочил:
– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант.
– Привет. Не замерз еще тут?
Солдат, видимо, «черпак», не понял:
– Замерз?
– Да шучу. Шуток не понимаешь?
– А? Вы к кому, товарищ старший лейтенант? В модуле только помощник начальника штаба, остальные в клубе.
Павлов вывел за руку солдата из-за стола:
– Слушай меня внимательно, боец.
– Да?
– Ты знаешь, кто я?
– Командир взвода разведроты.
– Сам в каком подразделении служишь?
– В первой штурмовой роте капитана Субарова.
– Гены Субарова, значит? Это хорошо. Так, – Павлов достал ключи, показал рядовому, – это от отсека начальника бронетанковой службы майора Глазова. Он передал их мне лично. Я сейчас выйду, затем вернусь с женщиной, она так же наверняка тебе знакома, в гарнизоне бабы наперечет. Мы закроемся в отсеке Глазова. Ты же ничего не видел, ничего не слышал. И не дай бог, скажешь кому-нибудь, и по гарнизону пойдут слухи. Ты знаешь, как у нас «любят» стукачей.
– Обижаете, товарищ старший лейтенант. Я не стукач.
– Молодец! Я почему-то так и подумал. Никому ни слова, понял?
– Так точно. А вы это тыры-пыры будете? – сглотнул слюну солдат.
– Чего?
– Ну секс и все такое.
– Ты слишком любопытен.
– Не-е, извините, завидую.
– А вот зависть, боец, кстати, как тебя зовут?
– Коля!
– Так вот, Коля, зависть очень плохое чувство.
– Да знаю.
– Ты не горюй особо, год уже прослужил?
– Почти, осенью прошлого года призвался, в ноябре год будет.
– Вот, осталось-то ничего. Вернешься в Союз. Там за тобой, героем-афганцем, девки бегать будут табуном. Награды есть?
– Откуда?
– Ну медаль я тебе гарантирую. Поговорю с Субаровым, «за БЗ» получишь.
– Правда?
– Слово.
– Это хорошо, только до Союза еще дожить надо. Вон сколько пацанов в «цинках» в Союз отправили.
– Раньше больше было. Ты вернешься, не сомневайся.
– Откуда знаете?
– А у меня нюх на это. Сразу определяю, кто жилец, а кто нет. Ты вернешься.
– Спасибо.
– Не за что. Так, Коля, я пошел, ты на шухере. Если что, предупреди!
– Как?
– Кашляй, словно подавился чем-нибудь.
– Понял.
– Говорю же, молодец, настоящий десантник.
– А то, – не без гордости ответил рядовой.
– Гордись, служивый.
Павлов вышел из модуля, зашел за угол.
Осипова прогуливалась вдоль старого здания.
– Лен?
– А? Да!
– Это я!
– Слышу.
– Иди сюда.
Официантка подошла.
– Что такое, ты потерял ключи?
– Нет, тебе не надо лазать по окнам, в модуле, кроме ПНШ, никого, с дневальным я поговорил, можем зайти через вход.
– Слава богу, а то я уже за юбку свою обеспокоилась.
– Ты бы чулочки надела, как в прошлый раз.
Осипова улыбнулась:
– Что, заводят?
– Еще как?
– Они со мной.
Только сейчас Павлов разглядел в руке женщины небольшую сумочку.
– И не только чулки, я такое нижнее белье купила, ты обалдеешь.
– Я уже балдею. Идем.
Они прошли в модуль.
Солдат отвернулся.
– Все правильно делаешь, боец, – сказал Павлов.
В отсеке начальника бронетанковой службы было жарко. Это и понятно, уезжая, естественно, выключил кондиционер. Павлов включил. Зато в холодильнике нашлась бутылочка сухого вина.
Старший лейтенант повернулся с ней, но Осипова уже нырнула в душевую. Осмотрев этикетку, разведчик поморщился, бормота и есть бормота, как вообще ее люди пьют и на хрена она Глазову? Или тоже иногда принимает у себя кого-то из дам? А иначе на хрена ему вино, всегда вроде или спирт, или водку пил.
Вышла Осипова, и Павлов застыл.
Женщина была в коротеньком распахнутом пеньюаре, без бюстгальтера, груди вразлет, соски в обрамлении розовых кружев, трусики, как две веревочки, не скрывавшие пышной растительности между ног, чулки черного цвета с кружевным ремнем, черные туфли на высокой шпильке, губы подведены, ресницы подкрашены.
– Ну как я тебе? – изогнувшись, как модель на подиуме или стриптизерша у шеста, спросила Осипова.
– Потрясающе, – проговорил Павлов.
Он ринулся к женщине, схватил за ягодицы.
– Да погоди, ты, бугай, сначала в душ.
– К черту душ!
– Ну тогда не получишь самого приятного.
– А?! – как разъяренный зверь, старший лейтенант, успев поставить бутылку на стол, метнулся к душевой.
Осипова тоже осмотрела этикетку. «А неплохое вино», – подумала она, принесла из кухонного отсека два стакана.
Павлов буквально выскочил из душевой голый, с каплями воды на теле.
– Иди сюда, моя дорогая.
– Сначала это.
Она подняла бутылку.
– Открой.
– Потом! Все потом!
Он завалил Осипову на кровать, и даже дневальный слышал, как она начала скрипеть. Слышал он и вздохи, от которых ему нестерпимо захотелось в туалет, усмирить возбужденную плоть.
Глава 2
Утро понедельника, 22 июня, выдалось для летунов тяжким.
Старший лейтенант Истомин проснулся первым в шесть часов. Соскользнув с кровати и удерживая рот ладонью, метнулся к санузлу.
Его рвотные позывы разбудили и Фролова, и Боброва.
В отличие от штурмана, командир экипажа похмельем никогда не болел. Напротив, после хорошей попойки с утра его тянуло на жратву. Вполне мог съесть половину большой кастрюли борща. Особо не страдал и Бобров. Только вид имел совсем не респектабельный, опухший, и физиономию цвета фиолета. Отличительная особенность, которая постоянно выдавала прапорщика, так это до неприличия пунцовый нос.
– Рыгает, – резюмировал Бобров, потянувшись за пачкой сигарет.
– Не кури здесь, – сказал Фролов, – иди в курилку на улицу.
– А чего? До этого же курили спокойно в отсеке.
– Не врубаешься?
– Нет!
– Илье и так хреново, слышал, как выворачивает, а от дыма хуже станет.
Техник вздохнул:
– Ну раз так, то конечно, ладно, потом покурим.
Из санитарного узла вышел бледный Истомин.
Бобров усмехнулся:
– Илюша, ты, в натуре, как поганка бледная.
– Помолчи. Хотя нет, скажи лучше, у нас есть чем похмелиться?
Фролов воскликнул:
– Какое опохмеление, Илья? Через полтора часа завтрак, затем общегарнизонное построение.
Бобров потер лоб.
– А разве вчера комэск обещал нам кросс?
При слове «кросс», Истомин вновь метнулся в туалет, и оттуда донеслись звериные рыки.
– Говорил что-то, – ответил Фролов, – но станет ли проводить, вопрос. Все же Елагин в общем-то мужик нормальный, должен вникнуть в ситуацию.
– Должен не значит обязан.
– Посмотрим.
– А Илюхе реально хреново.
– Только что заметил?
– Удивляюсь, на хрена пить, если так болеешь?
– Это ты у него спроси.
Вернулся Истомин бледнее прежнего. Сел на кровать, протер мокрое лицо полотенцем:
– Не, мужики, не похмелюсь – сдохну.
– Не сдохнешь, – проговорил, подымаясь, Фролов.
В разговор вступил Бобров:
– Илюх?! Все хотел спросить, вот тебя постоянно по утрам полоскает, если вечером выжрешь. Спрашивается: на хрена тогда пьешь?
Истомин взглянул на борттехника каким-то сожалеющим взглядом:
– Сам-то понял, что спросил?
– Я-то понял, и я не болею, ну если так, чуть-чуть, командиру вообще все до фени, свежий, как огурец, только жрать хочет. Но тебя же всего выворачивает.
– И чего теперь? Завязывать?
– Конечно. Не бухал, сейчас встал бы, побрился, умылся, пробежку сделал, на турнике повисел – и в строй с прекрасным настроением.
– Да? А может быть, с ума дернулся бы по трезваку со службой нашей?
– Но летаешь-то трезвый?
– Это когда как, и ты знаешь об этом. Даже сейчас у меня пульс и давление, как у космонавта. А перегар… Это хрень. Так есть у нас похмелиться?
– Вывернет, – ответил Фролов, направившись в туалет и душ.
Истомин взглянул на техника:
– Юра?
– Ну что, Юра? Вчера комэск заходил, к соседям, все забрал, свой пузырь мы допили, хотя… надо посмотреть. Ты глянь в холодильник?
– Вряд ли, если бы и тут бухали, то водка стояла бы на столе.
– Но и пустых бутылок никто не выносил.
– Да?
– Не до того было.
– Это понятно, здесь пустой тары нет, значит.
Он подошел к холодильнику, открыл дверку:
– Ну слава богу, граммов двести есть.
– Там пузырь?
– Угу, и на дне водка. Маловато только.
– Вспомнил, Павлов заходил, он ополовинил. Ты давай, пока Фрол не вернулся, а то и это отнимет.
– Да что он, изверг? Не-е, Вова нормальный мужик.
Однако схватил бутылку, влил в себя остатки, примерно около двухсот граммов, закрыл рот рукой, вернулся к кровати, сел, нагнувшись.
– Ну что, легчает?
Истомин отмахнулся свободной рукой, отстань, мол.
Так просидел с минуту. Вышел из санузла командир экипажа.
Взглянул на Истомина, на Боброва:
– Что с ним? – указал на штурмана.
– Борьба.
– В смысле? – удивился Фролов.
– В холодильнике оставалось немного, Илюха и глотнул. А сейчас водка, видно, туда-сюда по организму гуляет. Проглотит, легче станет, нет…
Техник не договорил.
Истомин вскочил и рванулся в туалет, едва не сбив командира.
Вскоре вернулся с таким обиженным лицом, будто у него отняли счастливое детство.
– Ну не твою мать? – воскликнул он. – Ведь почти прошла и вдруг назад.
Фролов сказал:
– Под душ встань!
– Не говори ничего, командир. Короче, нет у тебя сегодня штурмана. Ложусь и жду смерти.
Командир экипажа кивнул Боброву:
– Сходи к соседям, может, у них что осталось, не все выгреб Елагин.
– Ты разрешаешь похмелку?
– А что мне, по-вашему, делать? Таким Илюху в столовую тащить? Чтобы он там всем аппетит попортил? Или в таком виде на построение выводить?
– Понял, я мигом.
Бобров обернулся быстро. Принес бутылку водки.
Истомин тут же схватил ее.
– В кухонный отсек! – приказал Фролов. – Нам здесь твои мучения лицезреть ни к чему.
Штурман скрылся в кухонном отсеке.
Командир спросил:
– Как там соседи?
– Это нечто.
– Что?
– На них страшно смотреть. Но в отличие от Илюши, не похмеляются, пытаются привести себя в порядок. Да и отсек тоже. Там такой срач!
– Да, погуляли на славу.
Неожиданно и без стука вошел командир эскадрильи.
Истомину удалось проглотить водку, и он пришел в себя, хотя и выглядел, как раньше.
Фролов и Бобров поднялись.
– Ну, здравствуйте, товарищи офицеры и прапорщики.
– Здравия желаем, – ответил за всех командир экипажа.
Елагин окликнул штурмана:
– Истомин? А ты чего на кухне? Иди сюда, бледнолицый ты наш.
– Грех, товарищ подполковник, над чужим несчастьем смеяться.
– Так на нет и не будет никакого несчастья.
– Ага?! Не будет. Еще хуже будет.
Старший лейтенант зашел в спальный отсек, встал рядом с боевыми товарищами.
Елагин же присел на табурет.
– Ну что, парни, кросс?
Истомин взмолился:
– Товарищ подполковник, давайте без этого? Или хотя бы не сегодня.
– На жалость давишь, Илья?
– Командир обязан заботиться о своих подчиненных.
– Ну ты поучи еще меня.
– Виноват.
– Соседи как?
Фролов пожал плечами:
– Откуда нам знать?
– А разве Бобров не бегал к ним за бутылкой водки?
Офицеры переглянулись.
Бобров был крайне удивлен.
– Откуда вы знаете, товарищ подполковник?
Командир эскадрильи усмехнулся:
– Плох тот начальник, который не знает своих подчиненных.
– Но вас не было в модуле?!
– Не было. Но догадаться о ваших действиях не сложно. Истомин после пьянки блюет, надо подлечить, иначе в строй не выгнать. У самих водки нет, а где могла остаться? У соседей, там, где вчера обмывали рождение сына Ловеса. Кого командир экипажа пошлет за «лекарством» для штурмана? Естественно, борттехника, так как сам штурман не в состоянии пройти даже в соседний отсек. Логика.
Фролов кивнул:
– Причем железная.
– Ладно, пойду посмотрю на «орлов» Короленко.
Истомин проговорил:
– Товарищ подполковник, прошу, обойдемся без физических нагрузок?
– Посмотрим.
К появлению комэска второй экипаж успел навести поверхностный порядок, а вот себя не все. Ловес и Кирсанов были похожи на пугала.
Экипаж поприветствовал командира эскадрильи.
– Хорошо посидели? – вкрадчиво спросил Елагин.
Короленко вздохнул:
– Вы же сами вчера все видели.
– Хорошо. Даже слишком. А за удовольствие что? Надо платить.
Кирсанов сказал:
– По-моему, мы не в борделе, товарищ подполковник.
– Даже в борделе таких физиономий не увидишь, ты на себя в зеркало смотрел?
– Смотрел. И что? У нас еще есть время привести себя в порядок.
Елагин посмотрел на часы:
– Двадцать минут!
– Этого достаточно.
– Ладно. Погляжу на вас в столовой! И предупреждаю, еще раз такая пьянка, выговором не отделаетесь.
Елагин ушел.
В отсек экипажа «34-го» заглянул Истомин. Ему значительно полегчало.
– Привет, мужики!
– Привет, Илья. Поправил здоровье?
– Да, спасибо, выручили. Елагин заходил?
– Только что ушел.
– Насчет кросса что?
– Чего? – переспросил Ловес. – Какого кросса?
– Комэск вчера обещал устроить, чтобы дурь из наших голов выбить.
– Не помню! Но ничего не сказал, только то, что посмотрит на нас в столовой.
– Ну и хорошо, – облегченно выдохнул штурман «33-го». – Еще раз спасибо, я к себе.
– Погоди, – задержал его Короленко, – подполковник у вас тоже был?
– Перед вами.
– Ругался?
– Да нет. Подкалывал.
– Значит, обошлось. Выговоры – это все хрень. Сегодня наложили, завтра снимут.
– Нашел о чем беспокоиться, у меня этих выговоров не меньше десятка. И что? Капитана все равно не получать в ближайшей перспективе. Орден тоже не светит. Так что хрень все это. Пошел, мужики. За мной должок.
– Вот это правильные слова, Илюха, – сказал Кирсанов.
Истомин вернулся в отсек.
В 8:30 все были в летном блоке офицерской столовой. Для летного состава полагался иной, нежели у сухопутных офицеров и прапорщиков, рацион. Поэтому столовая и была поделена на блоки.
Позавтракав раньше, командир эскадрильи прогуливался между столами, наблюдая за личным составом. Особенно за экипажами, устроившими пьянку. Но ничего, привели себя в порядок, пищу принимают без аппетита, но все, что положено. От этого занятия его оторвал посыльный штаба десантно-штурмового полка. Солдат с повязкой подошел к комэску:
– Товарищ подполковник, разрешите обратиться, помощник дежурного…
Елагин прервал рядового:
– Что такое?
– Дежурный просил передать, что вас вызывает командир полка.
– Вот так и вызывает?
Эскадрилья была придана полку, и командир полка являлся пусть и временно, но начальником летчиков.
– Так дежурный по части передал.
– И как срочно вызывает?
Солдат пожал плечами:
– Виноват, не знаю.
– Ладно, иди скажи дежурному, сейчас буду!
– Есть.
Посыльный ушел. Офицеры эскадрильи смотрели на командира.
– Я в штаб.
Он кивнул заместителю по политической части капитану Уткину:
– Андрей Владимирович, после завтрака офицеров и прапорщиков на плац. Если не поступит иной команды.
– Да, товарищ подполковник.
Елагин прошел в штаб полка. Вошел в кабинет командира, подполковника Кротова:
– Приветствую тебя, Александр Сергеевич, вызывал?
– Здравствуй, Семен Андреевич.
Командиры полка и эскадрильи были одного возраста, в одном звании, должности разные, но это не так важно, поэтому в неформальной обстановке обращались друг к другу на «ты», когда по имени-отчеству, когда только по имени.
– Проходи, присаживайся, сейчас замполит подойдет, обсудим одно дело.
– Серьезное дело?
– Да как сказать?! Точно сказать не могу. Замполит объяснит, это он полностью в теме.
– Хорошо, значит построение откладывается?
– Нет, начальник штаба проведет. У меня так, а по своим решай сам.
– Я позвоню?
– Конечно? Что за вопрос?
Командир эскадрильи воспользовался телефоном внутренней связи, вызвав дежурного:
– Костылев? Елагин.
– Да, товарищ подполковник.
– Передай начальнику штаба, чтобы провел развод, я задержусь у командира полка. Распорядок по расписанию!
– Понял!
– Выполняй!
– Есть!
Елагин положил трубку, и тут же в кабинете появился заместитель командира полка по политической части, майор Харламов:
– Разрешите, Александр Сергеевич, – обратился он к Кротову.
Тот кивнул:
– Проходи, Олег Михайлович, докладывай, что у тебя?
– Минуту.
Замполит присел за стол рядом с командиром, напротив Елагина.
– Тут такое дело, Александр Сергеевич. На нас вышли афганцы.
– В смысле?
– Как-то дозвонились до дежурного.
– Интересно. Хотя у глав поселений телефоны имеются. Что за афганцы?
– Из кишлака Тахарак, что в шестидесяти километрах от базы.
– Что хотят?
– Помощи просят.
– Помощи? – Кротов взглянул на замполита.
– Да, у них малец восьми лет тяжело заболел, своих медиков, понятно, нет, пытались обратиться в госпиталь Кабула, не смогли, до нас кое-как дозвонились. Старший их объяснил, что умирает пацан.
Кротов вздохнул:
– Этого нам еще не хватало.
Он раскрыл карту:
– Так, и где этот Тахарак?
В разговор вступил комэск:
– В Уджерском ущелье.
– Да?
Кротов все же посмотрел в карту.
– Точно. Что будем делать?
Замполит сказал:
– Надо бы помочь. Думаю, подполковник Елагин не откажет выслать к кишлаку вертолет, чтобы забрать пацана?
Комэск проговорил:
– Район стремный. Если помните, на прошлой неделе там обстреляли нашу пару «Ми-8». Хорошо, что били с автоматов и машины находились на приличной высоте.
– Они, значит, нас обстреливают, а мы им помогай? – командир полка посмотрел на замполита.
– Но, Александр Сергеевич, не все же афганцы воюют. И мирные дехкане или чабаны не стали бы стрелять по вертолетам. Да и мальчишка в чем виноват?
– Ну не знаю. Что решил, Семен Андреевич? – спросил Кротов у Елагина.
– Надо лететь. Пацан действительно не виноват, что идет война.
– Отлично, – сказал замполит, – но тогда вам надо поторопиться. Судя по докладу дежурного, состояние мальчика тяжелое.
– Машину я выделю, на подготовку уйдет не больше получаса. Но надо и врача с сестрой или медбрата брать. Возможно, придется помощь на месте оказывать.
– Это не проблема, я решу этот вопрос, – заверил замполит.
– Решай. А с афганцами связи обратной нет?
– Это вряд ли, – проговорил командир полка и спросил: – А что?
– Так кишлак в ущелье, место там довольно широкое, снизиться можно, а вот дно какое? Нужна площадка, чтобы посадить вертолет.
– Здесь я тебе ничем помочь не смогу.
– Ладно, пошлю Фролова, он пилот опытный, найдет, где посадить машину. Давайте в эскадрилью медперсонал. Я буду там, начмед пусть подсуетится.
Замполит проговорил:
– Одних врача и сестры мало будет, надо еще пару бойцов да носилки. Но и это я возьму на себя.
– Хорошо! Тогда работаем, – подвел итог совещания командир полка.
Командир эскадрильи прошел до учебного модуля, где собрались экипажи.
Вызвал Фролова.
Тот вышел к командиру.
– Да, товарищ подполковник?
– Истомин в порядке?
– Так точно. Вылет?
– Да.
– Куда?
– Ты задаешь вопрос, на который напрашивается один ответ.
– Далеко лететь?
– Нет, в Тахарак.
– Вы хотели сказать к Тахараку?
– Я сказал, в Тахарак.
Подполковник объяснил обстановку.
– Теперь ясно?
– Так точно! Но мы вроде провинились и не в лучшем состоянии. Есть и другие экипажи.
– Не пройдете медосмотр, отправлю другой. На тебе остановился потому, что ты, не хочется хвалить после вчерашнего, но… самый опытный в подобных делах. Ты уже сажал вертолет в ущельях, выбрасывая десант. У других командиров опыта меньше. А я не хочу потерять машину и людей. Вылет в 9:30.
– Тогда, может, обойдемся без медосмотра?
– Нет! Все, как положено. Сейчас всех своих в медпункт. Далее сразу на площадку. Пока будете в медпункте, я переговорю с дежурным метеорологом и связистом, уточню прогноз погоды, хотя какие могут быть изменения, если только нет на подходе «афганца», рабочие частоты, в общем, подготовка в экстренном режиме.
– Что, так плох пацан?
– Афганцы говорили, что плох. Да, еще с вами полетят врач с медсестрой и бойцы с носилками. Хрен его знает, что и как предстоит им делать. Понял?
– Так точно. Один вопрос: руководитель полета будет, или обойдемся?
– Все экстренно, но как положено. Будет руководитель полетов. Но давай, вперед.
– Есть!
Через пять минут экипаж вошел в полевой медицинский пункт, где находилось помещение медперсонала и вертолетной эскадрильи.
В кабинет Петровской ввалились гурьбой.
Фролов, улыбаясь, поприветствовал врача:
– Доброе утро, Рита!
Женщина в белом, безупречно отглаженном халате взглянула на командира экипажа:
– Не Рита, Фролов, а капитан медицинской службы Петровская.
– О, как серьезно.
– Да и только так. Я в курсе вашего вылета. Вас, Фролов, прошу остаться, остальным ждать в коридоре.
– Товарищ капитан, – не без юмора сказал Фролов, – вы не можете не знать, зачем мы летим. В кишлаке умирает пацан, и каждая минута на счету. А нам еще машину готовить, так что давайте…
На что Петровская ответила:
– Давайте, капитан Фролов, не тратить попусту время.
Командир кивнул подчиненным:
– В коридор и в очередь.
– Как достала эта бюрократия. А говорят, она только на гражданке, – пробурчал Бобров.
Истомин вытолкал прапорщика в коридор.
– Не зли эту мегеру, Юра, от меня такой перегар.
– Орех мускатный пожуй.
– Эта врачиха учует, хоть литр мочи выпей.
– А что, неплохая идея.
Бобров усмехнулся и присел на стул.
Истомин не успел. Дверь блока открылась, и появилась медсестра эскадрильи, Людмила Румянцева.
– Оп-па! – воскликнула она. – Кого я вижу?
– Привет, Люд.
– Привет.
– Давай отойдем?
– А чего вы здесь, проблемы?
– Вылет.
– Ну тогда ты, Истомин, попал.
– Перегар?
– Угу! И где же так нажрался?
– Отойдем!
Они отошли к торцевому окну, под кондиционер.
Истомин рассказал о вечеринке.
Людмила посмотрела на него:
– И когда ты узнал, что у вас намечаются посиделки?
– Где-то в обед.
– Меня предупредить трудно было?
– Извини, не получилось.
– Не получилось? А я девочек попросила оставить отсек, ждала тебя, как дура. А ты в это время бухал. Нет, я ничего не имею против мужских компаний, и ты мне, в конце концов, не муж и даже не жених. Но предупредить-то мог?
– Прости, дорогая. Честное пионерское, больше не повторится. А сегодня буду непременно.
– Сегодня я заступаю на дежурство.
– Ну и прекрасно. Здесь удобств больше, чем в секторах модуля.
– Сюда придешь?
– Почему нет? И отмазка всегда найдется. Живот заболел, вот и явился ночью в медпункт, куда же еще!
– Ладно. Но Петровская вряд ли допустит тебя до полетов.
– Так помоги, родная.
– Ты не знаешь капитана?
– Знаю, но знаю и то, что ты можешь помочь.
– Ты понимаешь, что предлагаешь?
– Ну придумай что-нибудь, Люд, мне обязательно лететь надо, иначе комэск может заменить экипаж. Я и так нарисовался, не сотрешь, а тут еще отстранение от полета.
– Ладно. Жди! Но будешь должен мне!
– Господи, и кому я только не должен в этом гарнизоне?!
– Мне особо!
– Базара нет, дорогуша.
Сестра зашла в кабинет и тут же вызвала Истомина:
– Заходите, товарищ старший лейтенант.
С ним вошел и Бобров, так как командир прошел медосмотр.
Техник попал к Петровской, Истомина же усадила напротив себя медсестра. Врач недовольно посмотрела на Румянцеву, ей было известно, что она крутит любовь со штурманом и вообще медсестра в присутствии врача не могла проводить осмотр, однако Петровской пришлось закрыть на это глаза. Как знала она об увлечении Румянцевой, так и медсестра была в курсе, что Петровская иногда спит с начальником штаба полка. Афишировать эту связь майор, естественно, не хотел, да и Петровской ни к чему.
Румянцева допустила Истомина до полетов.
И он довольный вместе с техником вышел из кабинета.
Экипаж направился на летное поле. Там Бобров тут же приступил к своей штатной работе, расчехлил «пепелац», открыв капот, осмотрел все системы и агрегаты, проверил уровень масла в главном редукторе, в промежуточном, в хвостовом, в каждом двигателе, заправку топливом, целостность контровочной проволоки на каждом узле автомата перекоса. Заполнил технический журнал, расписался. В докладе командиру необходимости не было. Капитан Фролов и старший лейтенант Истомин провели собственный осмотр. Командир расписался в журнале.
Подъехала санитарная машина. Тут же появился и командир эскадрильи.
Фролов доложил о готовности к вылету. Из санитарного «УАЗа» двое десантников в легкой экипировке вытащили носилки, перенесли их в грузовую кабину, туда же прошли врач полкового медицинского пункта старший лейтенант Василько и медсестра с увесистым санитарным пакетом.
Командир эскадрильи пожелал Фролову удачи, и экипаж поднялся в кабину. Каждый отрегулировал под себя кресло, устроился удобнее на подвесной парашютной системе, осмотрел приборы. Истомин доложил о напряжении в сетях.
Подогнали АПА – аэродромный источник питания, борттехник со специалистами подключил его к бортовой шине. Штурман зачитал карту:
– Напряжение сети – норма, топливный насос включен, пожарные краны открыты…
Борттехник занял свое место на отдельном кресле позади командира и штурмана.
Фролов включил радиостанцию, запросил руководителя полетов:
– Береста, Тридцать Третий!
– На связи!
Владимир узнал голос капитана Волгина.
Фролов продолжил:
– Береста, Тридцать Третьему запуск.
– Тридцать Третий, ветер сто десять градусов, четыре метра в секунду, запуск разрешаю.
– Разрешили.
Фролов запустил двигатели. Включились все приборы систем вертолета. Командир и штурман проверили их показания. Порядок.
Штурман доложил:
– Давление в тормозной системе – норма, рулежная полоса свободна.
Фролов вызвал Волгина:
– Береста, Тридцать Третьему предварительный.
Руководитель полетов ответил:
– Тридцать Третьему предварительный разрешаю!
– Разрешили.
Командир экипажа растормозил колеса, отдал ручку от себя и плавно увеличил шаг-газ, потянув вверх ручку слева от кресла.
Вертолет тронулся с места, пошел по рулежной полосе. Через несколько метров Фролов затормозил, проверил тормоза. Порядок. Проехал дальше по магистральной рулежке к черте, обозначающей предварительный старт. Примерно в пятидесяти метрах от выезда на взлетно-посадочную полосу.
У черты «Ми-8» остановился.
Истомин вновь доложил, хотя Фролов прекрасно все видел:
– Полоса свободна, на глиссаде нет заходящих на посадку бортов.
Командир кивнул, вызвал руководителя полетов:
– Береста! Тридцать Третьему исполнительный (разрешение вырулить на исполнительный старт).
– Тридцать Третьему исполнительный разрешаю.
– Разрешили.
Вертолет вырулил на взлетно-посадочную полосу и встал на курсе взлета.
Штурман читал карту:
– Курс взлета шестьдесят, авиагоризонты – разарретированы, обогрев ПВД (приемник воздушного давления) включен, триммеры во взлетном положении.
Фролов вызвал Волгина:
– Береста, Тридцать Третий карту выполнил, к взлету готов.
– Тридцать Третий, – ответил руководитель полетов, – взлет разрешаю.
– Принял, взлетаю!
Истомин включил на часах кнопку отсчета времени. Фролов плавно увеличил «шаг-газ», одновременно потянув на себя и вправо ручку управления, чуть толкнув правую педаль, компенсируя увеличивающийся реактивный момент несущего винта.
Первой, как и положено, от бетонки оторвалась передняя стойка шасси, затем левое колесо основных шасси, последним – правое колесо.
Вертолет оторвался.
Фролов перевел режим связи на переговорное устройство.
Поднявшись на сто метров, Фролов выполнил разворот на нужный курс.
Штурман доложил:
– Курс шестьдесят, исправленный курс шестьдесят четыре, ветер усиливается!
– Принял!
Вертолет пошел над плато на высоте в тысячу метров, выдерживая скорость в сто пятьдесят километров в час.
Спустя десять минут он опустил машину до высоты шестьсот метров, снизив скорость до ста километров в час. Развернул в ущелье. Оно было широким, безопасным с точки зрения обстрела с плато. Миновали брошенное селение Астар, подошли к нужному кишлаку Тахарак.
Командир взглянул на Истомина:
– Что с площадкой?
– Есть и с запада, и с востока. Чистые, видно, местные подсуетились. Направление ветра попутное, так что придется развернуться.
– Делаем.
«Ми-8» прошел над кишлаком, на улице которого собралась приличная толпа. Люди махали пилотам, видно, что-то кричали. Выйдя из ущелья и развернувшись, Фролов сбросив скорость и высоту, тихо, как говорится, нежно, подвел «Ми-8» к селению и плавно посадил машину на восточной, дальней от кишлака, площадке. Закрепив шасси, он убрал «шаг-газ».
