Kitobni o'qish: «Семь эпох Анатолия Александрова», sahifa 2
Впечатление от Манифеста было так велико, вспоминали современники, что народом повсюду были сделаны немедленные попытки реализовать права, провозглашённые в нём.
Визуально эти настроения гениально показаны на картине И.Е. Репина. Художник изобразил на этом полотне восторженную толпу, что устремляется куда-то вперёд, неся на плечах освобождённого из узилища революционера, а пьяные от счастья гимназисты и студенты, барышни и семинаристы с наслаждением бросают в лицо режиму что-то задорно-мятежное – то ли «Марсельезу», то ли «Варшавянку». И все яростно отрекаются от старого мира.
И только два человека остаются мрачными на этом пиру свободы – сам революционер, вяло трясущий снятыми кандалами, и высоколобый еврей на переднем плане. Оба явно что-то предвидят: революционер, вероятно, будущие кровавые реки, что прольются в дальнейшей борьбе за светлое будущее; а еврей – что в этих реках будет и его доля крови…
Так оно, в общем, в Киеве и вышло. Здесь к событиям вдвойне подходила характеристика Василия Розанова, данная по поводу этой самой картины: «Жидовство, сумасшествие, энтузиазм и святая чистота русских мальчиков и девочек – вот что сплело нашу революцию, понёсшую красные знамёна по Невскому на другой день по объявлении манифеста 17 октября». [12, с. 398]
Оговорившись, что понятие «жидовство» не носило тогда такого неполиткорректного характера, как сегодня, и было аналогом нынешнего «еврейство», отметим, что именно здесь, на юго-западе России, не могли сразу же после объявления «свобод» не вздуться вскипевшим молоком антисемитские настроения. Просто из-за наличия большого количества еврейского населения, проживавшего за чертою осёдлости. С соответствующим отражением в виде развитого русского и украинского национализма.
И.Е. Репин. Манифестация 17 октября 1905 года. Государственный Русский музей
Манифестации за свободу – между прочим, властями не санкционированные – в Киеве очень быстро переросли в грандиозный еврейский погром 18–20 октября 1905 года. Ведь в местных «картинах Репина», с отличие от Петербурга, участвовало много еврейской молодёжи. И мрачной эта молодёжь отнюдь не была. В свою очередь черносотенцы с энтузиазмом присоединялись к полиции, старающейся пресекать демонстрации. Только шли дальше её. Негласным лозунгом их стали слова начальника II отдела охраны города генерал-майора Безсонова: «Евреи приняли слишком большое участие в революционном движении и потому должны поплатиться». [13]
И после того как митинг на Думской площади был обстрелян и разогнан, словно кто-то нажал спусковой крючок. Уже вечером начались избиения, разбои, разграбления магазинов, принадлежавших евреям.
Самих погромщиков, по признанию даже еврейских историков, было не так уж много – не больше 100–200 человек в каждом городе Малороссии. В Киеве – побольше. Но они действовали в среде, где было немало им сочувствующих, в том числе среди полиции. Погром был всеобщим; дело доходило до стрельбы, но полиция наблюдала за событиями индифферентно. Солдатские же патрули вообще нередко присоединялись к погромщикам, участвуя, правда, в основном в разграблении магазинов.
То, что видели тогда киевляне, описала «Киевская газета» 24 октября: «Страшные картины представляли базарные площади через 2–3 часа после нашествия варваров. На протяжении целых кварталов, прилегающих к базарам, люди шли и ехали по рассыпанной муке, крупе, семечкам, гороху, разноцветной бумаге, разлитому маслу, керосину, краскам, разломанной мебели и магазинной обстановке, разбитой посуде… Валялись воловьи туши, вытащенные из мясных лавок, а в 20 шагах от них лежал убитый патрулём человек… А мимо все несли и везли плоды чужих трудов…» [13]
Убили дворника, не пускавшего толпу во двор дома, где проживала еврейская семья. Немало было случаев, когда погромщики врывались и в квартиры христиан и оставляли хозяев в покое только после того как видели иконы и вытребовали себе денег «на водку».
Лишь когда паника стала охватывать уже и православное население Киева, власти начали принимать меры. Начальник охраны города Киева генерал Драке отдал войскам приказ задерживать громил. На Галицком базаре солдаты дали залп по толпе, убив 5 и ранив до 10 человек. Было задержано более сотни.
К вечеру 20 октября погром прекратился. По официальным данным, было убито 47 человек и ранено более 300.
Можно представить, какой безысходный ужас пережила молодая женщина с тремя детьми на руках, оказавшись в разнуздавшемся под пьянящим мистралем революции городе. И хоть семья её отнюдь не еврейская, но страшен был сам город, ощетинившийся толпою, оскалившийся вооружёнными дрекольем бандами.
Вот что она писала мужу:
«Милый мой. Мы все пока невредимы, а что дальше будет не знаю… Начался погром и тут-то уже мы три дня сидели безвылазно дома. Я только выходила к воротам разговаривать с прохожими, причём вся честная братия – извозчики, солдаты, рабочие в один голос говорили, что губернатор разрешил три дня бить жидов… У меня ужасно расстроились нервы и сейчас не могу писать, потому что дрожат руки. Дети ходят учиться и я каждый день дрожу пока они не вернутся». [1, с. 12]
На это накладывались и финансовые проблемы. Несмотря на приличное жалованье судьи, семья Александровых жила скромно. Деньги, что называется, считали. «Милый мой… я на Робертовы финансы купила всё, что необходимо для детей, и теперь надо всё это сшить. Я очень довольна, что Роберт прислал денег (200 р.)» [1, с. 12], – писала мужу Элла Эдуардовна.
Она не знала ещё, что пишет это письмо накануне смерти. Своей и – прежней эпохи…
В начале 1906 года Эллы Эдуардовны не стало. Так и не дождалась она долгожданного перевода мужа в Киев, где тот в мае 1906 года получил хорошую службу в Киевском окружном суде по крестьянским земельным делам.
Сегодня можно только предполагать, сказалась ли наследственность в том, что женщина скончалась всего в 35 лет, или на то повлияла разлука с искренне любимым мужем, помноженная на пугающие революционные события в Киеве и постоянные денежные трудности в семье.
Глава 3
Детство в эпоху перемен
А что это за Роберт, финансы которого помогали Эдде Эдуардовне одевать и содержать троих детей?
О, это очень интересная фигура.
Это человек, родство с которым связывало семью Александровых не более и не менее как с самим вождём революционного пролетариата Владимиром Ульяновым (Лениным).
Роберт Эдуардович Классон – родной брат Эллы Эдуардовны – был на три года старше её. Он родился в Киеве в 1868 году, окончил в 1891 году Петербургский технологический институт, прошёл стажировку в Германии. Довольно быстро выдвинулся в ряды крупных инженеров-электротехников. И не просто крупных, а – для России – первых.
Уже через 4 года после учёбы, в 1895–1896 годах, Классон стал руководителем строительства электростанции трёхфазного тока на Охтинских пороховых заводах под Петербургом. В следующем, 1897 году, не будучи ещё 30 лет от роду, он по предложению правления акционерного «Общества электрического освещения 1886 года» стал заведующим всеми – двумя тогда – московскими электростанциями. А в 1900 году взялся за электрификацию нефтяных промыслов Баку во главе общества «Электросила».
При этом Роберт Классон был убеждённым марксистом. Более того – активным. Он входил в состав одной из первых социал-демократических организаций в России – так называемой группы Бруснева, где проводил теоретические занятия по марксизму для обоих её крыльев – студенческого и рабочего.
Р.Э. Классон.
Из открытых источников
Впрочем, наука и техника занимали Роберта Классона не меньше, а то и побольше марксизма, так что в собственно революционное движение он не уходил, ограничиваясь просветительской работой в кружках. С его блестящими немецким и французским, которому его, как и других своих детей, обучила мать, Анна Карловна, Классон мог обращаться в своих занятиях к весьма широкому кругу европейской марксистской литературы. За что его весьма ценили русские единомышленники, особенно в среде рабочих, которым крайне недоставало теоретических источников и полемических материалов.
Более того. В.И. Ульянов-Ленин обращался к Классону из Мюнхена в мае 1901 года:
«Р.Э. КЛАССОНУ
Группа, издающая и редактирующая «Искру» и «Зарю», обращается к Вам, как к лицу, которое участвовало вместе с нами в одном из первых марксистских издательских предприятий, которое всегда сочувствовало политической деятельности социал-демократии, с просьбой оказать денежную поддержку делу. В настоящее время от этой поддержки в значительной степени зависит судьба всего дела, ибо первоначальный фонд весь ушел на постановку, а для того, чтобы предприятие могло окупаться, нужен еще минимум год работы полным ходом. Весной прошлого года [1900] один из нас беседовал с Вашим другом (которого Вы теперь, вероятно, часто видаете) и который тоже изъявлял уверенность, что Вы не откажетесь помочь. Мы надеялись, что при Ваших связях Вы могли бы собрать солидную сумму единовременно, но наша организация нуждается, конечно, кроме того, и в периодических взносах.
Написано 28 мая 1901 г.
Послано из Мюнхена в Баку». [14, с. 113]
Роберт Классон прислушался тогда к просьбе будущего вождя мирового пролетариата. И некоторое время газета «Искра» частично финансировалась за его счет.
В этой группе Классон познакомился с Леонидом Красиным, будущим видным большевиком, будущим наркомом торговли и промышленности, путей сообщения, полпредом во Франции и Великобритании. И когда он отправился в Баку, пригласил уважаемого им умницу Красина с собою. Ну а тот на посту заместителя директора Биби-Эйбатской ТЭС на Апшеронском полуострове в свою очередь наводнил подразделения электростанции социал-демократами, давая им легальный заработок. При этом ещё финансировал типографию «Нина», печатавшую в Закавказье газету «Искра».
Что же до одного из «первых марксистских издательских предприятий», о котором упоминает Ленин, то им было участие того в сборнике «Материалы к характеристике нашего хозяйственного развития», который был напечатан в апреле 1895 года. Там он опубликовал в своём переводе статью Э. Бернштейна «Третий том «Капитала».
Интересно, что правительство распространение сборника запретило, практически весь тираж конфисковало и сожгло, но, как видим, репрессалий к его авторам не применило. Во всяком случае, Роберт Классон не претерпел практически никаких преследований и продолжал работать на оборонном предприятии.
Пострадал он за свои социал-демократические убеждения один раз – когда отказался применить репрессии к бастующим бакинским электрикам во время организованной большевиками стачки рабочих Бакинских нефтепромыслов в декабре 1904 года. Тогда Классон был вынужден оставить пост директора акционерного общества «Электросила» – впрочем, тут же получив предложение от «Общества электрического освещения 1886 года» вновь возглавить управление 1‐й Московской ГЭС.
А бакинская стачка, кстати, тогда увенчалась успехом – заключением первого в России коллективного договора рабочих с нанимателями.
Ещё более интересен другой эпизод из истории отношений Классона и Ленина.
Когда Роберт учился в институте в Петербурге, на его квартире на Охте собирался студенческий марксистский кружок. На одном из таких собраний во время Масленицы (или под прикрытием этого праздника) в 1894 году оказались незнакомые ещё тогда друг с другом Владимир Ульянов и Надежда Крупская. Причём последняя, если верить однокласснице Крупской по гимназии Ариадне Тырковой-Вильямс, была в ту пору серьёзно увлечена именно Классоном. Правда, похоже, что увлечение это было чисто платоническим – молодые люди обсуждали работы Маркса и Энгельса и идеи других марксистских мыслителей. Но примечательно, что в библиотеку Надежда ходила с читательским билетом Роберта.
Закончить эту платоническую связь помогла ещё одна марксистка – Аполлинария Якубова. Именно она, Кубочка, посулила Крупской познакомить её с «одним очень интересным человеком». Этим человеком был Владимир Ульянов, с которым у Кубочки отношения уже были, но в котором она к тому времени разочаровалась. Разочаровалась именно как в мужчине-поклоннике, ибо как соратники по борьбе Якубова, ставшая по мужу Тахтаревой, и Ленин переписывались ещё до 1911 года. Покамест политические разногласия (а Кубочка за большевистской эволюцией Ленина не последовала) не развели их окончательно, уже идейно.
В тот вечер Владимир Ульянов, как обычно, полемизировал с хозяином квартиры. Тот представлял крыло так называемых «легальных марксистов». Ленин обвинял оппонентов в «принципиальном непонимании конкретного содержания вскрытого Марксом противоречия капиталистического воспроизводства». В полемике же, как известно, обычно невзрачный, малорослый и картавый, с ранними залысинами Ульянов буквально преображался. Хотя и грубоват был будущий вождь в спорах, тут он словно увеличивался в росте, воспарял, как на крыльях, покорял логикой и напором.
В общем, понравился Владимир Ильич Надежде Константиновне. А в семье Александровых шутили потом, что от этого знакомства и «произошла» Октябрьская революция. [1, с. 12]
Так или иначе, но марксистское прошлое сыграло свою роль в том, что после революции Роберт Классон, хоть вождь его и недолюбливал, стал одним из главных научно-технических специалистов большевистского режима. Он был ключевой инженерной фигурой в трансформации ещё имперского плана электрификации России в советский план ГОЭЛРО, автором всесоюзного проекта «Гидроторф», строителем электростанций на торфе, в том числе знаменитой Шатурской ГРЭС.
Не исключено также, что былое знакомство с Лениным помогло и семье Александровых. Всё же не каждому надворному советнику, сын которого к тому же исчез неведомо куда при уходе белых из Киева, удавалось не только уцелеть аж при двух волнах красного террора в Киеве, но и получить работу советского служащего при Наркомате просвещения.
* * *
Это бывает ужасно весело, когда собственная бабушка не знает русского языка. Ну или знает на уровне: «Эй, исвостшик!» Когда она тебе что-то выговаривает по-немецки за то, что сделал что-то не так или вовсе вещи разбросал, а ты прикидываешься, будто не понимаешь, что она тебе говорит.
Ещё веселее, что бабушка – человек по характеру одновременно и жёсткий, и капризный. Можно раздобыть череп, вставить в него зажжённую свечу и подвесить у неё за окном. Потом, правда, было страшно, когда ей стало плохо, но хотели же просто подшутить, не собираясь устроить ничего дурного! Ну, вот просто бабушка сама такая – властная и приказная, чуть что не по ней, начинает ругаться. А тут своих два характера сошлись – Бобкин и Толькин. И ничего, что возрастная разница между братьями составляет пять лет; они совершенно разные по характеру, но к каверзам у обоих отношение одинаково благорасположенное.
Да ещё и растут без матери…
Конечно же, никто из братьев не желал по-настоящему зла своей бабушке. Да их проделки и касались не только её. Но попадать под них – это крест любого воспитателя. И приходилось ей его нести: матери нет, отец – большой и занятой человек, переведённый наконец на хорошую службу в Киев. На которой, кстати, к моменту отставки имел звание статского советника (5-я степень в Табели о рангах) и содержание, дошедшее до 3600 рублей в год. Его служба была отмечена также орденом Св. Анны 2-й степени и серебряной медалью в память императора Александра II.
В немецком воспитании что тогда, что сейчас (если, правда, не брать последнюю пару десятилетий беспощадной толерантности) имеются как известные плюсы, так и известные минусы. Из плюсов – драгоценная немецкая порядочность. Та, что от слова «порядок». А также – драгоценная немецкая правильность. От слова «правила».
Должно было это бесить русских мальчишек? А как же! Тем более что в немецком воспитании есть и минусы – именно с точки зрения русского менталитета. Это – дистанцированность от ребёнка, заведение его в жёсткие рамки установленных правил, упорядоченная зарегулированность в семейных отношениях. Да, недостатки тут – продолжение достоинств, да и не для всех и не во всём это именно недостатки, но всё же диссонанс между правилами, принятыми в семье, и отношениями, царившими в окружающей её русской среде, не мог не ощущаться.
Вид Киевского реального училища. 1900-е гг.
Из открытых источников
Судя по семейным воспоминаниям, он и ощущался. И Анатолий нередко пытался компенсировать это в своём поведении. По рассказам сына Бориса Петровича Евгения, он «рос таким брошенным ребёнком в семье». Правда, сын самого Анатолия Петровича Пётр призывает осторожно относиться к подобным формулировкам, так что некий апостроф сомнения над этими словами поставим. Но нельзя отрицать и того, что пять лет для ребёнка – это разница громадная. А Борис был старше Анатолия на пять лет. А сестра Валерия – на десять. И при всей семейной любви друг к другу, доказанной на протяжении всей последующей жизни, – как может пятнадцатилетняя барышня всерьёз интересоваться делами и мыслями пятилетнего карапуза-братишки?
В семь лет, в 1910 году, Анатолия отправили учиться в Киевское реальное училище.
Почему туда?
Для понимания этого надо сказать, что это такое – реальное училище тех лет.
Сегодня точного аналога такому учебному заведению нет. Если просто, нечто вроде средней школы, где главное внимание уделялось изучению точных и естественных дисциплин. Чем и отличалось оно от другого типа средних школ, гимназий, где давалось так называемое классическое образование – древнегреческий и латинский языки, риторика, история, литература и так далее.
Вид части гостиной (у актового зала) Киевского реального училища. 1900-е гг. Из открытых источников
Воспитанники Киевского реального училища во время урока военной гимнастики во дворе училища. Из открытых источников
Играл свою роль и классовый фактор: гимназии «воспроизводили» дворянство, реальные училища – разночинцев. Конечно, к началу ХХ века какой-то резкой сословной границы здесь уже не проходило, но при возникновении своём в 1830‐х годах реальные училища оказались своеобразными аккумуляторами энергии детей из низших сословий, тех же мещан. Двойная польза – и мещане в дворянские гимназии не так сильно рвутся, и технические специалисты для империи куются.
Для царя-инженера, каким был Николай I, эта технология должна была казаться блестящей. Но новые времена – новые веяния. Либеральное правление Александра II поставило вопрос, можно ли разночинным «технарям» поступать в университеты – те ведь тоже были в основном ещё «дворянскими». В итоге решили: можно. Но только в технические, коммерческие и промышленные высшие учебные заведения. Однако демократизация шла дальше, и в 1888 году «реалистам» разрешили учёбу на физико-математических и медицинских факультетах университетов. К концу 1913 года в Российской империи насчитывалось 284 реальных училища, в которых обучалось 80 800 человек. [237]
Так что выбор Петра Павловича Александрова для своих детей – а Борис тоже был отправлен ранее в то же училище – был и демократическим, и, как показала жизнь, предусмотрительным. Не в каждой семье вырастают два доктора физико-математических наук, один из которых к тому же станет президентом Академии наук. А почему вообще выбор был не в пользу гимназии? А потому, что, хоть и был теперь Пётр Павлович Александров дворянином, не забыл он ни своего купеческого происхождения, ни своей работы «на земле», то есть среди народа, в земстве. Либеральные убеждения, как и демократические, предполагали служение народу. Поэтому ни то, ни другое понятия не были по тем временам ругательными.
Да и мальчишкам – их сестра Валерия как раз в гимназии училась – «технарство» было ближе по характеру, нежели элегии Овидия или песни Гомера. Оба любили что-то изобретать и придумывать, а детство на хуторе Млынок исподволь подводило к мысли о пользе практических умений, а следовательно, знаний. Нет, разумеется, что Борис, что Анатолий вовсе не были теми, кого сегодня прозывают «ботаниками», и в школьной жизни отнюдь не являлись образцами тяги к учёбе.
Толя вообще гулял на всю ширь табеля – от единиц до пятёрок. Сдавал переэкзаменовки. Получал нагоняи от преподавателей. И от отца, которого весьма угнетали натянутые отношения между отпрыском и образованием, а потому применявшего к разгильдяю различные педагогические – и не очень – воздействия. Разгильдяй от этого подчас подлинно страдал, но ситуация выправлялась ненадолго. Вселенная вокруг была переполнена куда более увлекательными вещами, нежели зубрёжка, а при задатках лидера и заправилы, которые у Анатолия проявились с первых лет жизни, выбор линии поведения был очевиден.
И, кстати, понятие «гулял» тут можно вполне принимать и в чистом виде. Прогуливал будущий академик занятия беззаветно и бестрепетно.
Как-то раз, передаёт сын Александрова Пётр семейное предание, его отец прогулял что-то очень много. О чём дома, естественно, не знали. Всё должно было выясниться в конце четверти, когда он получил табель с отметками и количеством пропущенных уроков. В этом табеле он приписал единицу спереди к числу пропущенных уроков, думая, что такое несуразно большое число приведёт к мысли, что это вообще ошибка. Но его старшая сестра Валерия Петровна, которая обычно ходила в реальное училище к учителям, возмутилась и решила выяснить, что произошло. Конечно, всё открылось, и Анатолий Петрович получил серьёзный нагоняй от отца. Интересно, что именно этот табель был недавно найден среди старых документов.
Всё изменилось, однако, когда Толя вдруг обрёл… радость открытия, точнее не скажешь. Ему было лет одиннадцать, когда Николай Васильевич Оглоблин, преподаватель математики и физики, показал в классе ряд опытов с электричеством. И одно дело было читать про них в учебнике Краевича, который Анатолий пролистал из любопытства в начале учебного года, а другое – увидеть воочию, как притягиваются и отталкиваются подвешенные к цилиндру проволочки без всякого, казалось бы, на них физического воздействия. И учащийся Александров буквально прилип к прибору Рисса, пытаясь управлять проволочками при помощи волшебных смоляной и стеклянной палочек. А потом дома провёл – уже без всякого прибора, понятно, но принцип-то был ясен – собственную серию опытов, заодно устанавливая, какие предметы можно электризовать трением, а какие нет.
На следующем занятии он изложил итоги своих изысканий Николаю Васильевичу, чем вызвал его заинтересованную и даже несколько уважительную реакцию. Был поставлен в пример, но это было не главным. Главными теперь были «Руководство физики и собрание физических задач» для гимназий и реальных училищ Малинина и Буренина и разные пособия по электричеству.
Позднее преподаватель дал Анатолию рекомендацию в межшкольный физико-химический кружок при той самой элитной 1-й гимназии. Им руководил преподаватель физики Александр Тимофеевич Любанский, сам действующий учёный-физик. Он не просто занимался в кружке с пытливыми учениками, не просто поручал им делать доклады и затем коллективно разбирать сильные и слабые их положения. Он втягивал ребят в настоящие исследования, которые проводил в то время, тем самым предлагая альтернативу традиционному в России (и тогда, и позже, и теперь) лекционному методу преподавания. Да, ибо тут работал другой принцип: младшие (ученики, студенты, курсанты) не учатся у старших; они учатся в совместной работе со старшими.
Вообще, о преподавателях тех лет надо замолвить отдельное слово. И начать следует вот с чего.
Анатолия Петровича Александрова мы знаем как одного из отцов отечественного Атомного проекта. Но ведь он был не один. И если просмотреть список таких же отцов-основателей атомной отрасли, то немедленно отметим одну их особенность: это люди практически одного поколения. Плюс-минус пять – восемь лет от года рождения А.П. Александрова.
Игорь Васильевич Курчатов, физик, научный руководитель советского Атомного проекта. 1903 год рождения.
Юлий Борисович Харитон, один из руководителей советского Атомного проекта, научный руководитель КБ-11. 1904 год рождения.
Исаак Константинович Кикоин, руководитель работ по разделению изотопов урана. 1908.
Александр Ильич Лейпунский, научный руководитель программы создания ядерных реакторов на быстрых нейтронах. 1903.
Владимир Иванович Алфёров, конструктор, организатор производства ядерных боеприпасов. 1904.
Яков Борисович Зельдович, один из ведущих разработчиков первого ядерного заряда, создателей атомной и водородной бомб. 1914.
Дмитрий Иванович Блохинцев, руководитель сооружения первой атомной электростанции. 1908.
Лаврентий Павлович Берия, председатель Спецкомитета по созданию ядерного оружия при ГКО СССР. 1899.
Андрей Анатольевич Бочвар, один из разработчиков первой ядерной бомбы, научный руководитель завода № 12, директор НИИ-9. 1902.
Борис Львович Ванников, один из руководителей производства ядерного оружия, начальник ПГУ при СМ СССР. 1897.
Дмитрий Ефимович Васильев, директор ВНИИП (РФЯЦ-ВНИИТФ). 1902.
Николай Антонович Доллежаль, конструктор ядерных реакторов, руководитель НИКИЭТ. 1899.
Николай Леонидович Духов, конструктор, руководитель разработки конструкции первого плутониевого заряда и атомной бомбы. 1904.
Авраамий Павлович Завенягин, куратор атомного проекта, первый зам. начальника ПГУ при СМ СССР. 1901.
Борис Глебович Музруков, директор комбината № 817, директор ВНИИЭФ. 1904.
Михаил Георгиевич Первухин, куратор создания советской атомной бомбы, зам. председателя Научно-технического совета ПГУ при СМ СССР. 1904.
Ефим Павлович Славский, один из основателей и руководителей советской атомной промышленности, министр среднего машиностроения. 1898.
Кто все эти люди и что скрывают эти аббревиатуры, мы увидим дальше, но уже здесь и сейчас перед нами предстаёт невесть откуда взявшаяся единовременная поросль учёных и организаторов, которая сделала в России атомную эпоху.
Ну а если эпоха сделала их – значит, для этого у неё оказался нужный материал.
Откуда он взялся? Наука ведь такая область, где силы человеческие не берутся ниоткуда. Новые поколения учёных стоят, фигурально говоря, на плечах прежних. А на чьих плечах стояли все эти люди?
Технические школы в императорской России были, и достаточно сильные, но! Все наши знаменитые Менделеевы, Павловы, Мечниковы, Лебедевы были практически одиночками. Русская наука была не только очень фрагментарна, она и по численности учёных в разы, а то и на порядки отставала от других развитых стран. Один только пример: в России было 414 химиков – почти в 15 раз меньше, чем в США, в 8 раз меньше, чем в Германии и Англии, в 2,5 раза меньше, чем во Франции. Вся Академия наук состояла из 5 лабораторий, 7 музеев, одного института и двух обсерваторий!
А тут ещё и революция, Гражданская война, эмиграция, которые практически опустошили и без того-то не сильно отличавшуюся массовостью русскую науку. Нет, полностью Россия не лишилась научной интеллигенции; но смута проредила её ряды более чем основательно.
И снова вопрос: так откуда они взялись в СССР, эти Александровы с Курчатовыми, эти Королёвы с Глушко, эти Ландау с Капицами? Эти новые, массовые, мирового уровня научные и технические школы?
Очень интересный ответ дала автору этих строк тогдашний руководитель музейной экспозиции в главном здании Курчатовского института, ведущий научный сотрудник отдела истории института Софья Евгеньевна Воинова: «Учителя… Вы посмотрите, какие у них были школьные учителя. Физику преподавали настоящие физики, математику – математики, географию – путешественники, иностранные языки – те, кто в совершенстве ими владел».
Действительно, если взглянуть на состав преподавателей Анатолия Александрова в Киевском реальном училище, такой ответ представляется предельно верным.
Преподаватель немецкого языка Роман Юлиевич Брехт-Берген. Вёл занятия с 1909 по 1915 год, то есть точно обучал юного Александрова. Сам этнический немец, окончил гимназию при Технической высшей школе в Штутгарте, учился в Мюнхенском и Штутгартском университетах по философско-литературному курсу. Своих учеников буквально заражал страстью к путешествиям и собиранию коллекций для школьного музея.
Французский язык вёл статский советник Эдуард Эдуардович Тессейр, преподававший также в Киевском институте внешних отношений.
Историю и географию давал историк, археолог и краевед Леонид Павлович Добровольский. Одновременно преподавал методику истории на вечерних Высших педагогических курсах, заведовал Педагогическим музеем и библиотекой при нём. Состоял членом «Исторического общества Нестора-летописца», киевского отделения Императорского военно-исторического общества, Украинского научного общества в Киеве.
Математике учил Владимир Павлович Добровольский, математик-исследователь, писавший научные работы и ставший позднее профессором Киевского политехнического института.
Математику и физику преподавал также действительный математик и физик, занимавшийся анализом бесконечно малых, будущий завкафедрой математики Крымского педагогического института, профессор Николай Васильевич Оглоблин. Действительный член, затем секретарь Киевского физико-математического общества до 1919 года, когда уехал от красных в Симферополь.
Рисование давал профессиональный художник, статский советник Василий Александрович Комашко, награждённый за труды и успехи орденом Св. Анны 3‐й степени.
Русский язык вёл ещё один статский советник и кавалер ордена Св. Анны (2‐й ст.) Роман Георгиевич Костенич, окончивший Петроградский университет со степенью кандидата – по-современному, в ранге магистра. В том же ранге был и другой учитель русского языка Михаил Александрович Лопуховский.
Наконец, естествознание давал известный уже тогда физиолог, один из основоположников электроэнцефалографии Владимир Владимирович Правдич-Неминский. Одновременно работал на кафедре физиологии Киевского университета. Позднее, при Советской власти, стал заведующим Лабораторией церебрографии АН СССР.
Законоучителем был профессор богословия Григорий Яковлевич Прозоров. [65]
Это не университет, не институт. Это среднее учебное заведение. И даже не из ведущих. Но эти – и подобные им по всей стране – люди по праву должны считаться со-творцами атомной эпохи России.
